Emergency
- А руку поднять, пожалуйста, - сказал он.
Всхлипывая, она положила руку себе на голову.
- А повыше, - сказал он.
Она быстро выпрямила руку, даже сложила ладонь лодочкой, как школьница, рвущаяся отвечать.
Он медленно пальпировал молочную железу, двигаясь по кругу. Зона, в которой ощущалась болезненность, показалась ему совершенно чистой, сосок не деформирован, выделений не наблюдалась, кожа - бледная, мягкая, гладкая, - была прохладной. Он сместил пальцы к подмышке, потом, круговыми движениями, обратно к соску и все время приговаривал: "Хорошо, хорошо", а она хлюпала носом, пытаясь втянуть маленькую каплю, повисшую под ноздрей, и, наконец, не выдержав, левой, свободной рукой потянулась к мотку туалетной бумаги и оторвала крошечный кусочек, стараясь не двигать туловищем, не мешать осмотру.
- Хорошо, хорошо, - сказал он, - можно одеться. Ничего такого я не вижу. Ничего такого. Вам надо обязательно провериться, всем надо регулярно проверяться, но я никакого уплотнения не вижу.
Она как пришлось запихнула намятую грудь в чашечку бюстгальтера, быстро отмотала еще одну ленту сероватой туалетной бумаги, основательно высморкалась и прерывисто, тяжело вздохнула. Он принялся мыть руки. Она сказала ему в спину:
- Мне страшно стыдно. Мне очень стыдно. Простите, пожалуйста, мне ужасно стыдно. Я поправляла, и мне показалось. И я так испугалась. Вот идиотка. Мне так стыдно, пожалуйста, простите.
Он вспомнил, как официант стал метаться от столика к столику, когда она закричала на весь зал: "Здесь есть доктор? Пожалуйста, здесь есть доктор?" Казалось бы, официант должен был в первую очередь броситься к ней, а не начать бегать между столиками и вопить: "Есть доктор? Есть доктор?" "А с другой стороны, - подумал он, - что за глупости, официант и есть официант".
Скажем, завтра
Злате
- Я сама видела, как небо чернеет и птицы перестают петь, когда открываются ворота Федеральной прокуратуры и кортеж из шести машин начинает медленно двигаться в сторону Кремля, - сказала она.
Он посмотрел на нее - маленькую, неприлично подвижную посреди застывшей важности его огромного кабинета - и подумал: забрать бы ее, дуру, отсюда куда-нибудь. На какой-нибудь остров. Быстро перекинуть все бабло наружу, обналичить, купить остров и съебать туда с этой дурой.
Каждый божий день
Вчера она купила эспрессо-машину и пять одинаковых кофейных чашек - толстобоких, тяжелых, чудовищно дорогих, но денег было не жалко. Теперь все чашки стояли перед ней рядком, каждая на своем блюдце, и в каждую был налит эспрессо. По поводу молочной пены, тщательно взбитой в специальном кувшинчике, у нее были сомнения: пена казалась ей слишком плотной, но это, решила она, лучше, чем слишком жидкая. Первую чашку она испортила буквально за две секунды - рука с кувшинчиком дрогнула, линия, которая должна была превратиться в лепесток большого коричневого цветка на белой шапке пены, пошла вкось. На второй чашке ей удалось изобразить два лепестка из четырех прежде, чем пена поползла через край. На третьей чашке зазвонил телефон.
- Да, - сказала она в трубку.
- Миссис Дарнтон? - спросила трубка.
- Да, - сказала она, - миссис Дарнтон слушает.
Трубка помолчала.
- Миссис Дарнтон, - сказала трубка, - это инспектор Милверс. Мы говорили с вами вчера.
- Прекрасно помню, - доброжелательно сказала она.
Трубка снова помолчала, а затем продолжила:
- И позавчера.
- И позавчера, - легко согласилась она, нетерпеливо похлопывая подошвой шлепанца о пятку: пена вот - вот начнет оседать, и придется начинать все сначала.
- Миссис Дарнтон, - сказала трубка, - боюсь, вы меня не понимаете. Мы обнаружили тело, которое считаем телом вашего мужа. Совершенно необходимо, чтобы вы явились к нам на опознание.
- Обязательно, - сказала она, - обязательно. Сегодня обязательно к вам зайду.
Вот бы
Она, конечно, не станет его отговаривать - просто скажет что-нибудь легкое, совсем незначительное, от чего галстук сразу разонравится ему самому. Но какой галстук! Идеальный подарок - достаточно дорогой, достаточно личный. Он знает своего брата, тот будет просто счастлив.
