Вспоминал подвиг батюшки и думал, как мы далеки от того пути, который проходил этот великий подвижник. И эта память до сегодняшнего дня помогает преодолеть многие трудности борения на молитве. А такие трудности возникают у каждого человека. У кого нет преодоления, у того и трудностей нет. Мир приносит вред, и очень серьезный. Особенно в миру очень трудно сохранить духовное равновесие: чтобы не шатало, не подогревались страсти. Они же в тайне, внутри, а потом, когда начинают проявляться, то человек даже не может осознать, что он подвергся такому нападению внутренних страстей. И если нет опытного духовника, то он может этого и не заметить. Мы у пустынников молитве, смирению обучались.
Мне вспомнился один замечательный подвижник с Валаама, схимник Иоанн, ныне почивший. Свой духовный путь он начинал у меня, когда я служил в селе Касторное, в Запорожье. Разумный, хороший был человек, но упертый. Когда ко мне пришел, спрашивает благословления у меня пожить. В это время я выкорчевывал большие кленовые пни. Остался один пень, не-выкорчеванный. Я говорю ему "Если этот пень выкорчуешь, останешься, а не выкорчуешь – не останешься. Тебе два дня и один пень". А он взялся и выкорчевал его. Пень был здоровенный, с тонну весил, трактором его вытаскивали, не вытащили. Вот такой был Иван. Если он за что брался, то обязательно доводил дело до конца. Мы его так и звали – упертый. Этот Иван что устроил? Проводил меня пару раз на Кавказ, запомнил этот путь и самостоятельно туда ушел. Пришел к отцам и говорит, что я его благословил. Батюшки ему поверили и приняли, раз он от меня. Дали место, где ему жить, и все, что ему было необходимо. А когда я рассказал старцу, что я его не благословлял в горы, тогда все и выяснилось, и батюшка ответил, что всегда чувствовал, что он здесь по самоволию. Это очень важный момент, потому что если ты по своей воле – это безблагодатно, чтобы ты там ни делал.
Один раз мы с батюшкой стояли в горах у обрыва, было лунное сияние… Мы застыли в умилении от такой красоты, мир в горах и тишина, над нами такие могучие деревья… Вот в таких местах подвизались великие старцы и несли свои подвиги.
…Как-то мы спустились с горы. Батюшка вышел с нами из пустыни, откуда много лет не выбирался. Он согласился проводить нас к матушке Олимпиаде, у которой останавливались пустынники. Остановились мы у нее на денек, решили прогуляться, пошли к морю. Это был дикий пляж, безлюдный. Как он обрадовался, когда увидел море: "Надо же, Господь дал мне увидеть простор!" Ведь он все время в горах был, а там, куда ни посмотришь, везде вершины гор и видны только горы, горы и горы. И вдруг он увидел морские дали, простирающиеся до горизонта. Я помню, он испытал такое чувство умиления и радости! Только его чистая душа могла так радоваться.
…Я как-то поинтересовался, как ему удается сохранять после причастия в своем сердце Божию благодать. Батюшка отвечал: "Если бы мы умели получить ее, было бы что сохранять. Это нужно уметь, этому учиться надо". Основные наши беседы, конечно, касались внутреннего делания, потому что он много знал и имел огромный опыт. Многие, не имея духовного опыта, ищут каких-то состояний и утешений, а на самом деле этим ни в коем случае не нужно увлекаться, а надо уметь удерживать себя в смиренномудрии, стараться понять, что состояние, свободное от страстей, – это всегда подвижнический путь. Это великий труд. Тот же человек, который расслабляется и думает, что он свободен от страстей, как раз в них и пребывает, в блажь впадает. А тот, кто крепится, борется со своими страстями, удерживает себя, видит свои слабости, становится истинным православным христианином.
Иисусова молитва
Рассказ игумена Сергия о батюшке Алексии
* * *
Господь сподобил меня познакомиться с батюшкой Алексием, когда он по благословению владыки Никона переехал на постоянное жительство в село Юрьево, которое находится от нашего скита в шести километрах. И поэтому, когда в первое время необходима была какая-то помощь, я и наши монахи приезжали к нему, чтобы поучаствовать в благоустройстве территории. А в короткие перерывы между работой мы беседовали.
Что можно сказать о старце? В свое время я ездил ко многим русским старцам. Жил некоторое время на Афоне. Первое и главное впечатление от общения – это его глубокий внутренний мир. Мир, который человеком приобретается, созидается за многие и многие годы упорного труда и духовного подвижничества. Такие старцы есть на нашей земле, но их очень мало.
Вот Господь сподобил и нас беседовать с ним, слышать его рассказы о жизни на Кавказе, о жизни в пустыне. Конечно же, для монахов это великое утешение. Монахи ищут настоящих подвижников, практиков Иисусовой молитвы, которые за долгие годы внутреннего усердного подвига стяжали Иису-сову молитву, стяжали Господа в своем сердце. Как говорил преподобный Серафим Саровский: "Стяжи Дух мирен и вокруг тебя спасутся тысячи". Примером приобретения такого духа и был перед нами отец Алексий, наверное, один из последних старцев, живших на русской земле.
Очень много духовного и полезного мною и монахами, живущими в нашем скиту, названном в честь святого Исаака Сирина, было услышано в беседах со старцем Алексием. Общение с ним оказало очень благоприятное влияние на насельников нашего скита, которые также стремятся к приобретению Иисусовой молитвы. Есть кавказцы, которые знали его, когда он жил в горах отшельником. Он, как я слышал, был один из тех немногих людей, которые имеют дар долгого уединенного отшельничества. Не у всех кавказских пустынников была такая усидчивость. Он мне сам говорил, что в семидесятые годы были периоды, когда он больше трех лет не видел человеческого лица. Это, конечно, дар Божий, когда человек все свои желания с напряжением, внутренней волей направляет на беседу с Богом, направляет на поиск, на встречу с Господом, это такое подлинное, настоящее монашеское делание.
Благодарим Бога, что Он послал нам такого великого старца. Много добрых слов мы от него услышали. Самая отличительная его черта – это великодушие и некое постоянство во внутреннем устроении. Он никогда не говорил громко, никогда не говорил раздражительно, у него всегда был мягкий, добрый голос, даже во время его тяжелой болезни. Я слышал, и лечащие его врачи удивлялись, что тело было буквально изъедено болезнью. По всем медицинским показаниям он должен был умереть, но внутренний дух, закаленный многолетними бдениями и молитвой, до нужного времени не давал умереть этой тленной плоти.
Этот великий духовный старец Промыслом Божьим оказался рядом с нашей обителью и общался с нами очень близко более двух лет. По просьбе батюшки и по благословению владыки, наш иеромонах Антоний служил последнюю Пасхальную литургию в его доме.
"Он болел, и поэтому все время лежал. Но какую радость и торжество выражало его лицо! Оно было, как солнышко. Помню его "Воистину воскресе!" В ответ на пасхальное приветствие "Христос воскресе!" Он, лежа, поднимал руки вверх и, словно видя воскресшего Спасителя, восклицал: "Воистину воскресе! Воистину воскресе!" Радовался батюшка, как ребенок, очень сердечно и искренно. "Будьте… просты, как голуби", – заповедал нам Спаситель и даровал эту чистую, ангельскую простоту батюшке Алексию для прославления Господа", – вспоминает отец Антоний.
На следующий день мы приезжали к нему всем скитом, пели Пасхальный канон, чему он очень и очень радовался.
Я к нему приезжал побеседовать, в основном, о молитве. Видя перед собой человека, много лет проведшего в делательной, созерцательной молитве, старался получить от него духовную пользу. Много того, о чем не написано в книгах, открыл старец мне и нашим братьям. Казалось бы, известные учителя созерцательной молитвы: Симеон Новый Богослов, Исаак Сирин, Максим Исповедник – все они о ней пишут, но о некоем таинственном духовном методе они умалчивают. А вот именно это мы слышали от старца.
У нас живет один схимник с Афона, много лет бывший отшельником в афонских пещерах. Он был очень удивлен, услышав рассказы старца о делании Иисусовой молитвы. И сказал: "Я подобного старца искал на Афоне, чтобы научиться этой молитве, а здесь, в маленькой российской деревеньке, встретил".
Вот что вкратце я хотел рассказать об удивительном нашем современнике, стяжавшем великую милость у Бога. Очевидно, что не без Промысла Божия, после сорокалетнего подвига, старец спустился с гор. Кто, как не он, мог поделиться с нами богатым опытом аскетического и молитвенного делания, рожденным многолетней отшельнической жизнью?
Он рассказывал нам и о горах в шестидесятые годы, когда по приказу безбожной хрущевской власти делали облавы на отшельников, стараясь их всех выловить. Был такой эпизод. Он забрался на такую гору, куда нужно было около километра добираться только ползком или на четвереньках – нельзя было выпрямиться, потому что можно было сорваться – очень крутая скала. Но вот прилетели вертолеты, и тех монахов, которые жили у подножия этой скалы, а они уже и небольшие огороды организовали, забрали. О нем тоже знали, на то они и "органы", но так вышло, что один другому говорит "Крутая гора. Я туда не полезу. У меня жена, дети". Другой ему отвечает: "И я не полезу. У меня тоже семья. Давай скажем, что его там нет". Вот сила молитвы. Старец и знать не знал, что идет такая облава, что отшельников отлавливают, выясняют личности, сажают по "причине", что они не хотят "строить" со всеми социализм. Пустынники тогда приравнивались к "врагам" народа. Такое было время. А какие они враги? Они, наоборот, добрые друзья, ангелы-хранители нашего общества, молитвенники за весь страдающий мир. У политиков тех лет такого понимания не было. Слава Богу, сейчас понемножку приходит это осознание. Батюшка рассказывал, что когда однажды он спустился вниз, то увидел, что все хибарки, где жили отшельники, разбиты, разломаны, и никого нет. Одного отца Виталия не поймали, он в это время на другой стороне озера был. А об операции "спецназовцев" ему рассказали деревенские. Ведь батюшка-то подвизался там годами.
Больше всего меня интересует духовное устроение человека, его внутренний мирный дух, который так редко встречается в наше время. К сожалению, и в церкви тоже. Есть заповедь Божия, она есть и наша главная цель – стяжание этого внутреннего мира. Этого добиваются, воистину, единицы. Но у отца Алексия он был в полноте. Он был настоящий делатель Иисусовой молитвы, безмолвник, пустынник, человеколюбец. И не перестаю благодарить Бога за то, что Он показывает Своих избранных и что хотя и на короткое время, но благословил наше общение с иеросхимонахом Алексием. Вечная ему память! Слава Богу за все!
В абхазии
Рассказ иеромонаха Игнатия из Коман (Абхазия)
* * *
Я узнал об отце Мардарии от ныне почившего иеромонаха Паисия, с которым они жили в горах. Не так уж много монахов подвизались в горах. Отец Паисий всех знал и часто рассказывал о них. С отцом Паисием, после грузино-абхазской войны, в 1994 году мы были на Новом Афоне. С ним же организовывали богослужение в Пицунде, в часовне. И отец Паисий вечерами рассказывал мне об отце Мардарии, с которым я встречался потом в Михайловке: один раз, другой, третий… Потом, так уже получилось, что отец Мардарии и исповедовался у меня несколько раз. Мне было как-то неловко, но я был вынужден, не мог отказать ему в исповеди. Батюшка исповедовался очень искренне, с сокрушением. Называл незначительные грехи, а сокрушался так, как будто это смертные грехи. Был очень скромный и в одежде, и в поведении. Ходил всегда с маленькой тоненькой палочкой. Пальто не надевал, хорошую одежду не носил. Когда на остановке стоял, чтобы ехать в Михайловку на рынок, было такое ощущение, что он невидим для мира, для людей, что вижу его только я. Он шел по городу, как по пустыне, как будто вокруг никого нет. Я запомнил его добрым, мягким, улыбающимся, хотя он не проявлял малодушия. Мог быть и твердым. Он здраво рассуждал и сразу мог дать ответ. Это меня почему-то всегда удивляло. Посетуешь, а он сразу же даст духовное опровержение. Чувствовалось, что у него богатый духовный опыт. Я не знаю, был ли он прозорливым? Но он жил в горах, а это большой труд. Даже здесь, в Команах, сложная жизнь, а там, в горах, гораздо тяжелее. Поэтому я особенно не всматривался, кто он – прозорливец или чудотворец. Человек живет в горах, молится, совершает подвиг своего служения Богу, тем самым и подтверждает свое духовное звание. Видимо, у него было много духовных чад. Люди к нему все шли и шли, все его любили. Он всем улыбался, всем говорил: "Спаси, Господи", всех благословлял, всем кланялся – хорошее качество для священника. Старался перед всеми смиряться. И перед младшими священниками тоже. Никогда не говорил грубых, резких слов. Я никогда не видел, чтобы он с кем-нибудь ссорился.
В последние годы я виделся с ним все реже и реже, потому что он жил то в одном доме, то в другом. На службы он ходил в сухумский кафедральный собор, там исповедовался, причащался, хотя в последние годы сам уже не служил. Исповедовал людей, давал советы. К нему православный народ с особым теплом относился.
Выглядел он крайне болезненно, был очень худ. Мне кажется, что он весил не более сорока килограммов, но милостью Божией двигался, молился, дожив до преклонных восьмидесяти лет. А ведь еще за десять лет до этого ему было совсем плохо. Его положили во вторую городскую больницу в Сухуми, в отделение урологии. И мы, навещая его вместе с протоиереем Виссарионом, помогали достать медикаменты, говорили с главврачом, чтобы он оказал особое внимание батюшке. Тогда ему сделали операцию. И потом старались, чтобы за ним был хороший уход. Состояние было тяжелым, и все думали, что он отойдет к Господу, однако операция сказалась на его здоровье благотворно.
