– Надеюсь, мистер Райдер, вы не подумаете, – продолжил через некоторое время Кристофф, – что приглашение на этот ланч является с моей стороны отчаянным ходом, попыткой вернуть себе прежнее высокое положение в местном обществе. Я на сей счет не заблуждаюсь: такое невозможно. Кроме того, мне нечего больше дать этому городу. Все, что мог, я уже отдал. Сейчас я хотел бы уехать куда-нибудь подальше, в спокойное местечко, жить одному и забыть о музыке. Моих протеже я, конечно, очень огорчу своим отъездом. Они до сих пор не могут с ним смириться. Хотят, чтобы я не сдавался без боя. Готовы по первому моему слову взяться за дело: если потребуется, обходить дом за домом. Я, ничего не скрывая, объяснил им положение вещей, но они не успокаиваются. Им это трудно. За долгие годы они привыкли заглядывать мне в рот. Они будут горевать. Но все равно – пришла пора покончить. Я так хочу. И даже с Розой. Я ценил на вес золота каждую минуту нашего брака. Однако предчувствовать, что конец не за горами, но не знать, когда именно он наступит, – это ужасно. Я хочу покончить теперь же. Я желаю Розе добра. Надеюсь, она найдет кого-нибудь другого, соответствующего ее запросам. Пусть бы только она сообразила, что не стоит ограничивать поиск этим городом. Здесь нет никого, кто годился бы ей в мужья. Понимание музыки местным жителям недоступно. Ах, вот бы мне ваш талант, мистер Райдер! Тогда мы с Розой могли бы стариться бок о бок.
Небо заволокло тучами. Дорога оставалась полупустой; мы регулярно настигали автофургоны и, прибавив скорость, обгоняли их. По обеим сторонам встал густой лес, потом он уступил место открытому простору пашни. Усталость, накопившаяся за последние несколько дней, начала брать надо мной верх – и, наблюдая впереди бесконечную ленту дороги, я не мог не поддаться дремоте. Наконец послышался голос Кристоффа: "Ну вот, приехали!" – и я открыл глаза.
14
Сбросив скорость, мы подъехали к крохотному кафе – белому бунгало – у обочины. Можно было предположить, что сюда заглядывают перекусить водители-дальнобойщики, хотя, когда Кристофф пересек посыпанный гравием передний двор и остановил машину, других транспортных средств поблизости видно не было.
– Ланч состоится здесь? – спросил я.
– Да. Наша тесная компания собирается здесь уже не первый год. Обстановка самая непринужденная.
Мы вышли из автомобиля и направились в кафе. Подойдя ближе, я увидел, что тент над входом увешан яркими кусочками картона с названиями блюд.
– Обстановка самая непринужденная, – повторил Кристофф и распахнул передо мной дверь. – Прошу, располагайтесь как дома.
Внутренняя отделка отличалась крайней простотой. Все четыре стены прорезали большие тройные окна. Там и сям были наклеены скотчем постеры с рекламой прохладительных напитков и арахиса. Многие из них выцвели, а один превратился в бледный голубой прямоугольник. Даже сейчас, при пасмурном небе, комнату заливал резкий, бьющий в глаза свет.
Девять-десять человек уже сидели за столиками в дальнем конце. Перед каждым стояла миска, из которой поднимался дымок: как мне показалось, там было картофельное пюре. Все жадно ели длинными деревянными ложками, но при нашем появлении остановились и устремили взгляды на меня. Кто-то хотел подняться, но Кристофф, после бодрого приветствия, махнул им, чтобы они не беспокоились. Затем он обернулся ко мне:
– Как видите, нас не дождались. Но поскольку мы опоздали, вы их, конечно, простите. Что до других, то, думаю, они не задержатся. В любом случае не будем терять времени. Если вы пройдете сюда, мистер Рай-дер, я представлю вам моих добрых друзей.
Я собирался последовать за ним, но заметил массивного бородача в полосатом переднике, потихоньку делавшего нам знаки из-за прилавка.
– Хорошо-хорошо, Герхард, – проговорил Кристофф, дергая плечом. – Я начну с вас. Познакомьтесь – это мистер Райдер.
Пожав мне руку, бородач произнес:
– Ваш ланч будет готов через секунду, сэр. Вы, должно быть, очень проголодались. – Потом он быстро прошептал что-то Кристоффу, глядя в дальний конец кафе.
Мы с Кристоффом проследили взгляд бородача. Посетитель, сидевший в одиночку в противоположном углу, словно дождавшись, когда мы обратим на него внимание, поднялся из-за стола. Это был мужчина за пятьдесят, седой и грузный, одетый в ослепительно-белый пиджак и рубашку. Он двинулся к нам, но на середине комнаты остановился и улыбнулся Кристоффу.
– Анри! – воскликнул он, приветственно вскидывая руки.
Кристофф холодно взглянул на него и отвернулся.
– Тебе здесь делать нечего, – проговорил он.
Человек в белом пиджаке, казалось, не слышал.
– Я наблюдал за тобой, Анри, – продолжал он приветливо, указывая на окно. – Как ты шел от машины. Ты все так же сутулишься. Раньше ты изображал сутулость – теперь же, похоже, и вправду согнулся. Не нужно, Анри. Что бы там ни происходило, не сгибай плечи.
Кристофф по-прежнему стоял к нему спиной. – Ну, Анри! Ты как ребенок. – Я тебе сказал. Нам не о чем говорить. Незнакомец в белом пиджаке приблизился еще на несколько шагов.
– Мистер Райдер, – обратился он ко мне. – Поскольку Анри не собирается нас знакомить, я представлюсь сам. Я доктор Любанский. Как вам известно, мы с Анри раньше были очень близки. А теперь, сами видите, он даже не желает со мной разговаривать.
– Тебе здесь нечего делать, – Кристофф не поворачивался в его сторону. – Ты никому не нужен.
– Видите, мистер Райдер? В Анри всегда было что-то ребяческое. Глупо. Я так давно примирился с мыслью, что наши пути разошлись. Прежде мы, бывало, сидели и болтали часами. Правда, Анри? Разбираем по косточкам какую-нибудь композицию, сидя в погребке за кружкой пива. До сих пор с теплотой вспоминаю те часы в погребке. Порой мне даже хочется, чтобы нашей размолвки никогда не было. И сегодня мы могли бы снова посидеть вместе, часами спорить о музыке, о том, как ты интерпретируешь ту или иную пьесу. Я живу один, мистер Райдер. Так что вы можете себе представить, – он усмехнулся, – подчас мне бывает довольно одиноко. И тогда вспоминаются минувшие дни. И я думаю, что неплохо было бы снова посидеть с Анри и потолковать о партитуре, которую он готовит. Бывали времена, когда он не делал ничего, пока не посоветуется со мной. Так ведь, Анри? Ну, не будем детьми. Давай по крайней мере хоть приличия соблюдать.
– Ну почему именно сегодня? – выкрикнул внезапно Кристофф. – Ты никому здесь не нужен! Они на тебя как злились, так и злятся! Посмотри – сам убедишься!
Проигнорировав эту вспышку, доктор Любанский пустился в дальнейшие воспоминания, касающиеся его самого и Кристоффа. Я быстро потерял нить повествования и перевел глаза на прочих гостей, сидевших сзади и беспокойно наблюдавших.
Ни один из присутствующих, как мне показалось, не перешагнул рубеж сорокалетия. Среди них было три женщины, одна из которых рассматривала меня с особой, необычной пристальностью. Она выглядела чуть старше тридцати, носила длинную черную одежду и крохотные очки с толстыми линзами. Я изучил бы и остальных, но тут мне вспомнилось, что впереди куча дел и я просто обязан твердо воспротивиться всякой задержке сверх оговоренного времени.
Когда доктор Любанский сделал паузу, я осторожно тронул Кристоффа за рукав и тихонько сказал:
– Интересно, скоро ли подойдут остальные?
– Н-да… – Кристофф оглядел помещение, – Похоже, больше никого не будет.
Он словно бы надеялся, что ему возразят. Но все молчали, и он с коротким смешком повернулся ко мне:
– Собрание небольшое, и все же, поверьте, мы – обладатели лучших в городе умов. А теперь, мистер Райдер, прошу вас.
