Мать Будды, Майя, умерла через семь дней по рождении мальчика. Последний был воспитан сестрою своей матери Махапраджапати, которую Шуддходана позже взял себе в жены, и от которой имел двоих детей. Мы знаем, что у Будды были сводный брат и сводная сестра, славившаяся своей красотой. Древние тексты сообщают далее, что Сиддхартха был очень нежным ребенком и воспитывался по-княжески. Одежды его были из тончайшего бенаресского льна. Денно и нощно над ним держались белые зонтики для защиты холода и зноя, от пыли, травы и росы. Во дворце для него имелись пруды, покрытые различными цветами лотоса, и, в зависимости по временам года, он жил в летнем, осеннем и зимнем дворцах. Четыре месяца дождливого времени он проводил в осеннем дворце, где его услаждала невидимая музыка. Ему готовились изысканные кушанья из риса и мяса. В остальном воспитание его, как можно предполагать, не отличалось от обычного способа воспитания молодых патрициев. Позднейшие тексты гласят, что Шуддходана из чрезмерной любви к своему сыну очень запустил его воспитание, не упражнял его даже в владении оружием, так что Сиддхартха мог получить руку девушки, избранной им себе в жены, только после выдержанного испытания. Женился он рано. У него родился сын, получивший имя Рахула. Имени жены Будды древние тексты не сообщают; в них она всегда называется Рахуламата, "мать Рахулы". Позднейший канонически текст на языке пали называет ее Бхаддакачча, северные санскритские тексты - Гопа или Яшодхара. Будде исполнилось 29 лет, когда жизнь, которую он до тех пор вел, ему опротивела. Он оставил свои дворцы, жену, ребенка и пошел нищим по миру. Древний текст так говорит об этом: "Аскет Гаутама сделался монахом, оставив большую родню. Аскет Гаутама стал монахом, оставив много золота в монете и в слитках, хранившегося в погребах и в покоях. Аскет Гаутама еще молодым человеком, с черными волосами, в счастливой юности, в раннем возрасте покинул родину для безродного существования. Аскет Гаутама, несмотря на нежелание родителей, несмотря на то, что они проливали о нем слезы, обрил себе волосы и бороду, надел желтые одежды и пошел из родины в безродие".
О причинах такого шага древние тексты предоставляют высказаться самому Будде. После того как он рассказал своим ученикам, в каком он жил довольстве, он продолжал: "И мне, монахи, жившему в таком благосостоянии и бывшему столь изнеженным, явилась мысль: незнающий, обыкновенный человек, подчиненный влиянию возраста, когда он, не будучи еще сам старым, видит дряхлого старика, чувствует от того себя не по себе, испытывает смущение, отвращение, прилагая видимое им к самому себе. Я также подчинен возрасту и еще не стар; мог ли я, подчиненный возрасту, но еще не старый, при виде дряхлого старика не чувствовать себя не по себе, не ощущать смущения и отвращения? Не добро было мне от этого. И вот, монахи, когда я взвесил все это, у меня исчезла вся радость юности". То же говорится затем о болезни и смерти, с тем только различием, что следует заключение: "У меня… исчезла вся радость здоровья" и "У меня… исчезла вся радость жизни". Это стоит в связи с учением Будды, что существует три вида темноты: темнота вследствие молодости, вследствие здоровья, вследствие жизни, т. е. что человек забывает, что он стареется, болеет и должен умереть. Место это важно потому, что на нем основывается то понимание, которое дает легенда решению Будды покинуть отчий дом. Легенда заключает в себе и многие другие рассказы о рождении и юности Будды. Южное позднейшее предание сохранилось особенно в написанной на языке пали Ниданакатхе, введении к имеющим быть указанным ниже Джатакам; северное предание изложено в Лалитавистаре и в Махавасту, истории известных сект; первая из них написана по-санскритски со стихами на диалекте гатха, вторая - целиком на этом последнем. Лалитавистара, переведенная и по-тибетски, остается и до настоящего времени источником веры для многих миллионов людей. Она доводит рассказ только до момента просветления Будды, за который немного заходит и Махавасту. В этих трех сочинениях встречаются по преимуществу созвучия с христианскими легендами, которые старались использовать для доказательства буддийских влияний на христианскую литературу и, в частности, на книги Нового Завета. Первый выступил с такими сопоставлениями, и притом в широких размерах, Рудольф Зейдель; позже это было сделано с большей осторожностью Ванден-Бергом ван-Эйзинга.
Следующий пример может служить образчиком. Уже в древнейшей части южного канона, в Суттанипате, встречается такой рассказ. Святой Асита, полное имя которого Асита Девала или Кала Девала, "черный Девала", увидал при одном посещении небесных богов, что они находятся в большой радости. На его вопрос о причине, ему было сказано, что в земле Шакья, в деревне Лумбини, родился мальчик, который потом сделается Буддой. Услышав это, Асита отправился с неба к Шуддходане и попросил показать ему мальчика. Когда он увидал его, блестящего как огонь, он взял его к себе на руки и славословил его, как высочайшего из живых существ. Но вдруг он заплакал. На вопрос Шакья, не угрожает ли мальчику болезнь, он отвечал отрицательно; плачет он потому, что умрет ранее того, как мальчик сделается Буддой. Он указал своему племяннику Налаке на это грядущее событие и определил его в ученики к Будде. Этот рассказ знает также Ниданакатха, далее Ашвагхошая, составитель Буддхачариты - "Жития Будды", живший в I в. до Хр. при царе Канишке, Лалитавистара и Махавасту. Он принадлежит, следовательно, к древнейшему своду жизнеописаний Будды. Его сходство с рассказом Симеона, в Евангелии Луки 2; 25–36, было замечено давно. В некоторых отношениях впрочем оба рассказа существенно расходятся. В особенности следует отметить, что Асита заявляет, что он умрет прежде, чем мальчик станет Буддой, тогда как Симеон получил пророчество, что он не умрет, покуда не увидит Иисуса. Но различие все-таки меньше сходства. Как здесь, так и там, это - старец, который чудесным образом приходит к новорожденному ребенку, поднимает его и считает себя счастливым, что ему привелось еще увидеть дитя. Заимствование здесь весьма вероятно, и путь его теперь не так трудно проследить, как ранее.
Изыскания, произведенные в Восточном или Китайском Туркестане Свен-Гедином и Штейном - на юге, Клеменцом, Грюнведелем и Лекоком - на севере, показали, что там, на пути в Китай, сходились все религии. Найденные там развалины городов указывают на древнюю буддийскую миссию. Изображения и постройки буддийского происхождения, буддийские рукописи и печатные (с досок) издания встречаются там повсюду. В Китай буддизм проник в 61 г. по Хр. Он должен был появиться ранее в Китайском Туркестане, бывшем переходной областью между Индией и Китаем. В Бактрии он уже доказывается во II веке до Хр. В то же время в Китайском Туркестане жили и поклонники Зороастра, на что мы имеем прямые указания. Кроме того, там найдены и фрагменты рукописей зороастрического содержания. Большую роль играли тогда там и манихеи. Мани, основатель названной по его имени религиозной системы, родился, говорят, около 215 г. по Хр. в Мардину в Вавилонии, как сын одного переселившегося в Вавилонию перса. Он много путешествовал, был, между прочим, в Индии и Туркестане. Он был распят на кресте в 276 или 277 годах. Религию, им основанную, определили как персидский гностицизм. Мани имел большую склонность к христианству. Его сочинения считались утраченными. Но немецкая экспедиция в Китайский Туркестан нашла там фрагменты, написанные одним вариэтетом сирийского письма, эстрангело, и составленные на среднеперсидском языке. Прочтением этих отрывков мы обязаны остроумию профессора Ф. В. К. Мюллера, ассистента при берлинском музее народоведения. В немалом числе жили тогда в Туркестане и сирийские христиане. Вот эти-то сирийцы и были посредниками между Востоком и Западом, между прочим, и в области сказок и басен. Родина большей части наших сказок и басен - Индия. Отсюда они переходили в Персию, оттуда в Сирию, а из Сирии арабами они были занесены и в Европу. Для библейских сказаний и позднейших рассказов в апокрифах, путь до Сирии был тот же самый. Едва ли можно считать случайным, что все соприкосновения этого рода между христианством и буддизмом встречаются именно у Луки. Критика относит Евангелие Луки к II веку по Хр., а по позднейшему преданию Лука был сириец из Антиохии. Назидательные истории, подобные рассказу о Симеоне, подлежат такому же анализу, как сказки и басни. Ничто не противоречит выведению их из Индии. Некоторые символы, как, например, христианский символ рыбы, вероятно также были занесены в христианство сирийцами из Индии. Соприкосновения между религиями на пути из Индии в Китай начались, по-видимому, намного раньше, чем полагали до сих пор, и область нынешнего Китайского Туркестана занимала в этой передаче сказаний выдающуюся роль.
На празднике наречения Будды именем появились снова восемь брахманов, которые уже ранее объяснили Майе один ее сон. Младший из них подтвердил, что дитя станет Буддой. По северному преданию, это объявил уже Асита во время своего посещения. Шуддходана не мог, однако, примириться с мыслью, что его сын стал монахом. Когда в ответ на свои вопросы он услышал, что его сын будет побужден к переходу в духовное звание видом старика, больного и умершего, он издал строгий приказ наблюдать за тем, чтобы его сын не мог встретить ни одно из этих явлений. Во все четыре стороны, на расстоянии четверти мили от дворцов была расставлена стража, которые не должны были никого пропускать. Позднейшие сказания изобилуют чудесами, совершенными Буддой в детском возрасте. Он посрамляет в школе своих учителей, чему имеется также христианская параллель, и заявляет себя мастером во всех искусствах и во владении оружием. Все сказания сходятся однако в том, что он проводил свою юность роскошно и жил мирно. В трех дворцах ему служили 40.000 танцовщиц с которыми, как гласит Ниданакатха, он жил как бог, окруженный божественными гетерами, услаждаемый невидимою музыкой. Кроме 40.000 танцовщиц, к его услугам были еще, по Лалитавистаре, 84.000 женщин. Постепенно приближался, однако, момент, когда его мирским склонностям должен был наступить конец. В то время как, по древним текстам, решение Будды отречься от мира возникло из его внутреннего влечения, позднейшие тексты приписывают это богам, которые побудили его к тому. Когда принц поехал раз кататься в парке, боги послали ему ангела, который явился в виде дряхлого, беззубого, седого, сгорбленного, трясущегося старика, шедшего опираясь на палку. Когда принц узнал от своего возницы, что старость есть удел всех людей, он вернулся домой опечаленным. Шуддходана удвоил стражу и усилил свои предписания, но не мог помешать тому, чтобы боги таким же образом не показали принцу человека, одержимого отвратительной болезнью, затем мертвого и наконец прилично одетого, скромного монаха. Когда принц увидел последнего, и возница объяснил ему преимущества монашества, он не вернулся, как три раза ранее, немедленно домой, но продолжал, довольный, свою поездку и приказал себя роскошно нарядить, для чего боги послали ему Вишвакармана, божественного художника. Когда наконец решившись сделаться монахом, Будда снова взошел на свою колесницу, чтобы вернуться домой, посланный принес ему весть, что у него родился сын. Тогда, по Ниданакатхе, он произнес, может быть, исторические слова: "Рахула[2] родился, родились оковы". Когда Шуддходане донесли об этом, он решил, что его внук должен получить имя Рахула. Вернувшись во дворец, принц лег на свою постель. Тогда к нему явились красивые танцовщицы, чтобы увеселять его пением и пляской. Но принц был уже закален против соблазнов; он заснул, и танцовщицы также скоро улеглись, увидав, что их искусства напрасны. Ночью принц проснулся и увидал спящих танцовщиц. Инструменты выпали из их рук, слюна текла у них изо рта, их члены стали вялыми от усталости; одни скрежетали зубами, другие храпели, некоторые говорили во сне, иные лежали с открытым ртом, у других спустились платья и они выказывали отвратительные недостатки. Тогда отвращение к чувственным наслаждениям у принца еще усилилось. Спальня, походившая в своем роскошном убранстве на жилище царя богов Индры, показалась ему кладбищем, наполненным безобразными трупами. Он решил в тот же день совершить "великую разлуку". Возница получил приказание оседлать верного жеребца Кантхаку (Kanthaka), который, понимая, что происходит, стал так ржать от радости, что это услыхал бы весь город, если бы боги не смягчили звук. Принц не мог, однако, расстаться, не увидав своего сына. Когда он вошел в спальню своей супруги, он увидал, что она спит на покрытом цветами ложе, положив руку на голову младенца. Тогда он подумал: "Если я отведу руку принцессы, чтобы взять дитя, она проснется, и это будет препятствием к моему отъезду. Я вернусь и увижу сына, когда стану Буддой". И с этими словами он удалился.
Позднейшая легенда, как видно, с неоспоримым искусством подобрала все, чем было возможно затруднить для обыкновенного человека уход от привычных отношений. Тем самым она выставила в ярком свете твердость Будды. Северное предание отличается в некоторых подробностях от южного, но в общем оба они сходны между собой.
Далее описывается, каким чудесным образом принц выехал с своим возницей из крепко запертого города. После быстрой езды в течение 30 часов, через три царства прибыл он к берегу реки Анавама. Здесь он обрил свои волосы, и архангел Гхатикара доставил ему восемь предметов, которые, может иметь только монах: три части одежды, пояс, чашу (горшок) для милостыни, бритву, иголку и сито для процеживания воды. Возница был отпущен с конем. Но конь не мог перенести разлуки. Его сердце разорвалось, и он был перерожден на небе в ангела. Принц остался один в пустыне.
Таков Будда легенды. Вернемся, однако, к историческому Будде. Когда он, испытав отвращение к мирским наслаждениям, оставил родину, он стал искать прежде всего наставников, которые могли бы ему указать путь к спасению. Сперва он направился к Алара Каламе (Alara Kalama), потом к Уддака-Рамапутте (Uddaka Ratnaputta). Но их учение не удовлетворило его. Тому, что они могли ему сообщить, он скоро научился. Алара предложил ему вести совместно с ним школу; Уддака готов был уступить ему полностью ведение своей школы. Но Будда отклонил оба предложения. Эти учители - исторические личности, и для Будды имело большую важность, что он прежде всего поучился у них. Оба они были последователями философии Йога (Yoga), которой учил Патанъджат (Patanjali) и которая была теистически развитой формой атеистической философии Самкхъя (Samkhya), основанной Kanwiou (Kapila). Главное различие между этими двумя системами, имеющими почти все основные положения сходными, заключается в том, что Йога ставит на первый план технику созерцания и значение внешних вспомогательных средств, как, например, строгого аскетизма, тогда как Самкхья выставляет исключительно абстрактную теорию правильного познания. Будда, как мы увидим, перенес в свое учение целый ряд понятий из обеих систем; он никогда и не отделялся совершенно от своих учителей, так как пожелал сообщить им первым о достигнутом им познании. С заимствованными из философии Йога воззрениями стоят в связи и ближайшие шаги, сделанные Буддой, после того как он расстался с своими учителями. Он шел безостановочно по земле Магадхе, покуда не достиг местечка Уруделы, или Урубильвы, на реке Нераньджара, или Найраньджана, нынешней Будда Гая, к югу от Патны. Красивое мирное местоположение настолько привлекло его, что он решил там остаться. В лесах Урувелы он подверг себя, по преданию, тяжкому самоистязанию. Но оно не принесло ему желанного просветления. Тогда он пошел еще дальше. Он совершенно отказался от пищи, удерживал дыхание и концентрировал мысли на одной точке. Пять пустынников, пришедших в изумление от его выносливости, держались неподалеку от него, чтобы сделаться его учениками, если на него найдет просветление. Но несмотря на аскезы и созерцание, о которых сообщают подробно древние и позднейшие тексты, просветление не приходило. Когда однажды, погруженный в думы, ходил он медленно взад и вперед, силы его оставили, и он упал. Пять пустынников подумали, что он умер. Но он снова пришел в себя и понял тогда, что раскаяние и самоистязание не могут привести к правильному познанию. Поэтому он оставил их и снова принял пищи, чтобы подкрепить свое совершенно ослабевшее тело. Тогда пять пустынников его оставили и ушли в Бенарес. Он остался снова один. Наконец по прошествии семи лет напрасных исканий и борьбы, в одну ночь, когда он сидел под смоковницей, на него нашло желанное просветление. Он переходил от одной ступени познания на другую; он постиг ложные пути переселения душ, причины страданий в мире и путь, ведущий к уничтожению страданий. В эту ночь принц Сиддхартха превратился в Будду, или Самбуддху, стал "Пробужденным", "Просвещенным". С этой ночи буддисты ведут путь жизни своего учителя. Сам Будда, достигнув просветления, будто бы, произнес слова, записанные в одном из изящнейших и древнейших буддийских памятников, в Дхаммападе: "Круговорот многих рождений совершил я безостановочно, ища создателя дома (т. е. причину перерождений). Худо вечное перерождение. Создатель дома, ты открыт; ты не будешь более строить дома. Твои балки сломлены и крыша твоего дома уничтожена. Сердце, ставшее свободным, погасило все желания". Эти знаменитые стихи ясно указывают, чего прежде всего желал достигнуть Будда, освобождения от желаний и этим освобождения от перерождения. Смоковница, под которой Будда достиг просветления, сделалась, как "дерево просветления" (по-санскритски - бодхиврикша, пали - бодхируккха), предметом священного почитания буддистов, веривших, что то же самое дерево на том же месте стоит непрерывно. Действительно, вблизи Будда Гаи стояла древняя смоковница (ficus religiosa), пришедшая наконец в такую ветхость, что в 1876 г. ее сломила буря. По-видимому, дерево это часто заменялось новым, потому что оно стояло на холме, возвышавшемся по крайней мере на тридцать футов над окружающею местностью. Одна ветвь его была принесена около средины III века до Хр. на Цейлон и посажена близ Анурадхапуры. Там она выросла в дерево, которое стоит еще и теперь.