Он решил, что купит этот галстук, когда она отправится в туалет, - он сам предложит ей заглянуть туда, чтобы потом безмятежно обходить гигантские музейные залы. Они уже провели в магазине не меньше получаса, решая, кому что достанется. Маленькую, с мизинец шелковую куклу было решено привезти его матери, удивительно недорогую стеклянную брошь - сестре, Мила придет в восторг от блокнота из грубой "авторской" бумаги, - глядишь, и покончили с тонким делом приобретения сувениров.
Он подошел к жене (маленькие руки сцеплены на пояснице, прямой нос едва не касается витрины с какой-то мелочевкой), склонился рядом почти в той же позе и тихонько спросил: "В туалет зайти не хочешь? Я тебя подожду у касс". Она оторвалась от безделушек, кивнула, сунула ему в руки свою сумку, и они двинулись к двери, ведущей из магазина в музейный холл.
Она еще успела зацепиться взглядом за пару шелковых кофточек с репродукциями Магритта, мимоходом проехалась пальцами левой руки по чудесному прозрачному столу, а правой огладила каскад шелковых галстуков - и, задержав на указательном пальце тот, светло - синий, полуобернулась и сказала: "Смотри, какой. Вот бы твой отец был еще жив".
Ничего особенного
- У вас есть что-нибудь особенное для именинников? - спросила она.
Он быстро перебрал в голове возможные варианты. В меню не значилось ничего подходящего, их кафе даже не предоставляло именинникам скидки, но иногда Марк раскошеливался на "Фруктовую бомбу" с маленькой золотой свечкой - особенно если празднующие заявлялись большой компанией и заказ тянул на приличную сумму. Но в шесть утра Марка, естественно, еще не было на месте.
- Увы, - сказал он, - Боюсь, ничего такого.
Она выпятила губы в грустной понимающей полуулыбке, заложила за ухо короткую прядь и осторожно взяла кофейную чашку за неудобную тонкую ручку. Тогда он пошел в подсобку, порылся у себя в рюкзаке и принес ей маленькую ореховую шоколадку, оставшуюся от поспешного завтрака в пустой электричке.
Без повода
- Первый раз, - сказала она, - мы с ним поссорились, когда ехали к моей маме в больницу.
Тенорок
Он смотрел в зал, но никого, конечно, не видел, а один только жаркий слепящий свет. От этого света и от огромной, огромной музыки, идущей снизу и волнами заливавшей сцену, он вдруг поплыл, почти оторвался от пола. Звук, набиравший силу в груди, стал нестерпимо полным, он изумился этой полноте и с наслаждением выпустил звук наружу - в долгом, протяжном, счастливом "А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!", от которого у него самого пьяно заложило уши. Тут сзади его подхватили мамины руки и действительно подняли в воздух, да так резко, что он прикусил себе кончик языка и истошно разревелся. В глазах еще стоял пятнами свет софитов, он ничего не видел в закулисном полумраке, кто-то смеялся, мама повторяла: "Ради бога, простите!" и "Миша, как не стыдно, как ты туда вылез?!" и опять - "Ради бога, простите!". Сквозь дрожание слез он сумел разглядеть только дядю Кирилла, как он хохочет, а потом делает серьезное лицо и громадными шагами переходит туда, в свет, и его золотая кольчуга успевает тускло блеснуть - как хвост ускользающей из рук золотой рыбки, как отравленная игла зависти и обиды.
Почти
Свет становился ярче, она совсем не чувствовала боли, а только смешливое и опасливое возбуждение, как в детстве, когда несешься с горки, и все вокруг так нереально, и стремительно, и гладко. Двери распахивались перед ее каталкой, те, кто толкал каталку вперед, торопливо перекидывались полупонятными фразами, одновременно тревожными и магическими. Бегущий справа от каталки держал в руках планшет, белая маска, закрывающая нижнюю половину его лица, втягивалась и выпячивалась от дыхания. Она успела назвать ему свой возраст, адрес, семейное положение; он, не глядя, делал на планшете какие-то пометки.
- Мистер Лентер, заинтересованы ли вы в реинкарнации, и если да, есть ли у вас какие-то предпочтения? - прокричал держатель планшета, ловко уворачиваясь от другой каталки, несущейся им навстречу.
- Я что, могу стать кем угодно? - изумленно спросила она, прикрывая глаза ладонью и пытаясь разглядеть его в нарастающем белом свечении. Каталка влетела в очередную дверь.
- Мистер Лентер, - сказал держатель планшета с некоторым раздражением, - такова стандартная процедура: сначала мы спрашиваем предпочтения, потом специальная комиссия принимает решение. Пожалуйста, сосредоточьтесь.
Опаздываем
- Не хочу, - сказал он, - не хочу, не знаю. Она будет нудить. Давай кого-нибудь другого.
- Да вроде некого, - сказала она лениво и потыкала его в плечо: мол, конец эскалатора, осторожно. Они сошли на полупустую субботнюю платформу.
- Ну что ж это, - сказал он, - собрались звать - а нам и позвать, что ли, некого?
- Нехорошо все это, - сказала она, вытягивая шею, чтобы посмотреть, не приближается ли по туннелю их поезд. - Другие же люди общаются, зовут, а мы не умеем.
У него в кармане зазвонил телефон, мелодия потонула в шуме подъехавшего состава. Он поспешно вытащил аппарат и посмотрел на экран.
- Ну? - спросила она. - Это кто?
- Никто, - сказал он, беря ее под руку и вводя в вагон. - Просто будильник.
Узелок
Она решила, что расскажет все Катрине наутро за завтраком. Потом решила, что расскажет ей в понедельник, перед тем, как отправит в школу, чтобы девочке было, чем отвлечься. Потом решила, что не расскажет вообще, - просто сделает вид, что все в порядке, и расскажет правду только через месяц или два, когда уже не будет выбора. На этом решении и остановилась.
Дверь в квартиру она открывала в три толчка, не дыша, так, чтобы не скрипнуло, но Катрина все равно не спала, поднялась с дивана ей навстречу, шлепнулся на ковер пульт от телевизора. Тогда она улыбнулась изо всех сил.
- Прости, я не позвонила, - сказала она, - не мать прямо, а ехидна. Но думала, ты где-то бегаешь.
- Нет, - сказала Катрина, - нет, я тут.
- Прекрасно, - сказала она. - Все прекрасно. Все прекрасно, представляешь себе? Это было просто уплотнение, узелок.
- Узелок, - сказала Катрина.
- Узелок, - сказала она, - просто уплотнение. На радостях пошла в кино, представляешь.
- Что смотрела? - спросила Катрина, приседая за пультом, но все равно не отводя глаз.
Она чуть не зарычала сквозь оскаленные в счастливой улыбке зубы.
- Некоторым, - сказала она строго, - давно пора спать. Некоторых я завтра в семь пятнадцать силком не подниму. Что некоторые думают по этому поводу?
- Слушай, - сказала Катрина, - Дай мне эту юбку на завтра, а?
- В траве сидеть не будешь? - спросила она с напускным недоверием.
- В какой траве, - сказала Катрина тоскливо, - семь уроков и реферат.
Тогда она выбралась из юбки, сунула ее в руки дочери, неловко прижала девочку к себе - сильно, всем телом, так, будто той, как прежде, лет пять или шесть - и быстро ушла в спальню. И пока она пыталась унять лютый озноб, лежа под ледяным одеялом в наваливающейся сверху слепой темноте, дочь в соседней комнате смотрела, не отрываясь, на бахрому юбки, завязанную по всему переднему краю в кривые, дерганные, перепутанные узлы, и не хотела ничего понимать - и уже все понимала.
С моря ветер холодный дохнул из-за туч
Документов при девочке не было, отпечатки пальцев ничего не дали. Ей было лет шесть, от силы - семь. Чистенькая, опрятная, только волосы сильно спутаны и белые кроссовки в земле, как будто она долго пробиралась по парку или просто топтала газоны.
- Привет, - сказал он, присаживаясь перед девочкой на корточки и широко улыбаясь. - Я Питер, а тебя как зовут?
Девочка не шелохнулась.
- Тебе тут нравится? - спросил он. - Вообще-то я люблю эту комнату. Никому не рассказывай, но я иногда забираюсь сюда отдохнуть и поговорить с Мистером Долгоухом. - Он кивком указал на большого, мягкого, нескладного зайца в одном из цветастых детских креслиц. Девочка не шелохнулась.
- Мне кажется, - сказал он, - вас надо познакомить.
Он потянулся, подхватил зайца, посадил его к себе на колено и помахал девочке бескостной мохнатой лапкой.
- Привет! - сказал Мистер Долгоух дурашливым голосом. - Меня зовут Мистер Долгоух! А ты кто?
Девочка не шелохнулась.
- Давай-ка я попробую угадать, - сказал он, возвращая зайца на место. - Посмотрим, посмотрим… - Он сделал вид, что вглядывается в девочкино лицо. - Наверное, ты Мэри!
Девочка не шелохнулась.
- О, нет, конечно, не Мэри! - сказал он. - Ты наверняка Кейт!
Девочка не шелохнулась.
- Ах, нет, нет, конечно, не Кейт! - сказал он, - Как я мог так ошибиться! Ты же вылитая Джесси!
Девочка не шелохнулась. Он переглянулся с медсестрой, стоявшей у двери; медсестра смотрела сочувственно.
- Очень, очень странно! - сказал он. - Но если ты не Мэри, и не Кейт, и не Джесси, то у тебя должно быть какое-нибудь совершенно удивительное имя! Может быть, ты Кристина - Клеменция?
Девочка не шелохнулась.
- Или даже Маргарита - Юлалия! - сказал он. У него начали затекать лодыжки, и он сел прямо на синий, в оранжевых попугайчиках ковер.
Девочка не шелохнулась.
- Дарлина - Сю? - спросил он. Метод явно не работал, девочка не вовлекалась в игру. - Ипполита - Ди? - спросил он, теряя надежду. - Аннабель - Ли?
Девочка резко вскинулась и изумленно посмотрела на него огромными темными глазами.
По капле
Он подал ей полотенце, она набросила его на плечи, провела краем сначала по одной руке, потом по другой, другим краем быстро промокнула между бедер, выбралась из ванны на чавкающий резиновый коврик и принялась энергично вытирать волосы.
- Я думал, ими все пользуются, - сказал он.
Она откинула спутанные влажные волосы, едва
не задев его по лицу, повесила на крючок полотенце, взяла у него из рук синенькую пачку с прокладками и, привстав на цыпочки, аккуратно поставила ее на самую верхнюю полку шкафа, заслонив пакетом с хвойной солью для ванн.
- Нет, - сказала она, - ими пользуются не все. Ими пользуется твоя жена. Пожалуйста, пойди туда еще раз и купи такие же, но с тремя капельками в кружочке, не с двумя.
Пофамильно
Она все сидела и смотрела на эти бумажки, на эти невозможные бумажки - приказы, награждения, донесения, фотографии - на эти бумажки с именами, давно превратившимися в разбухший от черной крови миф, на эти приказы, подписанные той же фамилией, которую она носила в девичестве (ошибка в одну букву, так ее записали в свидетельстве о рождении, он был в ярости), на эти фотографии, где он стоит среди тех, чьи лица потом стирали с многофигурных напыщенных полотен, а потом среди тех, кто стирал эти лица с тех самых полотен, и стоит он всегда чуть правее центра, в таком страшном, весомом месте, и не улыбается, - в отличие от тех, других, привычных ей фотографий, где он держит ее на одной руке, Ленку - на другой, где бабушка смеется, встав на цыпочки, положив подбородок ему на плечо. Была уже ночь, а она все сидела и смотрела на эти проклятые бумажки, пахнущие тлением и чем-то еще, канцелярским и мертвым одновременно - потусторонней канцелярией, вот чем. Она все сидела и думала - как можно было не понимать? Как она могла не понимать? Вдруг она вспомнила про Тошку: ей было пять лет, когда у нее умерла собачка Тошка, и он, чтобы не расстраивать ее, сказал, что Тошку назначили заведующей колбасным магазином. Она не пересматривала этот факт лет до пятнадцати. Она не была тупой, просто это же он так сказал, а, кроме того, невозможно же, ну. Невозможно же.
Или чаю
Он спас ее от карманника, буквально поймал его за руку, когда тот уже открыл ее сумку. Был громкий вагонный скандал, из которого они вышли победителями. Потом он проводил ее от метро до магазина, магазин оказался закрыт, и вот они уже три часа гуляют по одним и тем же двум улицам и двум переулкам, - сначала по кругу в одну сторону, потом по кругу в другую. Ей пора домой, они сделали уже семь кругов и решили, что вот сделают десять - и она сразу поедет.
- Теперь Ваша очередь, - сказала она.
- Когда мне было шесть лет, я убил свою сестру, - сказал он.
Она расхохоталась.
- Ну что за свинство, - протянула она капризно. - Я вам настоящий секрет, а вы вон как.
- И я вам настоящий, - сказал он.
Она остановилась (был как раз конец второго переулка, восьмой круг) и сказала неожиданно низким голосом:
- Гонишь.
- Увы, - сказал он, - увы, нет. И никому никогда не рассказывал, только вот сейчас вам.
Некоторое время они стояли на углу второго переулка и первой улицы и молча смотрели друг на друга. Потом она спросила почти шепотом:
- Почему?
- Надо было, - сказал он. - Долгая и скучная история, но вы уж поверьте мне на слово.
Она повела головой, как будто искала место, где воздуху окажется больше.
- Мне правда пора домой, - сказала она.
- Конечно, пора, - сказал он. - Тем более что вот уже почти дождь.
Она зачем-то открыла сумку. Несколько капель успели шлепнуться о кожаный бок кошелька.
- Разве что, - сказала она, - мы хотим где-нибудь выпить кофе.
- Мне кажется, - сказал он, - мы хотим.