Но как бы то ни было, все учения такого рода являются крайне проблематичными. Большая часть библейского предания не поддерживает такой картины человека. Человек, согласно библейским текстам, не обладает душой. Он душой является (Вспомним историю сотворения из второй главы книги Бытия. Там сказано: "и стал человек душою живою", а не, например, "и обрел человек душу". Кроме того, "душою живою" там именуется любое живое существо).
Дух, душа, плоть – это не три составные части человеческой природы, а три аспекта человеческой жизни, три различных точки зрения на человека – в его цельности.
Каждый человек (равно как и животное) является душой – на библейском языке это слово означает просто "жизнь" или "живое существо". Это значит, что человек является живым существом, которое подчиняется биологическим и психологическим законам. Каждый человек является плотью, то есть грешным, удаленным от Бога существом. При этом слово "плоть" в Библии подразумевает не только телесный, но и мыслительный и чувственный и даже религиозный аспекты человеческой жизни. Весь человек, включая его эмоции и разум, именуется плотью. А под словом "дух" в Ветхом Завете понимается часто просто "дыхание", то есть та же жизненность, витальность человеческого существа, в Новом же Завете "духовность" человека означает, как правило, противоположность плоти, то есть наличие правильных отношений с Богом (в том числе, и в телесной сфере). Иногда этим словом, а равно и словом "душа" обозначается идентичность человека, его личность.
Итак, человек целостен, он един. И хотя эта истина очень многим христианам незнакома, но именно она является по-настоящему христианской. Телесное в человеке не должно подвергаться никакой дискриминации, вроде той, какая существует во многих религиях. Не телесное отделяет человека от Бога, не телесное, как таковое, нужно нам побороть. Напротив, телесная сторона жизни точно также дарована Богом, и через нее мы устанавливаем отношения с Богом и пребываем в них. И в телесном смысле человек является образом и подобием Бога. Душа же – это жизненность человека, его жизнь, жизненный принцип, витальность. Или же, как уже упоминалось, этим словом можно обозначить не привязанную "намертво" ни к телу, ни к чувственной или разумной сторонам жизни, уникальную идентичность каждого человеческого существа.
Соответственно, душа ни в коем случае не является бессмертной. Со смертью человек умирает, умирает по-настоящему. Он больше не живет. Его жизнь заканчивается в полном смысле этого слова. Всякое учение о том, что какая-то часть человеческой природы продолжает свое существование ставит под вопрос христианское учение о воскресении, как об основании нашей надежды. Зачем тогда Христу было воскресать, почему именно Его Воскресение стало столь значительным событием, если самая главная часть человеческого существа (душа) и так бессмертна? Нет, Воскресение Христово являлось чем-то совершенно неожиданным, радикально новым. И именно Воскресением побеждена смерть, а не неким бессмертием души. Лютеранский богослов XX века Пауль Альтхауз пишет: "Нам нужно проститься со старой верой в душу, которая в мышлении Запада господствовала со времен Платона вплоть до настоящего времени, а именно: проститься с дуалистической идеей, что душа, как некая самостоятельная сущность, которая по своей сути ничего общего с телом не имеет, обитает в теле, может быть отделена от него и т. д. Это древнее представление не соответствует истинному отношению между душой и телом, которое мы обозначили как "телесность души". Потому мы и не можем понимать смерть человека в ключе веры в душу: будто бы самостоятельная и бессмертная душа отделяется от тела, в котором обитала до сих пор. Если мы поняли, что телесность неразделима с душой, тогда смерть и разложение тела не является таким событием, в котором душа не участвует, в котором она могла бы сохраниться; нет, смерть затрагивает и душу. "Отделение бессмертной души от тела" – это традиционное древнее определение смерти не выражает всю серьезность смерти. Если у души отнимается тело, то и она сама отнимается у себя (…) Если мы, христиане, веруем в новую жизнь, проистекающую из смерти, то это не означает: тело разлагается, а душа живет. Нет: Творец и Господь нашей жизни в смерти полагает конец современному существованию человеческой личности…".
Таким образом, все учения о том, что человек обладает душой или духом, которые можно отделить от тела, являются неверными. Они пришли не из Библии и не из специфического опыта христианской веры. Они унаследованы из античной языческой философии. Они не христианские по своему происхождению. Более того: они очень плохо согласуются с основными истинами христианского вероучения. Тем не менее, приходится признать, что они стойко укоренились в христианстве. В этих представлениях человек бессмертен по самой своей природе. В человеке по самой его природе заключено что-то высшее, что-то Божественное. И это в корне неверно, поскольку отсюда следовало бы, что человек не так уж сильно нуждается в спасении и искуплении. Но согласно Писанию человек един и целен. И как единый и целый: телесный, живой, чувственный, разумный – предстоит он перед Богом и строит свои отношения с Ним. Проводить какие-либо принципиальные разделения внутри человеческой природы и тем более объявлять какую-либо из этих предполагаемых частей человеческого существа стоящей выше и ближе к Богу невозможно и недопустимо. Человек – это земное существо, подчиняющееся всем законам этого мира. И как таковое, оно не предполагает наличия в нем сверхъестественной души. Но именно как земной, как мирской, человек и вступает в отношения с Богом.
Глава 8. Грех
Грех является одной из важнейших тем в христианском богословии. И уж точно одной из тех тем, что особенно привлекают к себе внимание. Именно вопрос о грехе становится для многих нецерковных людей камнем преткновения в христианском учении и в церковной практике. В общем-то неудивительно, что причина этого заключается в элементарном незнании и непонимании. Подлинное христианское учение о грехе (особенно в его евангелическом варианте), с одной стороны, куда менее авторитарно и ригористично, чем это кажется, но с другой стороны, оно намного острее, жестче, бескомпромисснее, чем это могут предположить люди, ничего о нем толком не знающие.
Проблема заключается в том, что под грехом большинство людей (как вне, так и внутри церкви) понимают некий неправильный поступок, дурные мысли или слова. Причем нередко все это сводится почти целиком к сексуальной сфере. Более того, зачастую грехом называют (и сами богословы здесь виной!) то, в чем обычный современный человек не видит ничего страшного, то, что давно является нормальной и достаточно безвредной практикой. Грехом называют дела, которые, возможно, когда-то таили серьезную угрозу обществу и человеческой личности, но сегодня являются куда менее опасными и вредными. Скажем, развод: в древнем обществе он означал почти гарантированную гибель или нищенское прозябание для оставленной женщины, поскольку с уходом мужа она лишалась средств к существованию. Сегодня же именно женщины в большинстве случаев становятся инициаторами развода… И это лишь одно из множества изменений, произошедших за последние столетия в институте брака. Никто не утверждает и сейчас, конечно, что развод – это нечто замечательное и приятное, но поскольку изменились его последствия, то не может не измениться, стать более дифференцированной и наша оценка этого явления. То же касается вопросов до– и внебрачного секса, и многого другого. В итоге оказывается, что церковь объявляет грехом то, в чем нет очевидного вреда, а вот очень многое из того, что действительно возмущает современного человека в окружающем его мире (скажем, в социально-политической или экономической сферах) порой по разного рода соображениям замалчивается. Неудивительно, что само слово "грех" воспринимается людьми враждебно или с иронией.
Но самое главное искажение этого понятия состоит даже не в таком смещении смысла, оно куда глубже.
Здесь нам с вами необходимо обратиться к исконному учению о грехе, попытаться, насколько возможно, очистить это понятие от всевозможных поздних напластований, искажающих его смысл, прежде всего, от напластований моралистического толка. Слово "моралистического" нужно подчеркнуть, поскольку изначально понятие греха – сугубо религиозное. Оно, как это нам еще предстоит увидеть, в буквальном смысле располагается "по ту сторону добра и зла". Грех и моральное зло ("прегрешение") – это совершенно разные понятия. О грехе можно сказать то же, что мы говорили о Боге. Само это слово сейчас вводит нас в заблуждение. Но и здесь другого, более адекватного слова у нас просто нет.
Традиционное христианское богословие различает так называемые "актуальные грехи" и "первородный грех". Под первыми понимаются отдельные проступки, а под вторым та, так сказать, "почва", из которой они произрастают, их причина и основание в человеческом существе. В евангелическом богословии решающим становится вопрос о первородном грехе. Именно о нем необходимо сказать в первую очередь.
Сам этот термин – "первородный грех" – является не слишком удачным, очень неясным и уводящим в сторону от понимания его сущности. И тем не менее, за неимением другого нам придется пока им пользоваться. Наиболее лаконично можно сказать, что под первородным грехом в евангелическом богословии понимается "врожденно" присущее каждому человеку недоверие к Богу, враждебность по отношению к Нему и одновременная устремленность на себя самого.
В этом определении необходимо разобраться.
Прежде всего, разобраться со словом "врожденно". Именно в этом направлении указывает наш термин: "первородный грех". Тут необходимо вспомнить то, что мы уже говорили о творении: оно означает не некое событие в прошлом, а отношение человека к миру и Богу, актуальное во все времена. Точно так же речь о некоем "грехопадении", как событии, произошедшем в определенный момент времени в незапамятном прошлом, является не совсем корректной. Когда мы говорим о грехе, то мы говорим о том, что происходит сейчас. Языком истории в 3-й главе книги Бытия описывается не некое совершившееся однажды событие, а неизменное состояние человека перед Богом. Бессмысленны спекуляции о том, что когда-то человек был безгрешным, а потом "пал".
Нет, нам не известно никакого "безгрешного" состояния человека. Размышлять о нем бесполезно. Для нас важно понять то состояние, в котором мы живем сейчас. Об этом и повествует библейский рассказ. Итак, учение о "первородном грехе" – это учение о том состоянии, в котором каждый человек находится сейчас, и в котором он находился во все времена. Поэтому, в отличие от многих средневековых богословов, нас совершенно не должен интересовать какой-то "механизм передачи греха" от поколения к поколению (например, через половой акт и рождение, как у Августина или, по крайней мере, многих его толкователей), а также раздумья о том, как это несправедливо (или справедливо), что грех живших давным-давно Адама и Евы обременяет нас сегодня. "Первородный грех" никому и ни от кого не передается. Он – это просто фактическая данность, в которой и с которой мы живем. Она не передана нам "по наследству" или каким-то иным путем. Это наша, подлинно наша реальность. А история Адама и Евы – сделанное в форме повествования, притчи описание нашего состояния. Подчеркиваю – не некоего события, которое в определенный момент якобы происходит с каждым человеком, а состояния, в котором он от рождения пребывает.
Нельзя сравнивать человека, скажем, с какой-то вещью, которая изначально была хороша, а потом сломалась. Человек изначально такой, каков он есть. При этом он существует в напряжении между своим назначением, между своей благой сущностью и между фактическим ее осуществлением, вернее неосуществлением в условиях этого мира. Человек, призванный любить Бога превыше всего и полностью доверять Ему, оказывается к этому неспособным. Вот что описывает понятие грех.
Таким образом, греховность, "первородный грех" мы определили как недоверие к Богу, вражду против Него и устремленность к себе самому. Теперь настала пора разобраться с этой, содержательной частью учения о грехе. Здесь возможны различные подходы. Попробуем для начала сделать нашей исходной точкой "психологическое" объяснение. Традиционно в церкви сущностью "первородного греха", кратким "объяснением" всего перечисленного в нашем определении считают "гордыню". Однако это слово может быть понято неправильно. Речь ни в коем случае не идет о гордости в хорошем смысле или о чувстве собственного достоинства. Чтобы избежать такого искажения смысла, многие современные богословы предпочитают говорить скорее о страхе или "экзистенциальной тревоге", как о корне греха.
В качестве иллюстрации можно привести еще одну цитату из Пауля Тиллиха: "Прежде всего о природе тревоги можно утверждать следующее: тревога – это состояние, в котором бытие осознает возможность своего небытия. То же самое утверждение в более краткой форме звучало бы так: тревога – это экзистенциальное осознание небытия. Определение "экзистенциальный" указывает здесь на то, что тревогу порождает вовсе не абстрактное знание о небытии, но осознание того, что небытие составляет часть собственного бытия человека. Тревогу порождает не мысль о том, что все имеет преходящий характер, и даже не переживание смерти близких, а воздействие всего этого на постоянное, но скрытое осознание неизбежности нашей смерти. Тревога – это конечность, переживаемая человеком как его собственная конечность. Такова врожденная тревога, свойственная человеку как человеку и – некоторым образом – всем живым существам. Это тревога небытия, осознание собственной конечности как конечности".
Такой подход поможет нам и глубже осознать подлинное, богословское значение греха. В таком состоянии тревоги, страха – а оно неизбежно, даже если не осознается явственно! – человек неизбежно пытается самоутвердиться. Он сознает собственную конечность и случайность, необязательность в этом мире. Повсюду он видит угрозу своему бытию, ценности, смыслу своего существования и старается с этой угрозой бороться. Потому он постоянно настороже. Он пытается стать сильнее, умнее, ценнее, привлекательнее, любимее. Если это нужно для особой формы самоутверждения, то он желает стать также добрее, милосерднее. Причем совершенно искренне! Но при этом человек не может полностью доверять никому, прежде всего, Богу. Он хочет заслужить любовь, а не принять ее незаслуженно. Иметь же Бога (вспомним "определение" Лютера) означает безусловно доверять Богу, полностью отдать себя в Его руки, всем своим сердцем прилепиться к Нему. Но пока человек занят самоутверждением – пусть даже самым благородным – на такое он просто неспособен. Самоутверждаясь перед лицом небытия и тревоги, человек самого себя ставит в центр своего мира. Он не может целиком и полностью положиться на Бога, в полной мере ощутить ту самую "безусловную зависимость" от Бога, о которой говорил Фридрих Шлейермахер (к этому вопросу мы еще вернемся в одном из следующих разделов). Человек становится похож на утопающего, который, в ужасе от смертельной опасности, барахтается изо всех сил, отчаянно бьет руками и ногами, причем даже тогда, когда его уже пытается вытащить из воды рука спасателя. Этим барахтаньем он спасателю даже сильно мешает. Утопающий не может остановиться, потому что его страх не дает ему этого, заставляя прилагать все большие усилия самому. Страх утонуть более чем понятен. И барахтанье может оказаться полезным способом, чтобы выжить. Но не тогда, когда ты уже подхвачен спасателем! Таким образом, полезный в одной ситуации, в другой страх может оказаться губительным.
Именно этот смысл и пытается выразить учение о грехе. Грех, повторим, это – вопреки общераспространенному мнению, – не некий дурной поступок. Грех – это противоположность доверию, вере. Вместо того чтобы доверить свою жизнь, свое спасение, свою вечность Богу, человек продолжает отчаянно барахтаться сам, концентрируется на себе самом и на своих усилиях.
Однако речь ни в коем случае не идет о повседневных житейских заботах, которых нам не избежать, и от которых никто нас не освобождает. Мы можем и должны прилагать немало усилий для достижения конкретных целей в жизни. Так уж все в этом мире устроено, что "без труда не выловишь и рыбку из пруда". Поступать иначе было бы безответственно. Когда мы говорим о грехе, то речь идет о нашем отношении к жизни, ее смыслу и цели в целом, в их тотальности! Мы благое творение Бога. Бог безусловно и бесконечно любит нас. В Его глазах наша жизнь – даже самая "пропащая" – драгоценна. Но мы не можем принять эту безусловную и "беспричинную" любовь, а пытаемся сами, сами по себе стать чем-то ценным, важным, значительным – перед Божьим лицом. Причем чем большего мы в этом достигаем, тем сильнее становится наш страх и тревога, и тем острее желание еще больше утвердить себя.
Представим себе ситуацию, которая может на первый взгляд показаться абсурдной: мать хочет обнять и приласкать своего маленького ребенка, но он вырывается из рук, потому что не хочет "просто так" принимать этой ласки. Он хочет этой ласки добиться: заслужить или вытребовать ее, заставить мать приласкать его. Только тогда он сможет успокоиться и эту ласку принять, когда будет знать, что "заработал" ее. На самом деле ситуация не так уж неправдоподобна. Многие из нас могут вспомнить похожие примеры из реальной жизни. В любом случае, именно так мы можем проиллюстрировать наше отношение к Богу: мы не доверяем Ему, не можем принять Его бескорыстную любовь. Мы хотим ее заслужить. Но тем самым мы отворачиваемся от этой любви, более того: мы вообще хотим не любви (которая всегда бескорыстна), а награды. Мы ставим самих себя на первое место, отвергаем Божьи объятия, становимся богопротивниками. И потому – вне Божьих объятий – мы потеряны. Мы отдалены от Бога. Мы обращены против Него.
Это и есть "первородный грех": из страха перед своей необязательностью, чуждостью, уязвимостью в этом мире человек неизбежно начинает стремиться к самоутверждению. Вот почему он теряет способность доверить свою жизнь со всеми ее достижениями и неудачами Богу. Он не может признать, что уже любим Ним, что он уже нужен, уже свой в этом мире и в вечности, уже неслучаен. Он хочет заслужить любовь, вынудить Бога принять его. Он хочет сам создать смысл своей жизни и оправдать ее ценность, тогда как на самом деле он уже бесконечно ценен для Бога. Таким образом, забегая вперед, можно сказать, что ярче всего, сильнее всего грех проявляется как раз у так называемых "верующих" людей, поскольку именно они, сознательно строящие свои отношения с Богом, их в первую очередь и искажают. Однако всем людям, даже ничего не знающим о Боге, не хватает этого настолько важного доверия к своей собственной ценности. Это доверие отличается от того, что обычно именуют "верой в себя". Вера в себя предполагает, что я сам создаю свою ценность, доверие же означает: я осознаю, что заведомо, независимо от своих успехов и провалов, бесконечно ценен. Эта ценность мне уже дана.