Когда отец Мардарий уезжал из Абхазии, то волновался, что его задержат на границе, так как у него не было никаких документов. А по состоянию здоровья он нуждался в срочной госпитализации. Но необходимую операцию здесь не смогли бы сделать в связи со слабой оснащенностью больниц медицинской техникой. После сложных переговоров, благодаря усилиям отца Виссариона и близких отца Мардария, было разрешено перевезти батюшку через границу без документов. Я думаю, он, конечно, понимал, что сюда уже никогда не вернется. Провожали батюшку близкие ему люди, духовные чада из Ростова-на-Дону священнослужители. Это было прощание.
Живое богословие
Беседа иеросхимонаха Алексия с игуменом Сергием и игуменом Киприаном
* * *
...
..Тесны врата, и узок, путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их.
Мф. 7,14
– Батюшка, Вы рассказывали, что по году и даже по два не видели лица человеческого?
– Да-да, не выходил. Иногда отец Константин, иногда кто-нибудь из братии придет причаститься, исповедаться. Что-нибудь необходимое принесут, мне многого не надо. У меня молитва, чтение "Добротолюбия", святого Исаака Сирина.
– А как же Вы питались?
– Я вижу, что мне нужно и заказываю. Некоторые говорят, что хотят прийти, исповедоваться, причаститься. Я и попрошу, чтобы по пути принесли мне такие-то продукты. Они и несут. Я никуда не выходил, только сидел и сидел в пустыньке. Так привык. Такой вот образ жизни.
– Батюшка, а у Вас запасные Дары были?
– Да.
– А Вы литургию не служили у себя?
– Нет. Я не дерзал. Я по Василию Великому. Они тоже в пустыне жили. По правилу Василия Великого пустынники могут иметь запасные Дары. А литургию можно служить у себя только тогда, когда ересь в городе.
– А Вы, батюшка, запасали Дары на год или больше?
– На год, не больше. А потом опять новые и новые, более свежие.
– Батюшка, а братия приходили для жительства рядом с Вами?
– Приходили. Но вот не пойму может, слабые духом были, поживут, поживут и уходят. Ну, что же ты уходишь? Разве тебе с Богом плохо? Куда ты уходишь? Ведь от Бога уходишь… Пойду, говорит, в монастырь куда-нибудь. А я, никуда. Остаюсь один. Это потом уже, когда глаза заболели, ушел. Операции, плохо было… Вот сейчас сюда попал, скорблю по пустыне очень.
– Батюшка, а у Вас какие-нибудь правила были?
– Да, были. Вовремя становился на "правило". Не позволял себе, чтобы позже. У меня никакого уныния не было. Ночью встану в час, как Серафим Саровский, и до шести утра. И сна никакого. Святой Исаак Сирин советует даже не садиться, когда сон борет. Не садись, а то сразу же заснешь. Иди на улицу, ходи по свежему воздуху, не засыпай. Вслух пой, да Иисусову молитву читай. И так далее… Господь видит борьбу, и тогда благодать свою посылает, сон уже не так борет. И так до утра. Потом лягу, немножко подремлю. Думаю, все, хватит, надо вставать, обедницу читать. Полностью читать ее заканчивал в двенадцать часов и сразу затапливал печку. Сварю себе кашицу гречневую. Пью один кипяток. Пообедал, подкрепился, иду на улицу какую-нибудь работенку делать. Где-то надо крышу подправить, что-то подремонтировать. Солнце палит, тело все горит. Голова болит. Но все равно, думаю, буду продолжать. И так до трех. Думаю, не дам себе упасть и лечь спать, как свинья. Сяду, книжку почитаю, а голова уже склоняется. Сил уже нет, ничего не соображаю. Все. Закрываю и ложусь. А ровно в пять часов – вечерня. Все совершал в епитрахили и с ектеньей. И так мне радостно было. В пять часов становился и около восьми часов заканчивал.
– А как Вы ровно в пять часов просыпались?
– Когда прихожу в келью после дневного труда, сажусь, читаю. Смотрю, а уже четыре часа. Дай, думаю, немножко отдохну. Но не успевал спать, просыпался, чтобы в пять часов на службу идти. Вот тебе и борьба со сном. А потом пошел, лицо водой побрызгал, и сразу начинаю девятый час, вечерню. И пошло, пошло…
– Батюшка, Вы один жили? А животные не беспокоили Вас? Медведи, волки, змеи. Зимой, например?