Кристофф начал представлять мне своих друзей, Когда он называл очередное имя, его носитель нервно улыбался и проговаривал несколько приветственных слов. Все это время я не выпускал из вида доктора Любанского: он медленно поплелся в свой угол, продолжая наблюдать за происходящим. Под конец церемонии доктор Любанский громко рассмеялся, заставив Кристоффа прерваться и бросить на оппонента, полный холодной ярости взгляд. Доктор Любанский, успевший сесть за свой столик, еще раз усмехнулся и произнес:
– Ну, Анри, что бы ты за эти годы ни потерял, нахальство осталось при тебе. Ты что, собираешься пересказать мистеру Райдеру всю сагу про Оффенбаха? Самому мистеру Райдеру? – Он потряс головой.
Кристофф продолжал в упор разглядывать своего прежнего приятеля. Казалось, у него на языке вертится какая-то уничтожающая реплика, но в последний момент он удержался и отвернулся.
– Можешь меня выкинуть, если хочешь, – продолжал доктор Любанский, принимаясь за картофельное пюре. – Но, как я замечаю, – он сделал ложкой широкий жест, – не всех здесь так уж раздражает мое присутствие. Может, устроить голосование? Буду рад покинуть этот зал, если присутствующие того пожелают. Как насчет поднятия рук?
– Если тебе приспичило остаться, меня это ничуть не заботит. Какая разница. На моей стороне факты. Вот они. – Кристофф извлек откуда-то голубую папку и постучал ею по столу. – Я в своей правоте уверен. А ты можешь делать что тебе вздумается.
Доктор Любанский повернулся к другим и пожал плечами, словно говоря: "Ну что с такого взять?" Молодая женщина в очках с толстыми стеклами немедленно отвела глаза, но ее соседи выглядели по большей части смущенными; двое-трое даже робко улыбнулись в ответ.
– Мистер Райдер, – проговорил Кристофф, – пожалуйста, садитесь и устраивайтесь поудобней. Как только Герхард вернется, он подаст вам ланч. А теперь, – он с хлопком свел ладони вместе и заговорил громким уверенным тоном, каким обращаются к большой аудитории, – дамы и господа, прежде всего я должен от лица всех присутствующих поблагодарить мистера Райдера за то, что он, при всем недостатке времени, согласился прийти сюда и с нами побеседовать…
– Нахальства тебе, действительно, не занимать, – выкрикнул из дальнего конца зала доктор Любанский. – Ладно бы меня – даже мистера Райдера не боишься. Ну и наглец же ты, Анри!
– Я никого не боюсь, – огрызнулся Кристофф, – потому что на моей стороне факты. Их не оспоришь! Они у меня здесь! Свидетельства! Да, даже мистер Райдер, да, сэр, – он повернулся ко мне, – даже человек с репутацией вроде вашей, даже вы должны считаться с фактами!
– Ага, нас ожидает прелюбопытная сценка, – произнес доктор Любанский, обращаясь к остальным, – Провинциальный виолончелист поучает мистера Райдера. Отлично, давайте послушаем, давайте!
Несколько мгновений Кристофф колебался. Потом, набравшись решимости, открыл папку и произнес:
– Если позволите, я начну с частного случая, который, как мне кажется, откроет нам самую суть споров, касающихся кольцевых созвучий.
Далее Кристофф принялся знакомить слушателей с предысторией, касавшейся местного семейства бизнесменов: листал содержимое папки, зачитывал цитаты и цифровые данные. Его речь явно свидетельствовала о знании предмета, но нечто в манере излагать – излишняя медлительность, по два, а то и по три раза повторяемые объяснения – очень скоро подействовало мне на нервы. А ведь доктор Любанский прав, подумалось мне. Было что-то нелепое в этом неудачливом провинциальном музыканте, взявшемся меня просвещать.
– Так вот что ты называешь фактами! – внезапно вмешался доктор Любанский, когда Кристофф читал выдержки из протокола собрания городского совета. – Ха! Анри мастак подбирать любопытные "факты", не правда ли?
– Не мешайте ему высказаться! Пусть Анри изложит мистеру Райдеру свою точку зрения!
Эти слова произнес молодой человек с пухлым лицом, одетый в короткую кожаную куртку. Кристофф улыбнулся ему одобрительно. Доктор Любанский поднял руки, повторяя: "Ну ладно, ладно".
– Пусть выскажется! – повторил пухлолицый молодой человек. – Тогда посмотрим. Посмотрим, к какому выводу придет мистер Райдер. И нам все станет ясно от начала и до конца.
Кристофф не сразу переварил последнее замечание. Сперва он застыл, держа папку на весу. Потом осмотрел лица окружающих, словно видел их впервые. Все вокруг не спускали с него изучающих глаз. На мгновение Кристофф потерял, казалось, дар речи. Наконец, глядя в сторону, пробормотал себе под нос;
– Это в самом деле факты. У меня собраны здесь свидетельства. Любой может ознакомиться с ними детально. – Он заглянул в папку. – Для краткости я обобщаю материал. Вот и все. – Усилием воли он заставил себя успокоиться. – Мистер Райдер, если вы еще чуть-чуть потерпите, вопрос очень скоро прояснится.
Кристофф продолжал излагать свою аргументацию, голос его слегка дрожал, но в остальном манера не изменилась. Пока он говорил, мне припомнилось, как я минувшей ночью пожертвовал несколькими драгоценными часами сна, лишь бы продолжить изучение местных условий. Как я, пренебрегая крайней усталостью, сидел в кинотеатре и обсуждал разные проблемы с наиболее видными представителями городской общественности. Намеки Кристоффа на мое невежество (он и сейчас совершил пространный экскурс в сторону, объясняя вещи, давно мне известные) раздражали меня все больше и больше.
Судя по всему, его речь прискучила не только мне. Другие гости тоже беспокойно зашевелились. Я заметил, как молодая женщина в очках с толстыми стеклами переводила взгляд с Кристоффа на меня и обратно, словно собираясь его прервать. Но ее опередил коротко подстриженный мужчина, сидевший позади меня.
– Секундочку. Прежде чем продолжать, давайте определимся. Раз и навсегда.
Из дальнего конца кафе вновь долетел смех доктора Любанского:
– Клод и его пигментированное трезвучие! Ты с этим все еще не разобрался?
– Клод, – произнес Кристофф, – едва ли сейчас подходящее время…
– Нет! Именно сейчас, в присутствии мистера Райдера, я желаю определиться.
– Клод, сейчас не время снова поднимать этот вопрос. Я представлю данные, чтобы показать…
– Возможно, это тривиально. Но давайте определимся. Мистер Райдер, верно ли, что пигментированным трезвучиям присуща эмоциональная действенность, не зависящая от контекста? Как вы считаете?
Я почувствовал, что внимание всех присутствующих сконцентрировалось на мне. Кристофф бросил на меня быстрый взгляд, в котором мольба мешалась со страхом. Но ввиду серьезности вопроса (если даже оставить за рамками вызывающую самонадеянность, которую демонстрировал Кристофф до сих пор) я не нашел причин, чтобы уклониться от недвусмысленного ответа:
– Пигментированное трезвучие не обладает заданными эмоциональными свойствами. Собственно говоря, его эмоциональная окраска может значительно меняться в зависимости не только от контекста, но и от силы звучания. Это мое личное мнение.
Все молчали, но эффект от моих слов был несомненен. Один за другим к Кристоффу обращались суровые взгляды; он же делал вид, будто с головой ушел в содержимое своей папки. Затем мужчина, откликавшийся на имя Клод, произнес спокойно:
– Я это знал. Я всегда это знал.
– Но он убедил тебя, что ты не прав, – подхватил доктор Любанский. – Он запугал тебя – и ты поверил, что ты не прав.
– При чем тут это? – вскричал Кристофф. – Клод, ты увел нас в сторону от темы. А у мистера Райдера времени в обрез. Нужно вернуться к случаю Оффенбаха.
Но Клод, казалось, погрузился в размышления. Наконец он обернулся и посмотрел на доктора Любанского, который кивал и многозначительно улыбался.
– У мистера Райдера времени в обрез, – повторил Кристофф. – Так что, если позволите, я подытожу свои доводы.
Кристофф начал вкратце перечислять обстоятельства, которые, по его мнению, сыграли роль в несчастье семейства Оффенбах. Он старался сохранять видимость беззаботности, хотя всем было ясно, что он совершенно выбит из колеи. Как бы то ни было, но я почти его не слушал, поскольку замечание о недостатке времени внезапно навело меня на мысль о Борисе, ожидавшем меня в кафе.
Я сообразил, что он там один уже довольно давно. Мне представился маленький мальчик, который сидит в уголке за напитком и пудингом; я только что ушел, а мальчик предвкушает скорую поездку. Он бросает веселые взгляды то на посетителей в залитом солнечными лучами дворике, то на проезжающий мимо транспорт и гадает, долго ли еще ждать. Он вызывает из памяти старую квартиру, стенной шкаф в углу гостиной, где – он все больше в этом уверен – осталась коробка с Номером Девять. Но минуты текут – и наружу просачиваются сомнения, которые он до сих пор держал под спудом. Однако пока Борису удается сохранять бодрость духа. Просто произошла непредвиденная задержка. Или я зашел куда-то купить еды в дорогу. В любом случае впереди еще целый день. Потом официантка – пухлая скандинавская девица – спрашивает, не желает ли он еще чего-нибудь; при этом в ее тоне слышится нота сочувственного беспокойства, которую Борис, конечно, замечает. Он старается вернуть себе беззаботный вид; быть может, бравируя, заказывает себе еще стакан молочного коктейля. Но минуты по-прежнему идут. Борис замечает, как во дворике посетители, пришедшие много позже него, складывают свои газеты и уходят. Он видит, как сгущаются тучи, как минует полуденный час. Он возвращается мыслями к старой квартире, которую так любил, к стенному шкафу в гостиной, к Номеру Девять – и медленно, подбирая остатки пудинга, начинает смиряться с фактом, что снова брошен и поездка все же не состоится. Вокруг меня раздавались крики. Молодой человек зеленом костюме, вскочив, что-то доказывал Кристоффу в то время как не менее трех других жестами подчеркивали его слова.
– Это не относится к делу, – вопил Кристофф. – К тому же это всего лишь личное мнение мистера Райдера…
Слова Кристоффа вызвали настоящую бурю. Все в комнате заговорили одновременно, но в конце концов Кристоффу снова удалось перекричать общий шум.
– Да-да! Я прекрасно отдаю себе отчет в том, кто такой мистер Райдер! Но местные условия – они все меняют! Он еще не знаком с местной спецификой! В то время как я… Я здесь уже…
Остаток фразы потонул в криках, но Кристофф поднял свою голубую папку высоко над головой и стал ею размахивать.
– Наглец! Ну и наглец! – выкрикивал со смехом доктор Любанский.
– При всем моем уважении, сэр, – обратился Кристофф прямо ко мне, – при всем уважении к вам я удивлен тем, что вы более не проявляете никакого интереса к местным условиям. Собственно, при всем вашем авторитете, меня очень удивляет, что вы так запросто выносите суждение…
Хор протеста взревел еще яростней.
– К примеру… – надрывался Кристофф. – К примеру, я был очень удивлен тем, что вы разрешили прессе фотографировать вас перед строением Заттлера!
Меня ошеломила внезапно установившаяся тишина.
– Да! – Кристофф был явно доволен произведенным эффектом. – Да! Я сам видел! Там я его и подобрал, прямо перед строением Заттлера. С улыбкой указующего на здание!
Присутствующие по-прежнему молчали. Некоторые, судя по всему, пребывали в растущем смущении, другие – в частности, молодая женщина в очках с толстыми линзами – вопросительно на меня смотрели. Я улыбнулся и собирался изречь какой-то комментарий, но из конца комнаты донесся властный и невозмутимый голос доктора Любанского:
– Если мистер Райдер счел нужным сделать такой жест, это может означать только одно. А именно: наши заблуждения укоренились даже глубже, чем мы подозревали.
Все глаза устремились на доктора Любанского, а он встал и подошел ближе к публике. Потом застыл, склонив голову набок, словно прислушивался к отдаленному шуму шоссе. И наконец продолжил: