Единство буддизма: мудрость, сострадание, практичность
Странно, что, несмотря на эти огромные различия, буддизм сохраняет свое единство. Он сохраняет свой отличительный стиль во всех своих многих разновидностях (которых мы лишь слегка коснулись) и на протяжении всей своей долгой истории. Не только сторонние наблюдатели, но и сами буддисты ощущают это единство. Например, монахи из стран тхеравады иногда какое-то время живут в монастырях последователей махаяны, и наоборот, с радостью принимая участие в медитациях. Честно говоря, тхеравада и махаяна не столько противостоят Друг другу, сколько друг друга дополняют. Без одной из этих частей буддизм был бы лишь наполовину самим собой.
Кроме того, есть одна идея, один базовый опыт, который одинаков для обеих школ, хотя и имеет много разных названий. Можно назвать его Пустотой. Тхеравада учит, что за переменами нет ничего, что бы изменялось; что есть страдание, но нет того, кто страдает. Махаяна гласит, что все есть пустота. Когда мы проникаем сквозь кольцо внешности объекта и добираемся до самой вещи в середине, мы находим там лишь Пустоту; и этот опыт нужно постоянно воспроизводить, заглядывая вовнутрь на Пустоту, которой являетесь. Подобное видение - не нигилизм и не просто разрушение, а подготовка к Неописуемому. Это и есть основная буддийская мудрость.
Однако любовь и сострадание так же необходимы духовной религии, как мудрость и понимание: осознание этой истины, этот необходимый баланс и есть особенность махаяны. В буддизме тхеравады также об этом знают и рекомендуют детально разработанные упражнения для развития чувств щедрости. Но своя рубашка ближе к телу, поэтому первое, что нужно сделать, - это научиться любить самих себя (это вовсе не просто и не бессмысленно. Как и большая часть буддийской психологии, эта мысль глубока: эгоистичные люди неосознанно себя ненавидят). Затем, двигаясь вовне, в свою очередь распространяйте свою любовь на своих самых дорогих и близких, на более широкий круг друзей и знакомых, на общество и так далее, пока не проникнетесь состраданием к каждому созданию во Вселенной.
Действительно ли возможно "включить" теплые чувства, как теплую воду в кране? В обеих школах буддизма говорят, что при достаточной практике это возможно. Так как это - методическая религия. Она не заставляет вас сомневаться в том, что нужно делать и какими будут результаты ваших усилий.
Короче, можно сказать, что мудрость, сострадание и практичность - черты буддизма в целом.
Буддизм на Западе
В основном именно этот деловой подход и стал причиной того интереса, который буддизм вызывает здесь среди людей, которые серьезно относятся к религии. Монахов в желтых робах можно увидеть в наших городах, часто проводятся лекции, серьезно практикуют разные виды медитаций. Мы начинаем понимать то, что Восток знал всегда - успех в духовной сфере похож на успех в любой другой: как правило, это плод методических усилий.
Два вида буддийской медитации особенно популярны в Европе и Америке - практика осознанности из тхеравады и дзэн. Мы рассмотрим дзэн, это совершенно удивительное китайско-японское образование махаяны, в следующей главе.
Дойдя до предельной пустоты,
пребывай в покое подлинности.
Все вещи совместно фунционируют-взаимосоздаются.
Я созерцаю их возвращение.
Они возникают в великом разнообразии
и все возвращаются к своему корню.
Возвращение к корню зовется покоем.
О покое говорится - таковосгь.
Таковость - это неизменное постоянство.
Знание неизменного постоянства зовется просветленностью.
Не знание - помраченностью.
От помраченности все беды.
Знающий неизменное постоянство всеобъемлющ.
Всеобъемлющий беспристрастен.
Беспристрастность - качество истинного правителя.
Истинный правитель един с Небом.
Небо едино с Дао.
Быть самим Дао значит быть вечно, избавившись от "себя", не зная смерти.
(Дао-дэ цзин, чжан 16, пер. К. Кравчука)
4. РЕЛИГИИ КИТАЯ: КОНФУЦИАНСТВО, ДАОСИЗМ, ЧАНЬ (ДЗЭН)
Китай в сравнении с Индией
Индия и Китай - две великие азиатские державы. Хотя сопоставимые по огромному размеру своих территорий и по еще более огромной численности населения, а также по древности и великолепию своих цивилизаций, они, тем не менее, поразительно разные. Отчасти это можно объяснить географией: в Китае климат похож на тот, что в США, в Индии же климат тропический. Отчасти это может быть из-за расовых особенностей: большинство китайцев - монголоиды, с землистой кожей и узкими глазами, а индусы, как и мы, принадлежат к нордическому типу, смешавшемуся с более темнолицыми народами. В любом случае, по сравнению с индусами китайцы вовсе не идеалистичный, философский или религиозный народ, а практичный, выносливый, трудолюбивый, изобретательный, с чувством юмора и с огромным талантом во всех видах искусств, в том числе прикладных. Кстати, это может объяснить, почему практичный англичанин скорее найдет общий язык с китайцами, чем с большинством других азиатов.
Однако китайская религиозная история чрезвычайно интересна и богата открытиями. В данной главе мы рассмотрим четыре периода этой истории: до-конфуцианский (закончился около 5000 лет до н. э.), конфуцианство (500 лет до н. э. и далее), даосизм (около 400 лет до н. э. и далее) и чань (дзэн) - буддизм (600 лет н. э. и далее). Мы увидим, как эти религии, с их кажущимся противоречием, на самом деле представляют собой непрерывный процесс развития, подобно тому как человек растет, переходя от несознательного младенчества к духовной зрелости взрослого.
Доконфуцианский период
Древняя религия Китая была очень похожа на религию Индии и всего Древнего мира в целом - она была религией множества богов, демонов и духов всех уровней, с которыми нужно было сохранять хорошие отношения - как мы уже поняли, дело весьма непростое. Самыми главными из них были духи отцов клана, во главе с изначальным предком, которые обитали на Небе и управляли оттуда делами на Земле. Таким образом, важнее всего было - путем правильного поведения, преданности и жертвоприношений - завоевать милость предков, которые сообщали о своих желаниях, довольстве или недовольстве при помощи знамений. Искусство гадания, или толкования этих божественных знаков, было делом первостепенной важности, так как прежде чем сделать какой-либо серьезный шаг, нужно было быть уверенным, что сейчас удачное для этого время. Волю богов и предков узнавали, рассмотрев текущее расположение планет или наблюдая за поведением птиц или за тем, как образовывались трещины в панцире черепахи, когда ее нагревали (мы это делаем более удобным способом, гадая на чаинках в чашке, и наверняка китайцы тоже так делали). Если знаки были неблагоприятными, то начинание откладывалось до более благоприятного времени. Если они были благоприятны, то принимались за дело с ощущением божественного одобрения, уверенности и силы, которую китайцы называют дэ.
Однако с древних времен у китайцев было некое представление о верховном Божестве. Тянь, или Небо, было не только местом обитания предков, но также своего рода Провидением, или Безличным Богом. Основной обязанностью императора, которого называли Сыном Неба, было обеспечение безопасности и процветания страны, для чего он и совершал тщательно продуманные жертвоприношения Небу на огромном алтаре на открытом воздухе. В самом центре Пекина до сих пор стоит самый главный из этих алтарей, который использовали еще всего век назад.
До появления морали и чувства "я"
Несмотря на то что у этой ранней религии и были такие сложные правила и такая требовательность к выполнению своих обязанностей, отношение к миру у нее было довольно простое. Нужно было просто, по мере возможностей, делать то же, что и все, чтобы заслужить милость и силу Неба, и не мучиться сомнениями или беспокоиться об объяснениях, идеях о добре и зле, совести и долге. Праведность означала делать то, что надо; моральность означала соблюдение обычаев. Все остальное было не то чтобы злом, сколько немыслимым. Человек не был полностью моральным созданием, настоящим индивидом, ощущающим себя отдельным от других индивидов. У человека практически не было души, которую он мог бы назвать своей, поэтому вопрос о том, была ли эта душа в хорошем или плохом состоянии, потерянной или спасенной, никогда не возникал.
На самом деле, идея того, что у человека было его личное "я", его личная душа или ум, такая очевидная для нас сегодня, в Древнем мире была вовсе не очевидной. Даже сегодня человек первобытной культуры не скажет, что это он боится темной пещеры, а скорее скажет, что там живет ужасное привидение. Он не любит или ненавидит что-либо, а скорее чувствует, что все заряжено благоприятными или зловещими силами. Если про него и можно сказать, что у него вообще есть "ум", то он не в его "голове", а в окружающем его мире: его мысли и чувства проецируются на объекты. Вернее, они никогда не были с ними разделены. Иными словами, он распространился по всему своему миру, слился с природой.
Как же тогда возникла идея о "я"? С одной стороны, были невидимые духи, привидения и демоны всех видов; а с другой - были мужчины и женщины, видимые и достаточно осязаемые, явно не духи и не "духовные". Но также были шаманы и медиумы, странные люди, которые время от времени становились "одержимыми" духами, и потому могли связаться с миром духов от чьего-либо имени. Возможно, вид такой "одержимости" навел древних китайцев на мысль о том, что тело каждого человека - дом невидимого привидения или духа, души или "я". В любом случае, ощущение отдельного "я" (что было скорее чувством, нежели идеей, и несомненно имело несколько источников) становилось все более и более распространенным в тысячелетия до Христа. И вместе с личным "я" и умом человек, конечно, постепенно приобретал личные чувства и мысли, совесть, чувство долга, характер, целую личность. Вернув свои проекции из внешнего мира и поместив их "в свою голову", он стал полностью моральным созданием. Старое унитарное существование теперь было резко разделено на "я" и то, что было не-"я".
В библейской терминологии, он вкусил плод Древа Знания о Добре и Зле, познал грех и стал отделенным от Небес. Он пал из Рая. Став полностью самосознающим, он потерял свою детскую невинность и удовлетворенность, но его Падение было неизбежным, чтобы достичь зрелости.
Конфуций, моралист
Несомненно, это взросление началось на заре китайских доисторических времен, задолго до рождения Конфуция в 551 г. до н. э., примерно в одно время с Гаутамой Буддой. Но именно Конфуций подтвердил и отпраздновал совершеннолетие Китая, сделав это новое отношение, этот новый вид сознания, более определенным.
В чем-то Конфуций походил на своего великого индийского современника. Как и Будда, он был занятым человеком, путешественником, организатором последователей, практичным, не заинтересованным в философии как таковой. Но на этом сходство заканчивается. Конфуций был страстным консерватором и вовсе не хотел менять принятые в то время религиозные идеи и практики. Принятое в старину естественное, бездумное следование обычаям уходило в прошлое, и нужно было, чтобы на его место пришла более сознательная этика, которая сохранила бы социальный порядок. Таким образом, Конфуций хотел учить людей правильному поведению, на благо себе и обществу, в согласии с законами Неба. Короче говоря, он был моралистом. Его интересовали не только поступки людей, но и то, что побуждало их так поступать, их ум. На самом деле, теперь, когда у человека появился собственный ум, пришло время, чтобы кто-то его изучил.
Лучше всего обобщить учение Конфуция нам удастся, если рассмотреть его Совершенного Человека, его идею о том, какими мы должны быть. Такой человек мудрый и великодушный, человек чести и хорошего воспитания, который щедр к менее удачливым, благочестив при проведении ритуалов, уважителен к древним, непредвзятый, справедливый, не эгоистичный, не унылый, мужественный, открытый, преданный, без жалости к себе, умеренный и не впадающий в крайности, которому стыдно, если его слова не соответствуют действиям. "Человек чести требует с себя: человек бесчестный требует с других". "Когда воспитанный человек встречает что-то, что не понимает, он винит самого себя" - и так далее. Трудная задача! И странным образом знакомая. Мы и вправду все это уже где-то встречали. Не это ли является (недостижимым) идеалом английского джентльмена, даже его неофициальной религией - вне зависимости от того, насколько искренне он восхищается, с безопасного расстояния, совсем иным Совершенным Человеком из Нагорной проповеди.
Мо-цзы о братской любви
Нет, Совершенный Человек Конфуция вовсе не кроткий и малодушный, но он знает, что же вновь объединит людей и приведет их к процветанию. Один из основных преемников Конфуция, Мо-цзы, учил, что мы можем узнать Бога и должны в своем поведении основываться на Его моральном качестве. Его воля - любовь, универсальная и не знающая различения: война противоречит Его природе, и ничто, кроме любви, не может быть эффективным. "Благородный Воин в Великом Обществе должен относиться к телу своего друга как к своему собственному", - говорил Мо-цзы. "В результате, когда он увидит, что его друг голоден и ему холодно, он его накормит и оденет". И сам Учитель, Конфуций, сказал: "Не делай другому того, чего не хочешь себе". Это было за четыре или пять веков до Иисуса из Назарета.
И согласно Конфуцию, эти идеалы вовсе не малоэффективны. Ум по своей природе содержит четыре принципа - доброжелательность, справедливость, выполнение норм поведения и морали и мудрость. Эти качества составляют священный закон, обитающий в сердце человека. Вместе с душой в человеке вместились и Небеса, став Внутренними Небесами, его собственным владением. Великое движение вовнутрь шло полным ходом, это было собиранием вовнутрь окружающего мира к Наблюдателю в его центре.
Сравнение даосизма и конфуцианства
Вторая стадия этого центростремительного движения представлена даосизмом, религией Дао, глубин под поверхностью ума, самого Ядра нашего существа. Конфуцианство интересовал ум, который является источником нашего поведения. А даосизм интересовала Изначальная Простота, которая и есть источник нашего ума - и всего остального.
В отличие от конфуцианства, у даосизма нет исторического основателя. Первый и величайший даосский мудрец, о котором у нас есть точные сведения, Чжуан-цзы, родился около 150 лет после смерти Конфуция; и самое известное даосское писание (не имеющее равных по глубине и очарованию), "Дао-дэ цзин", скорее всего, было написано не ранее чем через сто лет после этого. Но хотя даосизм появился позже, чем конфуцианство, и даже бросал вызов его преобладающей ортодоксальности, его истоки, несомненно, нужно искать в Китае периода до морали и самосознания, когда человек и Вселенная жили (более или менее) в гармонии.
Безусловно, даосизм - попытка, нет, не вернуться к этой утраченной невинности, но культивировать нечто, на нее похожее. Поэтому он во всем расходится со своим соперником. Даосизм пассивен, тогда как конфуцианство активно; спонтанен, тогда как конфуцианство хорошо продумано; не возвышает себя, тогда как конфуцианство возвышенно (и иногда и немного высокомерно); нейтрален, тогда как конфуцианство активно проповедует мораль; легок и обладает чувством юмора, тогда как конфуцианство серьезно; податлив, тогда как конфуцианство уповает на силу. Ключевое слово конфуцианства - долг, даосизма - недеяние. Можно сказать, что они являются полными противоположностями. Или, что лучше, можно сказать, что они отлично сбалансированы и дополняют друг друга, две половинки одной религии, которая притворяется двумя, развивающимися бок о бок. Вместе они идеально выражают китайский гений.
Путь мудреца
Как у многих китайских слов, у "дао" есть огромное множество значений. В их числе: путь, способ, учение; То, как работает Вселенная, ее Единство и Источник и, наконец, что-то типа Сам Безличный Господь, Абсолютная Реальность (в переводе китайских протестантов Евангелия от Иоанна, Logos - Слово, ставшее плотью, - переведено как "дао"). На самом деле, Дао - не что иное, как Брахман-Атман индуизма и Пустота буддизма, облаченные в китайские одежды. Пустота - излюбленный синоним Дао, которое похоже на пустоту в сосуде, без которой он был бы бесполезным, и на неподвижную ступицу, без которой колесо не могло бы вращаться. Даосы также называют его Пустотой, Долиной; неисчерпаемым, бездонным и бесформенным Началом всех вещей, Естественностью, Постоянством, Изначальной Простотой, Покоем, Сокровеннее сокровенного, Важнее всего; Этим, а не Тем. Иными словами, оно прямо здесь. Это то, Что мы есть на самом деле, наша Истинная Природа, а также и Природа Всего.
Даосский мудрец ясно Это понимает и действует из Этого, и именно это и делает его мудрым. И как же он отличается от конфуцианского джентльмена! Он не имеет желаний, т. к. именно направленное вовне желание отвлекает внимание от Дао здесь, в Центре: заметьте, как он полностью согласен с Буддой, чье просветление, или нирвана, - полное избавление от желаний. У него нет мнений, т. к. он пребывает в Дао, которое, как источник любого мнения, абсолютно беспристрастно. Он праздный, т. к. любая намеренная активность испортит совершенное, спонтанное, естественное течение Дао: все, что ему нужно, это не стоять на пути у Дао. Он податлив, смиренен, не возвышает себя, подобно воде, и как вода, его Дао мягко стачивает сопротивление самых трудных препятствий. Он подобен ребенку, даже глупцу, т. к. человеческий разум - своего рода заговор против собственной основы, против Дао, который усложняет и искажает его совершенную Простоту. Его мудрость, его уравновешенность, его покой и мощь, его сила, которую можно принять за слабость, - все они исходят прямо из этой Пустоты в его Центре, не будучи испорченным человеческим вмешательством на выходе. Поэтому в конце концов они неотразимы.
Великий мудрец Чжуан-цзы, который был столь же остроумен, сколь и мудр, приводит этот пример:
Предположим, лодка пересекает реку, и с ней вот-вот столкнется пустая лодка. Даже раздражительный человек не рассердился бы. Но предположим, что во второй лодке кто-то есть. Тогда находящийся в первой лодке закричал бы, чтобы тот сохранял дистанцию. И если бы находящийся во второй лодке не услышал ни в первый раз, ни когда ему это прокричали три раза, со стороны находящегося в первой неизбежно последовала бы брань. В первом случае не было гнева, во втором он был; так как в первом случае лодка была пуста, а во второму занята. Так же и с человеком. Если бы он только мог идти по жизни пустым, мог бы кто-нибудь причинить ему вред?
Это пассивная, негативная сторона даосизма, искусство быть пустым. Его активная, позитивная сторона, искусство позволять Пустоте действовать за себя, прекрасно проиллюстрировано тем же Чжуан-цзы в его притче о поваре царя Вэнь-хоя: