"Я, батюшка барин, и вы, барыни, давно про нее знаю, много раз бывала на ее могилке, видела, что там берут землицы и маслица для исцеления, значит, от разных болезней, да мне-то не приходилось этого делать; я, благодарить Бога, всегда была здорова. И вот теперь, сидя у постели барышни, я чего не передумала, вспомнила и про матушку Ксению… Много раз уже хотела я сказать вам, чтобы вы отпустили меня на ее могилку, да все боялась, думала, что вы смеяться или бранить меня будете. А потом, когда уже барышня чуть не кончалась, я не утерпела: думаю, пусть смеются, пусть бранят, а я все-таки пойду, попрошусь на могилку ко Ксеньюшке, может быть, и пустят, а не пустят, думаю, так я потихоньку как-нибудь съезжу. А вы, слава Богу, сразу же меня и отпустили. Взяла это я извозчика, тороплю его, еду, а сама все думаю: "Господи, неужели Ты не поможешь такой крошке страдалице? Ну, за что она страдает?", а слезы-то, слезы-то так и текут у меня из глаз… Приехала я к воротам кладбища, велела извозчику обождать меня, деньги ему вперед отдала, а сама бегом в часовню ко Ксении. Отворила дверь, смотрю, народ стоит и молится, свечи, лампадки горят кругом могилы, а в стороне стоит в облачении священник. Я прямо к нему, и говорю: "Батюшка, отслужи ты мне, Христа ради, панихиду по рабе Божией блаженной Ксении, да помолись за болящего младенца Ольгу, больно уж она, бедная, страдает". "Хорошо, – говорит священник, – панихиду я отслужу, помяну в молитвах и болящего младенца Ольгу, а ты сама-то хорошенько молись, да усерднее проси помощи у рабы Божией Ксении. По мере твоей веры и молитвы ты и помощь получишь такую же". Купила я скорее две свечечки, одну поставила на подсвечник, другую взяла в руки и бросилась со слезами к самой могилке Ксении. Батюшка начал панихиду, а я все время плачу да твержу: "Господи, спаси, Ксеньюшка, помоги", – больше ничего и сказать не придумала: ведь я глупая, неученая, не умею молиться-то. Кончилась панихида, заплатила я за труды священнику, взяла с его благословения землицы с могилки Ксении да маслица из лампадки и сейчас же домой. Масло то, я вам уже говорила, я вылила в больное ушко, а землицу завернула в тряпочку да положила барышне под подушечку. Она и теперь там лежит".
"Да от кого ты узнала про Ксению-то? Кто тебе про нее рассказывал?" – спросила няню бабушка.
"От кого я узнала про Ксению, матушка барыня, я и сама не знаю, все ее знают; заболеет ли кто, или кого какое горе постигнет, все идут к ней на могилку, помолятся там, отслужат панихиду, глядишь, и станет легче. Вот и наш брат – кухарки, горничные, няньки, – если случится, что кто-нибудь долго не имеет места, идет к Ксении, помолится там, глядишь, и место получит".
На другой же день родители ее поехали на могилку Ксении и отслужили там панихиду. И с тех пор делали это регулярно, всякий раз благодаря ее за чудесное исцеление дочери.
Когда император Александр III заболел тифом, его жене, Марии Фёдоровне, кто-то посоветовал взять горсть песка с могилы блаженной Ксении. Царица, послушавшись совета доброжелателя, сходила на Смоленское кладбище, принесла песок и положила его под подушку больного мужа. В ту же ночь ей явилась сама блаженная Ксения и сообщила, что жизнь императора вне опасности и скоро он пойдет на поправку. А еще она сказала, что в их семье родится дочь, которую следует назвать Ксенией. Все случилось именно так, как сказала блаженная.
До наших дней дошло еще одно свидетельство целительского дара блаженной Ксении. Подполковник Владимир Иванович Никольский, участник военных действий на Шипке, в одном из походов простудился. Человек он был занятой, поэтому лечиться не стал – понадеялся, что болезнь сама пройдет, как это уже бывало. Однако на этот раз все сложилось по-другому. Болезнь не прошла, а, наоборот, усилилась. Владимир Иванович был вынужден обратиться к докторам, которые тотчас же отправили его лечиться грязями в крымский город Саки. Пройдя курс лечения, полковник почувствовал облегчение и по возвращении из Крыма приступил к своим привычным обязанностям. Через некоторое время начался рецидив. Врачи вновь посоветовали Владимиру Ивановичу съездить в Саки. Он послушался, но история повторилась: болезнь отступила, но спустя некоторое время вернулась и стала еще тяжелее. Снова пришлось полковнику съездить в Крым. Но результат опять получился нулевой. Больной еле передвигал ноги и постепенно приходил в отчаяние. Светила медицины, к которым он обращался, внимательно осматривали его, пожимали плечами и говорили одно и то же: "Что ж, помазать можно, но я не Бог!".
Владимир Иванович совсем упал духом. Тяжелое физическое состояние усиливалось сознанием того, что он недостаточно обеспечил свою семью и после его смерти она будет вынуждена влачить жалкое существование.
Как-то в один из наиболее тяжелых дней Владимир Иванович вдруг вспомнил разговоры о том, что многие получают помощь и исцеление по молитвам на могиле рабы Божией Ксении. Полковник решил во что бы то ни стало побывать там. Дойти до Смоленского кладбища он сам не мог, но ехать на извозчике не хотел, понимая, что должен взять на себя какой-нибудь труд, чтобы молитва его была услышана. И Никольский решил дойти пешком (он жил на Ямской улице) до Смоленской конки, на конке доехать до конца 17-й линии Васильевского острова и от 17-й линии опять пешком добраться до часовни Ксении.
Рано утром полковник отправился в путь. До остановки конки он добрался почти за полдня, затем 40–50 минут ехал на конке, после чего 2 часа шел до часовни Ксении. Естественно, что в часовню он вошел уже вечером, когда священник заканчивал последнюю панихиду и собирался идти домой. Владимир Иванович обратился к батяшке с нижайшей просьбой отслужить еще одну панихиду по блаженной, еле-еле встал на колени и с усердием помолился.
Когда панихида закончилась, Никольский поспешил приложиться к могилке блаженной, так как часовню уже запирали, и пошел оттуда вместе с батюшкой. Дорогой он расспрашивал того о блаженной Ксении.
Со священником Владимир Иванович дошел почти до самой остановки конки на углу 17-й линии и Камской улицы и тут только обратил внимание на то, что расстояние, на которое утром он потратил целых два часа, сейчас было им пройдено за 30–40 минут! Еще не веря в случившееся, Владимир Иванович решил еще раз убедиться в своем исцелении и пошел пешком до следующего разъезда конки на Малом проспекте, хотя вагон, к которому он подошел, вот-вот должен был отправиться. Намеченное расстояние он прошел так быстро, что конка не могла догнать его, и пришлось ему немного подождать вагон на остановке. Радости Владимира Ивановича не было конца, ведь он не только полностью исцелился, но мог вернуться на службу, чтобы обеспечить родным достойное существование.
Вот еще один случай, когда Ксения помогла больному выздороветь. Как-то жарким летом одна семья, в которой было двое детей, оказалась вдали от родного дома при весьма тяжелых обстоятельствах. Глава семейства опасно заболел. Выписанные доктором лекарства не помогали, и больному становилось все хуже. Три месяца боролся он с недугом, но палящее южное солнце, невыносимая жара и духота делали его состояние невыносимым. У мужчины не было больше сил даже разжимать губы, чтобы принимать пищу. Дни его, казалось, сочтены. Доктор в конце очередного визита как-то странно посмотрел на супругу и сказал: "Я приду завтра утром". Бедная женщина поняла, что это конец.
Супруга больного отвела детей к соседям, жившим через два дома от них. Она была так измученная, что ей хотелось тишины и покоя, чтобы отвести душу в молитве. В доме царила нестерпимая, удушающая жара. Женщина открыла двери и окна, чтобы пустить в комнату свежий воздух. Голова несчастной разрывалась от отчаяния и горьких мыслей. Она скорбела о ближайшей, как ей казалось, потере мужа, который был верной опорой. А перспектива остаться одной с двумя детьми еще больше усиливала ее горе. "Если бы я была сейчас дома, – думала несчастная, – я бы поехала на Смоленское кладбище к блаженной Ксении. Там, припав к ее могиле, выплакала бы свое горе". Вдруг она услышала шум захлопнувшейся калитки. "Кто-то вошел к нам в сад", – предположила женщина. И тут в дверном проеме возникла странная гостья. Сколько ей лет, определить было невозможно. Одета она была очень странно: теплые мягкие валенки, длинная широкая шуба в сборках, большой белый пуховый платок, концы которого обматывали шею. Наряд незнакомки скорее подходил для лютой северной зимы, чем для южного лета. Но вид у гостьи был очень доброжелательный и ласковый. "Голубка, скажи мне, где живут Пироговы, я ищу их", – спросила она. "Через два дома", – ответила хозяйка. "А что, твой-то плох?" – не унималась незнакомка, показывая рукой на дверь, за которой лежал больной. Не дождавшись ответа, она без разрешения прошла в комнату, где лежал страдалец, с минуту смотрела она на него и сказала: "Слушай, голубка, не печалься! Вчера тут приезжал один важный доктор, такой ученый, что страсть. Он говорил, что больного надо кормить каждые полчаса понемногу, по две ложечки. Ну, там молока, чаю, каши, а там уж сама что придумай". "Да он уже третий день губ не разжимает", – ответила жена больного. "Ничего-ничего, ты попробуй! Ну, прощай, мне пора". И незнакомка так же внезапно, как появилась, исчезла. На этот раз даже калитка не хлопнула. Удивленная женщина вышла на балкон. Залитая солнцем улица хорошо просматривалась в оба конца, но странной гостьи, одетой в шубу, не было видно. Тут только до хозяйки дошло, что зимний наряд незнакомки совсем не вязался с нестерпимой жарой и обжигающим южным солнцем.
Она подошла к мужу. Тот слегка приоткрыл глаза и чуть слышно попросил пить. Дрожащими руками она поднесла ему чашку, наполненную чаем, боясь поверить в то, что несколько глотков, сделанные мужем, – это первый признак его выздоровления.
"Кто подходил ко мне?" – спросил он. Жена не знала, что ответить, поэтому просто сказала: "Одна незнакомая женщина". Муж глубоко вздохнул, словно выдохнул что-то тяжелое. "Мне легче. Кто подходил ко мне?" – спросил он еще раз, засыпая. Когда вернулись дети, мать спросила их, не приходила ли женщина, закутанная в теплый платок, в шубе и валенках к Пироговым. Дети ответили, что никакой женщины они не видели, да и к Пироговым никто не приходил.
Женщина подошла к мужу и подала ему чашку с молоком. Он слабо улыбнулся, и эта улыбка осветила его до неузнаваемости исхудалое лицо. Мужчина выпил молока и опять стал расспрашивать жену: "Кто приходил ко мне?". Тогда супруга в подробностях рассказала ему о визите странной незнакомки. Ей самой была интересна эта незваная гостья. Когда муж опять заснул, она пошла к Пироговым и рассказала им о женщине в шубе и валенках, которая их разыскивала. Пироговы сказали, что никто к ним не приходил и стали подшучивать над недоумевающей гостьей: в шубе и валенках по такой жаре! "Это, верно, вам какая-нибудь блаженная привиделась", – смеялись они.
Так ничего и не выяснив, женщина вернулась домой. "Ну что, узнала что-нибудь?" – встретил ее вопросом муж. "Нет, ничего не узнала, ее там не было". "Так слушай меня, – говорит тогда муж, – ведь я умирал и сознавал, что умираю. У меня не было сил ни открыть глаза, ни позвать тебя, и силы оставляли меня. Вдруг я почувствовал, что кто-то подошел ко мне, и на меня вдруг повеяла какая-то живительная прохлада. Это был миг: я силился схватить струю этой прохлады. Теперь я знаю, что поправляюсь. Ты молилась. Кого же ты звала на помощь?" – "Блаженную Ксению", – сказал жена и заплакала.
Когда мужчина окончательно поправился, он стал наводить справки: может быть, в это время был в городке проезжий доктор. Но никто не видел ни доктора, ни странной женщины в зимней одежде.
А вот как помогла Ксения одной вдове, которая очень уважала и чтила ее память. Когда задумали строить часовню над могилкой блаженной, вдова приняла горячее участие в сборе денег и, как могла, помогала скорейшему возведению святилища.
Вдова принадлежала к знатному и богатому семейству – ее покойный муж был генерал-лейтенант. И была у этой женщины взрослая дочь на выданье. Вскоре после того, как над могилой блаженной Ксении встала часовня, мать и дочь познакомились с одним полковником. Тот стал частым гостем в их доме, быстро сблизился с девушкой, и через некоторое время она получила от него предложение руки сердца. Предложение было с радостью принято, и мать благословила дочь на брак с полковником.
Назначив день свадьбы, мать и дочь, желая освятить это событие, поехали на Смоленское кладбище, где над могилой блаженной отслужили панихиду, обращаясь тем самым к праведнице за помощью в таком важном и серьезном деле.
Родные и близкие искренне радовались предстоящему событию. Никто не сомневался в том, что предстоящее замужество принесет ей счастье. И как тут не радоваться? Жених и невеста были молоды, красивы, богаты, впереди их ждала безоблачная семейная жизнь в любви и достатке.
"Должно быть, по молитвам блаженной Ксении, которую они так любят и почитают, Господь и послал им такого хорошего жениха, – говорили знакомые вдовы и ее дочери, – должно быть, молитва блаженной угодна и сильна перед Богом, и за любовь к себе вдовы она платит ей своею любовью". Так оно и было. И молитва блаженной была сильна пред Богом. И за любовь к себе вдовы блаженная отплатила ей своей любовью. Но все получилось совсем не так, как ожидали мать и дочь. Как оказалось, счастье молодой девушки заключалось не в браке с полковником, а в разлуке с ним.
Вот как все произошло. За день до свадьбы мать и дочь, по своему обыкновению, отправились на Смоленское кладбище, чтобы в который раз отслужить панихиду по рабе Божией блаженной Ксении. Во время панихиды они усердно просили блаженную о помощи в устройстве будущего семейного счастья девушки. И святая заступница вняла этому молитвенному зову.
Пока вдова с дочерью молились на могилке Ксении, жених-полковник отправился в Главное казначейство, чтобы получить там большие деньги. Войдя в учреждение, полковник, занятый приготовлением необходимых документов, не обратил внимания на то, что стоявший рядом с ним часовой как-то очень странно смотрел на него.
Когда полковник отошел от часового, тот бросился к казначею и тихо сказал ему: "Ваше благородие, этого человека (тут он глазами указал на полковника) нужно сейчас же арестовать. Я знаю его. Разрешите мне сказать ему несколько слов". Казначей ничего не понял, но все-таки приостановил выдачу денег и приказал часовому: "Говори!". Часовой быстро подошел к полковнику, еще раз пристально взглянул ему в лицо и, не соблюдая субординации, резко спросил его: "А ты, братец, как сюда попал?". При этих словах полковник смертельно побледнел и выронил документы из рук. В зале было много военных, они опешили от такого бесцеремонного обращения с полковником и ринулись на его защиту. Но тут часовой, обращаясь к казначею, громко сказал: "Ваше благородие, это не полковник, а беглый каторжник! Несколько лет тому назад я сопровождал его как конвойный в Сибирь на каторгу. И теперь я хорошо узнал его. Я не ошибся". Лжеполковник, дрожа от ужаса и унижения, вынужден был во всем сознаться.
Вот, что рассказал он следователю, который вел его дело: "Убежавши с каторги, я долгое время, измученный, холодный и голодный, блуждал по сибирской тайге. Наконец, мне удалось перейти Уральские горы. Однажды, когда я шел по дороге среди густого, темного леса, еле переставляя ноги, меня догнала повозка, запряженная в одну лошадь, в которой сидел какой-то офицер. По погонам я узнал, что это полковник. Не желая, чтобы меня кто-нибудь увидел, я сошел на обочину и пошел своим путем дальше, не привлекая к себе внимания офицера в надежде, что он меня не заметит. Но я ошибся. Полковник меня заметил. Видимо, мой жалкий и крайне усталый вид вызвал у него сочувствие. Он подозвал меня к себе и стал расспрашивать. Признав во мне человека интеллигентного, он сжалился надо мной и пригласил меня к себе в повозку. Наша дорога пролегала по дремучему лесу, где на сотни верст не было никакого жилья. Сколько ни кричи, никто не услышит, помощи ждать неоткуда… Словом, воспользовавшись удобным случаем, я зарезал и жалостливого полковника, и его кучера. Потом, надел на себя офицерский мундир, забрал документы и деньги полковника, зарезанных оставил в лесу, а сам сел в повозку и уехал.
В Петербурге с деньгами и документами полковника я с моей ловкостью мог хорошо устроиться, выдав себя за офицера. В столице я быстро познакомился с генеральской дочерью, и завтра должна состояться моя свадьба. Но, видно, Господь услышал молитву сироты-невесты и уберег ее от замужества со мною. Если бы не этот часовой, завтра я был бы уже женат".
Мнимый полковник тотчас же был арестован, предан суду и, ввиду многочисленности его преступлений, приговорен к смертной казни. Вот так блаженная Ксения отплатила любовью тем, кто ее любит и почитает.
Помогала святая и отыскивать пропавших людей. В конце XIX столетия проживало в городе Вильно семейство Михайловых: муж, коллежский советник, военный чиновник в отставке, жена Мария Васильевна и их единственная дочь Евгения, гимназистка. Существовала семья на пенсию мужа – 970 рублей в год. Деньги хоть и небольшие, но на необходимое хватало. Все члены этого маленького семейства относились друг к другу с большим уважением и любовью и жили счастливо.
Но судьба уготовила им страшное испытание.
Однажды Евгения простудилась, заболела воспалением легких и вскоре умерла. Тяжело переносили родители постигшее их горе: мать каждый день ходила на могилу дочери и проводила там по несколько часов, плача и стеная, а отец, чтобы забыться, начал пить. Напившись, он скандалил, оскорблял жену, – словом, вел себя самым непотребным образом. В когда-то тихой семье воцарился сущий ад: ежедневные крики, ругань и драки. Бедная Мария Васильевна не знала, что делать, а жить с мужем-пьяницей становилось просто невыносимо.
Неожиданно супруг пить бросил, однако поведение его лучше не стало. Целыми днями он ходил мрачный, с женой не разговаривал. Было видно, что задумал он недоброе. Спустя восемь месяцев после смерти дочери он вдруг объявил жене, что решил уехать из Вильно и даже успел получить место в Ташкенте, если же она хочет ехать вместе с ним, то пусть срочно распродает имущество и укладывается: отъезд через неделю. "Если не хочешь ехать со мной, оставайся, – добавил муж, – я поеду один. Без денег я тебя не оставлю – буду высылать 50–60 рублей в месяц на содержание".
Такой поворот событий застал Марию Васильевну врасплох. С одной стороны, в Вильно была похоронена ее единственная горячо любимая дочь, да и привыкла она к этому городу, где у нее много родственников и знакомых. С другой стороны, женщина просто боялась ехать в незнакомый город с пьющим супругом, где и помощи-то ждать не от кого. Подумав так, Мария Васильевна решила отказаться от предложения мужа.
Муж без тени сожаления расстался с женой и в намеченный срок уехал в Ташкент. Писем он ей оттуда не писал, но аккуратно каждый месяц присылал обещанную сумму. Через год деньги стали приходить нерегулярно, а еще через год переводы прекратились совсем.
Чтобы как-то жить Мария Васильевна начала распродавать мебель и то немногое, что было у нее ценного. Но через некоторое время и эти деньги закончились. Бедная женщина была вынуждена продать дом и снять маленькую комнатку. Потом и за эту комнатку стало нечем платить. Для Марии Васильевны настали черные дни.