Христофор рассказал, что когда они разошлись по кельям, то его стали одолевать страхи, и он решил пойти к Петру. Для сокращения пути решил идти не по дорожке, а прямо под окнами, а там оказался лед, чуть припорошенный снежком, вот он и шмякнулся, от боли и досады зарычал, сделал еще пару шагов и еще раз шмякнулся. Приходит в келью, а Петра нет, ну тут он совсем пал духом и расплакался.
- Да это я в окно воду из-под умывальника выплеснул, лень было выносить, - признался Петр.
- Ах ты, филолог недоученный, я из-за твоей лени чуть башку себе не разбил!
Они оба рассмеялись. В это время во двор вкатил, сверкая фарами, черный джип, просигналив пару раз. Петр, накинув подрясник и фуфайку, вместе с Христофором выскочили во двор. Из джипа вышел наместник; широко улыбаясь, двинулся навстречу братии.
- Ну, с наступающим Рождеством, соколики! - прокричал он. - Познакомьтесь: мой армейский сослуживец, ныне предприниматель или, как там, бизнесмен, - представил Савватий водителя джипа, среднего возраста мужчину, спортивно одетого и с короткой стрижкой. - Зовут Станиславом Николаевичем.
- Можете просто Стас, - пожимая руки насельникам, отреагировал тот. - Ну, что, Божьи люди, куда гостинцы рождественские разгружать? - и он открыл багажник, где стояло несколько коробок.
Перенесли их в трапезную и пошли в домовую церковь совершать службу. Служба прошла торжественно, на приподнятом молитвенном настроении. Стас стоял все три с половиной часа, иногда неумело крестясь, чувствовалось, что с непривычки ему тяжело. После службы пошли в трапезную. Стали накрывать на стол. Савватий одобрил елочку, украшенную Петром и Христофором. Открыл одну из коробок и достал оттуда яркие, большие елочные шары.
- Это Владыка нам послал в подарок, не забывает нас.
Наместник подарил Петру книгу о. Г. Флоровского "Пути русского богословия", а Христофору теплую фланелевую рубашку. Братия подарила наместнику четки из отшлифованных речных камушков, которые вот уже два месяца в тайне от него изготавливали. Все были довольны. На столе, благодаря щедрости Стаса, красовались необычные яства: икра, семга, балык осетровый и бутылка французского коньяка. Сидели за столом весело, непринужденно разговаривали. Петр рассказал историю с оборотнем, наместник со Стасом так смеялись, что чуть не опрокинули скамьи. Стас пообещал на святках прислать бригаду электриков с проводами и подключить электричество. Петр предложил поводить хоровод вокруг елки. Все вместе взялись за руки, и пошли с пением колядок. На какое-то время они почувствовали себя детьми, во всяком случае детьми Божьими.
…Со стороны речки к монастырю крался Федька Чернокнижник, ступал он осторожно, в надежде, что монахи все в трапезной и можно что-нибудь стянуть в келье. Он уже вставил отмычку в замок, но прислушался к пению, доносившемуся из трапезной:
- Невместимый, Он вместился, в тесных яслях, как бедняк. Для чего же Он родился? Для чего же бедно так? Для того, чтоб нас избавить от диавольских сетей, Возвеличить и прославить нас любовию Своей. Слава Рожденному, в бедные ясли Вложенному!
Он подошел ближе и стал слушать, вспоминая, как в детстве ходил колядовать по соседям. Потом припомнил слова, которые он тогда пел. Взял да и постучал в дверь трапезной сначала робко, а потом громче. Дверь распахнулась. Федька оскалил свой щербатый, почти беззубый рот в улыбке, хрипло прокричал:
- Я пришел Христа прославить, а вас с праздничком поздравить! - И тут же, боясь, что его прогонят, торопливо запел:
- Рождество Христово, Ангел прилетел, Он летел по небу, людям песни пел, Вы, люди, ликуйте, все ныне торжествуйте, Днесь Христово Рождество.
И, сконфузившись, хотел сразу убежать, но четыре пары рук подхватили его, втащив в трапезную, усадили на лавку за стол.
Волгоград, декабрь 2001 г.
Внук Шаляпина
Солнечные блики отражались в мелкой ряби великой русской реки Волги, как тысячи золотых монет. День клонился к вечеру, но летнее солнышко, несмотря на свой заметный сдвиг к западу, продолжало обжигать своим жаром спокойные воды могучей реки и пристань, и белые теплоходы, пришвартованные к ней. Вот только до людей, сидящих в ресторанчике речного вокзала, расположенного на террасе у самой воды, оно не могло достать. Терраса была перекрыта огромным тентом. По-тому-то никто из сидящих за столиками не спешил покинуть это благостное убежище. Сидели, лениво потягивая пивко, вели неторопливые и нешумные беседы. За одним из столиков было более оживленно и более шумно, чем за другими, попросту сказать - весело. За веселым столом сидели четверо. Мужчина лет пятидесяти-пятидесяти пяти, с окладистой рыжей с проседью бородой, в светлом легком костюме из льна и широкополой соломенной шляпе, и его сотрапезники: трое молодых людей в темных брюках и белых рубахах с откладными воротничками и короткими рукавами. Молодые люди пили пиво, а около бородача кроме пива стоял маленький хрустальный графинчик с водкой. Он что-то бойко рассказывал, жестикулируя руками, при этом мимика лица его, поминутно меняясь, выражала еще больше, чем руки. Он то грозно округлял глаза и топорщил усы, то лицо его выражало подобострастие, то лукавство, то испуг, а то недоумение. Молодые люди с почтительным восторгом смотрели на него, стараясь не пропустить ничего, и через каждые две-три минуты принимались хохотать. Пока они смеялись, он отпивал глоток водки, запивал его двумя-тремя глотками пива и продолжал свою речь. Бородач был архиерейским протодиаконом Василием Шаховым, знаменитым на все Поволжье своим неповторимым могучим баритоном.
Красивый тембр его голоса действительно вызывал восхищение, в церковных кругах его называли вторым Шаляпиным. Протодиакон принимал это как должное, говоря: "Я ведь родом из Плеса Костромской губернии, а там Федором Шаляпиным куплено было имение, моя бабушка в прислугах у него ходила". "Слушай, - подшучивал над ним кладовщик епархии Николай Заныкин, - наверное, Шаляпин с бабушкой твоей согрешил и внук в деда дарованием удался". "А что, - подхватывал шутку отец Василий, - все может быть, один Бог без греха". Так что некоторые стали в шутку называть его внуком Шаляпина.
Сидевшие с ним рядом трое молодых людей были воспитанниками Духовной семинарии и в летние каникулы прислуживали архиерею в качестве иподиаконов. В город N, где была вторая кафедра архиерея, они прибыли вместе с Владыкой на престольный праздник собора. После службы и банкета архиерей укатил на машине прямо в Москву по делам Патриархии, а иподиаконам велел купить билеты на поезд, чтобы они возвратились домой. Протодиакон взял билет на теплоход, выразив мнение, что только дураки летом ездят на поездах, из пункта "А" в пункт "Б", при условии, что эти два пункта стоят на Волге. У ребят поезд был поздно вечером, а у отца Василия теплоход отходил пораньше. Вот они и пошли его провожать. Ожидая посадку на теплоход, протодиакон, широкая душа, пригласил бурсаков в ресторан. Отец Василий был замечательный рассказчик, а уж историй и баек на церковные темы он знал столько, что слушать - не переслушать. Его шутки, прибаутки и анекдоты пересказывали друг другу по несколько раз. Если отец Василий давал кому-то прозвище, оно к нему приклеивалось намертво. Например, пономаря собора, тихого и смиренного Валерия Покровского, он назвал Трепетной Ланью, и все его стали так называть (не в лицо, конечно, а за глаза). Архиерея он назвал Папа, и все между собой называли его Папа. Громогласную псаломщицу Ефросинию Щепину назвал Иерихонской Трубой, и для всех она стала только Иерихонской Трубой. Этот список можно продолжать на всех работников Епархиального управления и служащих собора. Как-то настоятель собора похвалился, что кандидатскую в Духовной академии защищал по древнееврейскому языку, и тут же получил прозвище Князь Иудейский. Протодиакон делал это беззлобно и без всякого ехидства, в простоте сердца, потому на него никто не обижался. Заметив, что отец Василий допил водку, один из семинаристов тут же услужливо подлил ему из графинчика, говоря при этом:
- Давайте, отец протодиакон, по второй.
- Чему же вас в семинарии там учат? - прогудел отец Василий. - Никогда, слышите, никогда не говорите "по второй", "по третьей". А то попадете в неприятную историю, как давеча один батюшка.
- Как надо говорить, и в какую историю попал батюшка? - встрепенулись семинаристы.
- Так слушайте, вам, как будущим священникам, это надо знать, а всем прочим, - он обвел зал глазами, - тоже бы не мешало. Один батюшка служил в далеком от областного центра селе, куда ни один архиерей никогда не заезжал. Короче, забыли о существовании этого батюшки. Но он решил сам о себе напомнить, приехал в Епархиальное управление. Подходит к архиерею под благословение, представился. Владыка стал расспрашивать его о житье-бытье. Батюшка в ответ: "Все славу Богу, живем, не жалуемся, Вашими святыми молитвами". Потом говорит: "Мне, Владыка, неудобно предлагать, но у меня с собой бутылочка водки, давайте выпьем за встречу". Владыке понравилась прямота и бесхитростность батюшки, он его усадил за стол, велел келейнику закуски подать. Батюшка разлил по стопочкам и говорит: "Давайте, Владыка, за встречу по единой". Выпили, закусили. Батюшка еще разлил: "Давайте, Владыка, за Ваше здоровье по единой". Выпили, закусили. Потом выпили по единой за "благорастворение воздухов" и за "изобилие плодов земных". Так всю бутылочку и угомонили. Владыка раздобрился и спрашивает: "А какая у тебя последняя награда?" - "Да никакой у меня награды нет, самая большая награда для меня, что служу у Престола Божия". Нахмурился архиерей и говорит: "Непорядок, кого ни попадя награждаем, а такого хорошего батюшку забыли, да мы сейчас это дело поправим". Кнопочку на столике нажал, влетает секретарь: "Чего изволите, Владыка?" - "Пиши указ: наградить этого батюшку камилавкой и золотым наперсным крестом". Поехал облагодетельствованный батюшка к себе на приход. Служит обедню, на голове камилавка красуется, на груди крест золоченый сверкает. Увидел это соседний настоятель и спрашивает: "Как ты такие награды заработал, мы с тобой одинаково по двадцать лет служим, а у меня еще ни одной нету?" - "Да я сам не знаю за что, поставил Владыке бутылку - он меня и наградил". Ну, думает сосед, я не такой простофиля, я Владыке самый дорогой заморский коньяк поставлю, и уже сразу митру получу в награду. Приезжает к архиерею и с порога ему: "Я, Владыка, для Вас такой коньяк редкий и дорогой привез, который только один Вашему высокому сану может соответствовать". - "Ну, садись, батюшка, - говорит Владыка, - будем вместе твой коньяк заморский пробовать". Разлил батюшка коньяк по рюмочкам и говорит: "Давайте, Владыка, по первой за встречу". Выпили, закусили. "Ну, как живешь, рассказывай", - говорит Владыка. "Да как живу, - отвечает тот, - вот уже двадцать лет служу, никакой награды не имею. Давайте по второй за Ваше драгоценное здоровье". Владыка нахмурился. Выпили, закусили. "Давайте, Владыка, по третьей, - предложил батюшка, - за "благорастворение воздухов". Тут Владыка как треснет кулаком по столу: "Ты, что, - говорит, - приехал считать за архиереем, сколько я выпью?" И уехал батюшка, не солоно хлебавши. Так что, братия, только по единой, - заключил протодиакон и, подмигнув смеющимся семинаристам, осушил стопку.
Диктор объявила посадку на теплоход, и братия проводила отца Василия до трапа. Затем стояли у причала, наблюдая за отшвартовкой судна и махая руками протодиакону. Тот в ответ, стоя на второй палубе, помахивал им шляпой.
Положив вещи в каюту, отец Василий направился в ресторан теплохода, чтобы утолить жажду и пропустить рюмочку, другую. Но, пошарив в карманах, обнаружил, что деньги все за-кончились. На душе сразу стало грустно. Он облокотился на ограждавшие перила палубы и стал смотреть на воду. К своей досаде он ощутил, как свежий ветерок речного простора выдувает из него приятное хмельное ощущение праздника. Короче, почувствовал, что начал трезветь. От этого стало еще тоскливее; неожиданно для себя самого он затянул негромко: "Есть на Волге утес, диким мохом оброс…" Отец Василий пел, ощущая себя вот этим одиноким утесом, и песня его крепла. Люди, прогуливающиеся по палубе, остановились и стали слушать. К концу исполнения песни, наверное, половина пассажиров теплохода собралась около отца Василия. Когда он закончил, все зааплодировали. Протодиакон театрально поклонился. К нему подошел солидный седой мужчина и, представившись отставным генералом, с чувством пожал руку:
- Просто от души, огромное Вам спасибо, тронули. Вы, наверное, артист, в каком театре поете?
- Я не артист, - скромно признался отец Василий. - Я просто внук Шаляпина.
- Как! Того самого?! - воскликнул генерал.
Протодиакон распрямился, два пальца ладони заложил за борт пиджака между первой и второй пуговицами, поднял высоко голову:
- Да, того самого - Федора Ивановича, - уже громче сказал он. Генерал в радостном волнении вытер пот со лба платочком:
- Вот как бывает, надо же, внук самого Шаляпина.
Подошел другой мужчина, спросил у отца Василия имя и отчество, тот представился Василием Андреевичем. Мужчина стал приглашать его в ресторан, познакомить с семьей, вместе поужинать, и уже было взял за локоть, собираясь увести с собой. Но генерал, спохватившись, рявкнул:
- Отставить! - однако, сообразив, что он не в армии, тут же сманеврировал на учтивое извинение и увлек отца Василия за собой.
Проводив протодиакона к столику, представил его жене и друзьям. Отцу Василию поднесли бокал шампанского, предложив выпить за его великого деда. Но он, сославшись на то, что шампанское плохо влияет на голосовые связки, позволил угостить себя армянским коньяком. Свободные до этого столики были тут же заняты, а те пассажиры, которым не хватило места, расположились на палубе рядом с рестораном, в нетерпении ожидая, когда запоет отец Василий. Протодиакон, хорошо зная биографию Шаляпина, потягивая коньячок, рассказывал о своем деде, как по-писаному, приукрашивая рассказ художественными подробностями, ему только одному известными. Когда он дошел в своем повествовании до Нижегородского периода жизни "деда", то встал и со всей страстью исполнил "Дубинушку". Вскоре он разошелся не на шутку. Уже сам не сомневаясь, что он истинный внук Шаляпина, исполнил "Из-за острова на стрежень". При словах "…обнял персиянки стан…" он обхватил проходившую мимо официантку за талию. Та, обомлев от счастья, уже готова была разделить участь несчастной княжны, но протодиакон не стал бросать ее за борт. За столом ему стало тесно, и он вышел на палубу, окруженный толпою поклонников. Каждому хотелось побывать с ним рядом, поднести рюмочку. Поднос с закуской и выпивкой за ним носили по пятам. Не забыл протодиакон и церковных песнопений, исполняемых Шаляпиным. Он с таким чувством исполнил сугубую ектенью, что некоторые стали креститься. Но когда он со всей страстью исполнил куплеты Мефистофеля из оперы "Фауст" "Люди гибнут за металл", его буквально на руках понесли с кормы на нос корабля. Там, на носу корабля, он дошел в биографии до смерти Шаляпина. Рассказывал, как хоронили "деда", как весь Париж вышел попрощаться с великим русским певцом, как при прощании с Шаляпиным слушали в записи "Ныне отпущаеши раба Твоего Владыко…"
- Бессмертный голос великого певца звучал над его смертным телом, и каждый стоящий у гроба понимал: жизнь коротка, а искусство вечно, - закончив такими словами рассказ, протодиакон начал петь: "Ныне отпущаеши".
В это пение он вложил всю свою душу. А допев, замертво свалился на палубу и заснул. Даже его могучий, тренированный к возлияниям организм, не выдержал той народной любви к Шаляпину, которая излилась на "его внука" в этот теплый летний вечер. Поскольку никто не знал, в какой каюте проживает протодиакон, его по распоряжению капитана теплохода бережно отнесли в свободный люкс.
Когда утром теплоход причалил к городу, капитан по телефону связался со службой такси, и машина была подана к трапу. Протодиакон стоял на палубе и прощался с пассажирами, когда подошла официантка, та, которой выпала роль "персидской княжны", и поднесла на подносе стопочку охлажденной водки и маринованный огурчик. Отец Василий по-гусарски опрокинул стопку в рот, крякнул от удовольствия и, закусив огурчиком, звонко чмокнул в щеку зардевшуюся официантку.
Машина отъехала, шофер обернулся и удивленно спросил:
- Слушай, отец Василий, ты что, фамилию сменил? Что-то тебя столько народа провожало, я уж подумал какой-то генерал Шаляпин приехал или секретарь обкома.
- Эх ты, садовая голова, - ухмыльнулся протодиакон. - Это моя фамилия по деду, а провожали меня генералы, их много, а Шаляпин один. Понял?
- Чего уж не понять, по мне хоть Шаляпин, хоть Шляпин, лишь бы счетчик щелкал да на чай клиенты не скупились.
Волгоград,
декабрь 2001 г.
Молитва алтарника (Святочный рассказ)
В Рождественский сочельник после чтения Царских часов протодиакон сетовал:
- Что за наваждение в этом году? Ни снежинки. Как подумаю, завтра Рождество, а снега нет, - никакого праздничного настроения.
- Правда твоя, - поддакивал ему настоятель собора, - в космос летают, вот небо и издырявили, вся погода перемешалась. То ли зима, то ли еще чего, не поймешь.
Алтарник Валерка, внимательно слушавший этот разговор, робко вставил предложение:
- А вы бы, отцы честные, помолились, чтобы Господь дал нам снежку немножко.
Настоятель и протодиакон с недоумением воззрились на всегда тихого и безмолвного Валерия: с чего это он, мол, осмелел? Тот сразу заробел:
- Простите, отцы, это я так просто подумал, - и быстро юркнул в "пономарку".
Настоятель повертел ему вслед пальцем у виска. А протодиакон хохотнул:
- Ну Валерка чудак, думает, что на небесах, как дом быта: пришел, заказал и получил, что тебе надо.