Моя жизнь, моя настоящая жизнь, началась в огне. Мэри Газали прошла мимо старого сельскохозяйственного рынка, куда ходила когда-то поглазеть на попугайчиков и белых мышей. У нового безвкусного фасада театра Би-би-си она перешла улицу и пошла по влажной дорожке сквера. Со всех сторон мощным потоком шел транспорт, вызывая у нее ощущение безопасности, как будто она оказалась в центре подвижного, отгородившего ее от мира круга. Над головой она увидела пустельгу, одну из тех двух, что устроили гнездо на крыше старого танцзала. Паря в воздухе, птица, казалось, готовилась камнем упасть на двух оборванных пьянчужек с багровыми, словно измазанными кетчупом, лицами, которые со своей скамейки промычали вслед Мэри что-то нечленораздельное. У одного из них на голове была подсохшая кровь. Теперь, благодаря свежему увечью, он мог просить милостыню, не вставая. Как обычно, Мэри замедлила шаг и дала нищим по пятипенсовой монетке. Точно так же всякий раз, выходя из церкви, она оставляла свои пожертвования в кружке. Зная, что попрошайки могут быть очень агрессивными, она быстро пересекла сквер и вышла на улицу, ведущую к Хаммерсмиту и садам Королевского клуба, где у нее была маленькая квартирка в цокольном этаже. Мэри все еще арендовала здесь жилье, несмотря на то что плата с каждым годом значительно повышалась. Хелен уговаривала мать купить с ее помощью собственную квартиру: "Ведь недвижимость можно записать или на твое имя, или на нас обеих". Но с тех пор, как Мэри Газали переехала из "Феникс-Лодж", а до того из Бейзуотер, она всегда арендовала жилье, и ей казалось, что она никогда не сможет считать квартиру своей, если она будет куплена на деньги Хелен.
в Холборн к Семи Сестрам унд дайн дес меншен антлиц дайн дес меншен глидер унд зайн атем айнциэнд дурх ди пфорте дер гебурт
К тому времени, как она добралась до "Олимпии", опять показалось солнце, принеся неожиданное тепло застывшим ветвям редких деревьев, растущих у края железной дороги, и, переходя Хаммерсмит-роуд в направлении Норт-Энд-роуд, Мэри вдохнула полный глоток зимнего воздуха.
Постепенно маленькие магазинчики, обслуживающие более состоятельных жителей Западного Кенсингтона, уступили место овощным лавкам, уличным лоткам и киоскам, торгующим дешевыми электротоварами или скобяными изделиями, хозяевами которых были недавние иммигранты. Наконец она повернула туда, где витрины нескольких магазинов взывали к молодящимся представителям среднего класса, и медленно прошлась мимо прилавков с бижутерией и безделушками, расположенных вокруг Стар-роуд, где почти сто лет царила такая нищета, какой не мог предвидеть никто из строителей этого квартала. Только теперь эти кирпичные виллы начали приобретать внешнюю респектабельность.
Перед тем как отправиться домой, Мэри по привычке зашла в церковь Святого Андрея, расположенную на том месте, где Стар-роуд переходит в Грейхаунд-роуд. Она полюбила эту церковь девятнадцатого века, потому что строители, сознательно пытаясь придать ей вид сельской церкви, воздвигли в результате что-то совершенно грандиозное. У церкви была чудесная резная паперть, красивый шпиль, и само здание было исполнено спокойного достоинства.
В полутьме, среди дубовых скамеек и витражей, Мэри преклонила колени в молитве. Господи, не дай мне согрешить. Не лишай меня своего дара, но и не порабощай меня той силой, которой Ты наделил меня по своему разумению. Когда придет срок, дай мне понять, чего Ты хочешь от меня. Господи, я молюсь за упокой души моего мужа Патрика Амброуза Газали и за упокой душ всех тех несчастных, кто погиб и продолжает гибнуть в этих ужасных войнах! И, пожалуйста, помоги Джозефу Киссу принять наконец решение, потому что я уверена, Ты согласишься, пора ему опять жениться. Он чувствует себя таким несчастным. Благодарю Тебя. Аминь. Она плохо знала формальную сторону церкви и в свои молитвы вплетала то, что придет в голову. Мысль о посещении службы ее ужасала, и викария она старалась обходить стороной.
Напевая под нос, Мэри Газали вышла из прохладной церковной тени, перешла через Грейхаунд-роуд и оказалась среди огромных красных многоквартирных домов, окружавших довольно запущенный теннисный корт, цветочные клумбы и лиственницы. Она направилась к потертой двери дома под названием "Палгрейв". В вестибюле было так же мрачновато, как в церкви, но не было того же ощущения надежды. Она поздоровалась с миссис Циммерман, которая вечно высовывалась поглазеть, кто идет мимо. Задержала дыхание, чтобы не чувствовать запах пережаренных овощей, спустилась на цокольный этаж и наконец оказалась около черной входной двери своей квартиры. Как обычно, из комнаты, освещенной предвечерним солнцем, тут же прибежали, издавая хорошо знакомые громкие жалобные вопли, оба ее шоколадных сиамских кота и начали, урча, тереться о ноги. Взяв обоих на руки, она принялась качать их, как младенцев, животиками кверху, и они жмурились навстречу ее радостному лицу.
- Здравствуйте, ребятки. Сердитесь на меня? Конечно. Откуда же вам знать, что сегодня четверг?
Качая на руках блаженствующих котов, она прошла в уютную кухню. Странно, но эта квартира не была перестроена в пятидесятых. Здесь все еще стояла изразцовая викторианская плита, на которой любили спать коты. Над плитой размещалась чугунная сушилка, где сейчас висело кое-что из нижнего белья, синий джемпер, пара юбок. Мэри постучала кочергой по задвижке, чтобы прочистить дымоход. Разожгла плиту и, открыв дверцу, увидела знакомую картину "адского пекла". Добавлять кокс было рано. Мэри привыкла к тому, что большая часть ее повседневных забот была связана с плитой. Ей не доводилось пользоваться газовыми горелками. Она сняла пальто и повесила его в высокий шкаф, а потом достала из маленького холодильника, за тщательно выскобленным сосновым кухонным столом в самом дальнем углу от плиты, банку кошачьих консервов. Сиамцы встали на задние лапы, вытянувшись во весь рост, касаясь лапами ее бедер. Весело напевая, Мэри положила корм в две одинаковые пластиковые миски с кошачьими именами. На одной было написано "Габи", в честь Росетти, на другой "Чарли", в честь Суинберна. Она тщательно размяла ложкой кошачью еду.
Открыв духовку, она проверила рукой температуру, вернулась к холодильнику и, достав пирог, который приготовила утром, поставила на верхнюю решетку. "Вот и мой ужин".
Наклонившись, она протянула миски котам. Пока они ели, размотала шарф и сняла кофту. Пристроила их вместе с перчатками и сумочкой на старую вешалку с зеркалом. Одежда почти полностью заслоняла собой зеркало. Взглянув на свое отражение, она в который раз удивилась тому, что ей уже за шестьдесят! А ведь никак не дашь больше сорока, словно все годы, проведенные в коме, не пошли в счет. Стареть она начала, только выйдя из больницы, а тогда казалась ровесницей Хелен. Так выглядят монахини, но они и живут по-монашески. Слегка озадаченная этим, она подумала: а что, если я заключила сделку неизвестно с кем? Что, если мне придется заплатить?
На какой-то миг рядом с ее собственным лицом в зеркале мелькнули нервные черты Дэвида Маммери. Она вспомнила его бледное, хрупкое тело, нежную кожу. В последнее время он, кажется, немного прибавил в весе, но вряд ли здоровье его улучшилось. Взгрустнув, она вновь подумала о себе. Теперь ничто не могло привести ее в уныние. Кабинет врача позади, а она опять дома, в полной безопасности. Глупо огорчаться по пустякам, когда так везет. Ты живешь своей спокойной жизнью, Мэри. Она отодвинула старый меховой жакет, чтобы лучше вглядеться в лицо. Подумай, что бы с тобой стало, продолжай ты, как прежде, с ненасытным мистером Киссом!
На ее губах вспыхнула улыбка:
- Благослови его Господь.
Джозеф Кисс
- Мистер Кисс, а вам приходилось глотать огонь? - спросил восхищенный паренек.
Джозеф Кисс был уже навеселе. Издав неопределенный смешок, он покачал головой. Держа в руке высокую кружку, он стоял у деревянной скамьи с несколько поблекшей обивкой, и на фоне его огромной фигуры окружавшая его мебель казалась сделанной для карликов. В свои годы, с тонким слоем грима на лице, он выглядел скорее величественным, чем гротескным. Только что он хвастливо рассказывал о том, как с минимумом таланта сумел заработать себе на жизнь почти во всех сферах театральной деятельности и теперь серьезно задумался над вопросом юного Басхолла.
- Не считая того случая, когда на кухне полыхнул газ, едва я наклонился над сковородой с печеными бобами, я отвечу тебе искренне, Себастьян: только понарошку. И я восхищаюсь теми, кто умеет это делать. - Он сделал глоток из кружки. - Раз как-то у меня была эпизодическая роль циркача. И у моего друга Монткрифа тоже. Берешь ведь то, что тебе предлагают. - Он снова порылся в памяти. - Потом еще очень недолго в тот период, когда я был помощником снайпера. Как бишь его звали… Витторио? Во время войны его интернировали на остров Мэн, и я потерял с ним связь. Как несправедлива судьба! На остров Мэн ссылают всех, но только не заклятых нацистов! Ты там бывал, кстати? - оживился он. - Туман и летом, и зимой, Себастьян. Наш ответ Сибири, заверяю тебя, просто двойной удар! В пятидесятом я отыграл сезон в Дублине. Народ там мрачный, пиво отвратительное, дома безобразны. Пабы открыты постоянно. Сортиры забиты пьяными горожанами, блюющими в писсуары с воплем "Господи Иисусе!". А их жены сидят по тем же пабам с полупинтами "гиннеса" и разглядывают в окна своих накачанных лимонадом детишек. Не стоит тратить время, которого хватило бы для поездки во Францию, на то, чтобы посмотреть на конку или протрястись по узкоколейке на твердой скамье ради - если, конечно, туман вообще рассеется - пейзажей не хуже, но, конечно, и не лучше девонширских. Кажется, это место называется Налоговой бухтой. Думаю, туда ссылали тех, кого сгребли за неуплату налогов. А может, там жили викинги, которых не пустили в Валгаллу. Ни один человек в здравом уме не стал бы там жить добровольно. Что касается их бесхвостых котов, то я уверен, что любой из нас счел бы кошачий хвост настоящим деликатесом, если сравнить с тем, что им приходится есть каждый день.
Мистер Кисс прислонился спиной к резной спинке скамьи из красного дерева. Они сидели в "Римском солнце", перестроенном в пивной бар.
После третьей кружки внимание Себастьяна Басхолла стало рассеянным.
- Так вы глотали огонь на острове Мэн?
- Там этим многие занимались. Просто чтобы согреться. Но я - нет. Однако именно туда был сослан несчастный снайпер. В провинции моя память обычно сдает, так что, к своему стыду, как назывался театр, я тоже забыл. Это было одно из таких летних шоу, на которые люди ходили от безысходности, пока в пансионах не надумали выносить телевизор в холл. Как мне в то лето хотелось купаться! Я ведь не из тех, кто оплакивает конец театральных сезонов. На телевидении более гуманные работодатели и более надежные кассиры, а главное, не нужно так часто уезжать из Лондона. Именно телереклама спасла мою жизнь и достоинство. А почему тебя интересует пожирание огня, Себастьян?
Юный агент по продаже недвижимости повернулся, и на мгновение пиво в его кружке осветилось лучом зимнего солнца, приобретя живой, красновато-золотой цвет. Себастьян был уже так хорош, что ответил не задумываясь:
- Мне просто интересно было узнать, как это делается, вот и все.
- Трюк заключается в том, чтобы не держать огонь во рту слишком долго. Можешь попробовать сам. Смотри.
Мистер Кисс достал из кармана пальто коробок. Вытащил спичку и зажег ее. Потом открыл рот и проглотил пламя:
- Вот и все. Поскольку кислорода во рту нет, то пламя гаснет. Ты, кажется, уже четвертый, кто меня об этом расспрашивал.
- В "Новостях" показывали пожирателя огня, который обжег себе лицо!
Джозеф Кисс поднял кружку и удивился, как много пива еще в ней осталось.
- Страшная тайна совпадений раскрыта, и все разъяснилось. Самое простое объяснение всегда оказывается самым лучшим.
Он поставил кружку на влажную салфетку, перевел дыхание, а потом выпил всю залпом.
- Моя очередь, мистер Кисс, - сказал Себастьян, показав на часы. Ему нужно было вернуться в контору через пятнадцать минут. Сквозь толпу хохочущих, дымящих сигарами посетителей в добротных костюмах и крахмальных рубашках он поспешил по темному ковру к барной стойке и сунул два фунта бармену - крепко сбитому, покрытому татуировками Питеру Эдричу с мокрой от испарины седой шевелюрой. Ему приходилось то и дело протирать ручки пивных автоматов с тем же усердием, с каким он ухаживал за паровой машиной на речном пароме в дни своей молодости.
- Пожалуйста, пинту и полпинты самого лучшего, сквайр.
Себастьян глянул сквозь затуманенное оконное стекло на перекресток Майл-Энд-роуд, на свое агентство, на знакомые фигуры за письменными столами. Герри Петтит ушел за полчаса до него и все еще не вернулся. Себастьян расслабился. Четверг - не самый тяжелый день для местных агентов по недвижимости. Обычно он приводил в "Римское солнце" выгодных клиентов, а сам предпочитал обедать в небольших и более дешевых пабах, расположенных в переулках, но ему страшно нравились регулярные визиты мистера Кисса по четвергам, и он считал их встречи отчасти деловыми, потому что мистер Кисс давал ему информацию о других районах Лондона и всегда знал, идет ли на продажу какой-нибудь фамильный особняк в Илинге или в Бромли.
Сегодня мистер Кисс был явно в ударе, и поэтому Себастьян осмелился задать ему следующий вопрос, давно его занимавший:
- Прошу вас простить меня, если я покажусь вам слишком любопытным, мистер Кисс, - сказал он, потягивая пиво из кружки, - но где вы сами-то живете? Я имею в виду, что вы знакомы с таким множеством лондонских закоулков. Но я точно знаю, что вы не из этого района.
Джозеф Кисс с нескрываемым наслаждением пил пиво.
- Доверительно сообщаю тебе, Себастьян, что я в разное время проживал между Вест-Эндом, Кенсингтоном и Челси, Сити, Ист-Эндом, западными пригородами, в основном Чизиком, Актоном и Хаммерсмитом, а также северными пригородами от Кэмдена до Финчли, южными: Баттерси, Брикстоном, Норвудом и так далее, и восточными, скажем, до самого Дагнема и Апминстера. Я везде успел пожить.
- У меня создалось впечатление, что вы жили, - Себастьян вновь сверился со своими часами: у него оставалось еще семь минут, - в Белом городе?
Джозеф Кисс моргнул, словно была задета его чувствительная струна.
- Милый мальчик, в белом городе или черном, - сказал он отсутствующим тоном, - но только не в сером. Серых городов нет, по крайней мере в мире Джозефа Кисса.
Он поднял кружку и осушил ее до половины.
- У меня есть пристанище в Актоне, уголке процветающем, хотя на первый взгляд этого и не скажешь, и есть другое - в Брикстоне, вечном средоточии лондонского рабочего класса. Там же обычно живут и те, кто не добился успеха на театральном поприще. А вот те, кто успеха добился, по традиции селятся в Брайтоне. Я видел, как работают ипподромные жучки. Я был свидетелем взлета и падения брикстонской "Цепной банды", названной так потому, что их любимым оружием были велосипедные цепи. Я видел и другие компании жестоких молодых людей. Ты-то не помнишь схватку стиляг из "Цепной банды" с белемскими "Чернорубашечниками" на лугу под Тутингом! Тогда несколько парней были убиты, а многие - серьезно ранены. И хотя этот район сейчас привлекает солидных жильцов, он по-прежнему мне интересен. Еще у меня есть квартирка в Хэмпстеде. Оттуда открывается отличный вид, но в основном я живу на Флит-стрит, в самом центре, в одном из частных домов семнадцатого века, по соседству с доктором Джонсоном.
- Рядом с "Головкой сыра"?
- Я никогда не называл нашего гения "сырной головкой", мой милый мальчик, несмотря на все его недостатки. Вижу, что ты уже допил свои полпинты. Не хочешь еще по одной? На ход ноги?
- Мне надо идти, мистер Кисс. Наверное, вы бы могли с большой выгодой продать квартиру на Флит-стрит, а?
- К сожалению, это не мое имущество. Я управляю им по доверенности.
Вновь озадаченный, Себастьян Басхолл застегнул пиджак, обмотал шею коротким шарфом из шотландки, засунув концы за борт пиджака, надел вельветовое пальто и со словами "Увидимся на следующей неделе!" ринулся в свою контору.
Джозеф Кисс с улыбкой обернулся навстречу краснощекой Одри в белом передничке, которая собирала тарелки с остатками сосисок, бобов, пудинга и маринованных овощей "по-солдатски".
- Запеканка сегодня была просто превосходной, дорогая.
- Да? - повела она плечами, давая понять, что слишком занята для болтовни. - Рада, что тебе понравилось, милый.
Допив пиво, мистер Кисс осторожно поставил кружку на стол и снял с вешалки свою широкополую шляпу, длинный шарф и зонт. Он был ярым сторонником любых английских чудачеств. Эти чудачества предоставляли ему независимость и позволяли сохранять дистанцию при общении. Махнув на прощанье рукой бармену и посетителям, он покинул теплую, уютную атмосферу "Римского солнца" и двинулся огромными шагам на восток в сторону Сент-Мэри-ле-Боу и паба "Сент-Клементз-Армз", на встречу со своим старым другом Данди Банаджи, чья колонка "Лондонские переулки" была одной из немногих постоянных рубрик газеты "Бомбей дейли мейл". Их отношения носили до некоторой степени профессиональный характер. Фигурируя еженедельно в графе "информация и затраты" в списке расходов Банаджи, мистер Кисс снабжал журналиста важными сведениями и достиг статуса регулярного персонажа колонки, появляясь под именем Старожила или Нашего лондонского друга.
Когда снова выглянуло солнце и даже замерзшие кучи грязного снега стали выглядеть относительно свежими, сердце мистера Кисса запело. Нудное движение транспорта настолько не соответствовало общему настроению дня, что он едва сдержался, чтобы не крикнуть водителям: "Эй, вы! Веселее!"
- Ты старый обманщик, Кисс, - сказал он сам себе, довольно усмехнувшись. - Но, по крайней мере, ты не делаешь никому ничего плохого.