Обратимся теперь к средствам жизни. Есть у нас жизнь телесная, жизнь душевная и жизнь духовная. Для каждой из них свои потребны средства, и мы все имеем их под руками, и все они не плод нашего благоприобретения, а дар Божий. Воздух, огонь, вода, земля со всеми своими сокровищами: стихиями, камнями, металлами, растениями и животными, кои доставляют нам все нужное для питания, одеяния и жилищ, - не нами устроены, а даны. Сумма необходимых для нас понятий о всем окружающем нас, порядки житейские, общественные, государственные, искусства и ремесла, и правила для действования на всех сих поприщах, мы находим готовыми, не ломая головы над их придумыванием, а только усваивая их. Каждый, являющийся на свет, получает из как наследие от предков своих. А у предков откуда все это? Бог посылает людей с особенными дарованиями и с особою силою воли, и они делают новые открытия и усовершают быт человеческий. Но если б ты спросил сих открывателей, как дошли они до того или другого, они сказали бы: сами не знаем, пришло на ум, развивалось, строилось и устроилось. Так всегда было, так и до конца века будет: средства для душевной жизни не наши, а даются.
Тем более это следует сказать о жизни духовно-нравственно-религиозной. Бог вложил в душу ведение о Себе в уме и о воле Своей в совести, осенив то и другое чаянием вечно-блаженной жизни. Это семя духовной жизни. Оно посеяно в нас и принято в момент вдохнутия Богом в нас Своей божественной искры жизни. Всякий, рождаясь, приносит с собой и в себе сие семя, которое затем развивается и определенность получает от окружающей его среды людей. Какое неописано-великое благо родиться среди тех, кои живут истинною духовною жизнию!
Но осмотрись. Мы имеем ведение о едином истинном Боге, в Троице поклоняемом; исповедуем Сына Божия, нас ради воплотившегося и все для спасения нашего устроившего; веруем и в Духа Святого, благодатию Своею нас оживотворяющего и духовную жизнь в нас действенно воссозидающего, и с Церковью Божиею срастившими себя имеем, в ней приемля все потребное для хранения и возвышения духовной жизни, и оживляясь чаянием Воскресения мертвых и жизни будущего века. И все это есть у нас в чистейшем и беспримесном виде, и есть не от нас – дар Божий. Так вот, какими богатыми окружен ты средствами к свойственной тебе жизни и жизни всесторонней, и ни одно из них не есть плод твоих усилий, все тебе дано. Ты призван на пир жизни, уже готовый. Если уместно нам с тобой чем-либо в сем отношении похвалиться, то разве тем, как мы всем этим воспользовались. Это, когда есть в нас в силе, есть наша брачная одежда. Величаться ли ею? Не паче ли побаиваться надо, как бы богатый в милости Устроитель пира, пришедши, не сказал нам: видите, какой пир! А одежда-то у вас какова?!
Посмотрим же теперь повнимательнее и на одежду сию. Одежду души составляют преимущественно нравственно-религиозные расположения и чувства, укорененные в ней, а не одни дела. Но как те сокровенны, то редко бывают поводом к тщеславию и гордости; дела же, как видимые, лезут в глаза, и будто невольно возбуждают делателя к самочувствию и самовосхвалению его вовне, которые еще крепче укрепляют и глубже углубляют самочувствие и требление пред собой. Так вот, рассмотрим свои дела, есть ли в них и что есть, чем бы можно было беспрекословно похвалиться.
Припомним, что хвалиться можно только тем, что прямо от нашего исходит произволения и независимо ни от чего нами совершается. Но смотри, как идут дела наши? Как они зачинаются? Сходятся обстоятельства и ведут к тому или другому делу, а иной раз приходит на мысль сделать что-либо – и делаем. Но стечение обстоятельств не от нас, и вспадение на мысль сделать что-либо тоже, как очевидно, не наше: кто-то влагает мысль. Таким образом зачало или зарождение помысла сделать что-либо в таких случаях не может или не должно быть предметом самохваления. А такого рода дел сколько у нас? Если добросовестно разберем, почти все сплошь и рядом. Вот и нечем хвалиться.
Если можно похвалиться, то только тем, что мы могли не делать и, однако ж, сделали. Ибо как ни сильны бывают внутренние и внешние понуждения на дела, решение на них всегда есть дела нашего произволения.
Но и тут решение на дела добрые не всегда бывает добротно. Добротно это решение, когда оно устанавливается по сознанию воли Божией на то и другое дело и из покорности сей воле. Коль же скоро сюда привходит что-либо стороннее, самостное или человекоугодливое, то добротность решения в таком случае тускнеет и омрачается. Решаемся иной раз, боясь, что скажут, если не сделаем, иной раз чая себе какого-либо удовлетворения и выгоды от дела, теперь или впоследствии, а иной раз от того, что нельзя иначе: и не хотелось бы, но надо сделать. Все такие дела не могут стоять в ряду чисто добрых дел, и хоть совне кажутся похвальными, но по внутреннему достоинству пред Богом и совестью не стоят похвалы. Рассмотрим же, сколько у нас такого рода дел? И опять придется сознать, что почти сплошь и рядом. И опять, выходит, нечем хвалиться.
Итак, добрые дела наши, если строго их разберем, не дадут нам открыть уста для восхваления себя пред другими или для трублений внутри пред собой. Если же мы приведем при этом на память все дела свои неодобрительные: пустые, суетные, бесполезные, вредные, беззаконные, богопротивные, каковых, конечно, найдется не мало, то что тогда должны почувствовать? Может быть, скажет кто: взвесь ту и другую сторону, и какая перетянет, по той и суди себя.
Но такого рода прием в этом случае неуместен. Дела идут изнутри. Если есть дела недобрые, то значит, внутреннее наше не в добром порядке, а оно-то и определяет нашу цену пред Богом – самую существенную цену. Если оно не может быть одобрено, то и весь человек недостоин одобрения.
Еще одно прискажу: все дела, нами видимо совершаемые, в семействе, в обществе, по службе, составляют наше поведение. Если осмотримся кругом, не можем не сказать, что в общем поведение наше большею частью исправно. Но так же ли исправно при сем и внутреннее, этого утверждать не можем. Глаза окружающих нас сильное имеют давление на наши замыслы. Эти свидетели заставляют нас не давать хода тому худу, которое возникает в сердце: мы воздерживаемся от худа – и поведение наше является исправным. Не будь их, поведение наше оказалось бы совсем в ином виде. Да оно и бывает нередко таковым, коль скоро мы уверены, что чужой глаз не увидит нас. И бывает с некоторыми, что коль скоро внешняя их обстановка изменяется и они могут пожить свободнее, все, что прежде укрываемо было из боязни чужих глаз, вырывается наружу, и прежде исправный человек является и пьяницей, и развратником, и даже грабителем. Все эти дурные позывы не теперь породились. Они были, но ходу не имели, а теперь получили свободу и проявились. Но если все это только внутри, то и весь человек был таков: пьяница, развратник, грабитель, несмотря на нетаковую внешность. Рассмотри-ка хорошенько, не принадлежишь ли и ты к такому разряду. Если да, хоть в некоторой степени, то тебе не следует хвалиться и принимать похвалы.
Заключу: если по примеру всего сказанного теперь ты будешь почаще просматривать свою жизнь, то когда враг начнет трубить в уши: как ты хорош – это трубление не найдет внутри тебя отголоска в самочувствии и самоодобрении, а напротив, будет отражаемо всякий раз самыми смиренными и уничиженными о себе мыслями и чувствами.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Некоторые указания, благоприятные в деле препобеждения страстей и стяжания добродетели.
Хотя я уже многое сказал тебе доселе, указывая средства, коими надлежит пользоваться для преодоления страстей и стяжания добродетели, но остается преподать тебе еще нечто и другое.
И во-первых, говорю тебе: не следуй, брате, в стяжании добродетелей примеру тех, которые в продолжение семи дней недели свои духовные делания распределяют так, чтобы одно служило для одной добродетели, другое - для другой, и т.д., не принимая во внимание, нужно ли для них то или другое в настоящее время. Нет, не так следует тебе действовать, но вооружайся преимущественно против той страсти, которая наиболее тебе докучает, не раз уже одолевала тебя и готовится снова напасть на тебя; вооружаясь же против нее, сколько сил есть старайся установиться в той добродетели, которая противоположна сей страсти, употребляя все пригодные к тому делания и подвиги. Ибо коль скоро успеешь в этом, то вместе с тем оживишь в себе и все другие добродетели и облечешься в них как в броню, которая будет ограждать тебя от всех стрел страстных. Сердце наше по естеству полно добрых расположений; но привходят страсти и подавляют их. Страсти эти не у всех равно все; но у одного преимущественно одна, у другого другая, которые и заведывают другими. Коль скоро ты прогонишь сию главную, все другие ослабеют и устранятся сами собой; когда же это совершится, добрые расположения, высвободясь из-под гнета, восприимут в тебе свойственную им силу и всегда будут наготове, стоя у дверей сердца твоего, чтоб явиться на услужение тебе, коль скоро это потребуется.
Во-вторых, на стяжание добродетелей не назначай определенного времени, ни дней, ни недель, ни месяцев, ни годов, говоря себе: потружусь, а там отдохну, чтоб, отдохнувши, опять возвратиться за тот же труд. Нет, отдыха здесь не полагается. Уготовься не непрерывный труд, подвиг и борение, не допуская и мысли о послаблении их, подражая св. Павлу, который говорит о себе: теку – гоню аще и постигну – со усердием гоню (1 Кор. 9: 26; Фил. 3: 12-14). Остановиться на пути добродетели для отдыха не значит набираться новыми силами, а растрачивать приобретенные и расслабляться; а это то же, что возвращаться вспять или что разорять с трудом устроенное. Под остановиться я разумею – возмечтав, что добродетель приобретена уже в совершенстве, не обращать внимания на недостающее в ней и пропускать представляющиеся случаи к деланию добра. Не будь таков, а будь всегда бодрен и ретив. Не смежай очей и не отворачивайся, когда встречаешь такие случаи, а напротив, высматривай их и стремись к ним. С любовью взирай на них – все, особенно же на те, которые представляют какие-либо затруднения к совершению в них добра. Напряжение сил для устранения препон к сделанию добра скорее водворяет в нас навык к добродетели и глубже внедряет в сердце корни ее. Только тех случаев, которые, давая повод проявить добродетель целомудрия, подвергают, однако ж, опасности возгореться похотью нечистой, всевозможно избегай. Лучше не допускать до членов своих сего огня, чтоб не обжечься и не сгореть.
В-третьих: будь мудр и рассудителен в поднятии телесных подвигов – постов, бдений, трудовых работ и подобное. Они существенно необходимы и без них не мечтай преуспевать в духовной жизни, но и в них знай и держи мудрую меру. Мера эта – средина между самоугодливою поблажкой плоти и безжалостным измождением ее до изнеможения без крайней к тому нужды. Средину сию ищи опытом и делом, а не теорией, и в правило при сем возьми постепенность, идя снизу кверху. Ищи и обрящешь. Что же касается до внутренних, душевных добродетелей, как то: любви к Богу, презрения мира, самоуничижения, отвращения от страстей и греха, терпения и кротости, мира со всеми, даже ненавидящими и обижающими, и подобное, то тут не требуется никакая определенная мера, и постепенность их совершенствования сама собой определяется там внутри. Твое дело: непрестанно и всесильно нудь себя на всякое требуемое ими дело и совершай его всегда без отлагания и медлительности. В это вся твоя мудрость и сила.
В-четвертых. Но среди такого действования всем помыслом помышляй, всем желанием желай и всем сердцем ищи одного того, чтоб победить ту страсть, с которою теперь борешься и которая теперь тебя борет, и на место ее восставь в силе ту добродетель, которая ей противоположна и ею в настоящее время подавлена. Это одно да будет для тебя – весь мир, все небо и земля, все сокровище твое и последняя твоя цель, в уверенности, что этим одни ты достойно можешь благоугодить Богу. Ешь или постничаешь, трудишься или отдыхаешь, спишь или бодрствуешь, дома сидишь или находишься вне его, молитвенным делом занят или житейским поделием, все это да будет у тебя направляемо к тому одному – чтобы преодолеть возжегшуюся страсть и восставить прогнанную ею добродетель.
О преодолении главной твоей страсти я помянул выше; а здесь разумеется страсть, которая борет тебя в настоящий час, главная она или не главная. Как на войне видимой иной раз случается вступать в схватку с отрядом, где командует сам главнокомандующий, а иной раз с таким, которым управляет простой офицер; так бывает и в духовной брани: не всегда борет главная страсть; иной раз она вместо себя выставляет своих пособниц, и с этими в иное время приходится чаще иметь дело, чем с тою. Но одерживать победу и в этих случаях лежит на тебе долг не меньше, чем в первом.
В-пятых, будь непримиримый враг всех земных утех и удовольствий чувственных, порожденных самоугодием и его питающих. Чрез это легче и реже будешь ты подвергаться нападениям не только плотских, но и всех вообще страстей; ибо все они коренятся в самоугодии, с подавлением и отсечением которого они, не имея под собой почвы, теряют свою силу, твердость и устойчивость. Не соблазняйся помыслом: приму участие в одном удовольствии, вкушу одной сласти. Ибо пусть это будет не грешное что-либо, но как оно допустится по одному самоугодию, то во время этого себе послабления подымут голову все страсти и зашевелятся, как придавленные черви, когда полить их водой,- и недивно, что иная между ними возгордится с такою силой, что борьба с ней будет жестока и победа над ней сомнительна. Потому не выпускай никогда из памяти следующих слов Божественного Писания: любящий душу свою (это и есть самоугодливый), погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем (непоблажающий самоугодию), сохранит ее в жизнь вечную(Ин. 12: 25). Итак, братия, мы не должники плоти, чтобы жить по плоти; ибо если живете по плоти, то умрете, а если духом умерщвляете дела плотские, то живы будете (Рим. 8: 12-13).
В-шестых. Наконец последний даю тебе совет: весьма душеполезно, или лучше сказать, совершенно необходимо тебе прежде всего сделать генеральную исповедь, со всем достодолжным вниманием и со всеми потребными при сем деланиями, рассмотрениями и решениями, чтобы чрез это душу твои преисполнило полное удостоверение, что ты стоишь во благодати Бога, единого Подателя всех духовных дарований, добродетелей и побед.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
О порядке стяжания добродетелей.
Хотя истинный воин Христов, всем сердцем возжелавший достигнуть полноты совершенства, не должен никаких полагать пределов своему стремлению к преуспеянию во всем, однако ж ему необходимо рассуждением умерять и добре направлять чрезмерные порывы рвения духовного. Такие порывы, особенно вначале, обыкновенно вдруг возгораются с великою силой и влекут неудержимо, а потом слабеют-слабеют и совсем угасают, оставляя нас беспомощными среди пути. Ибо не только внешние – телесные добродетели следует стяжевать мало-помалу, восходя в них как бы по ступеням, но и в стяжании внутренних – душевных добродетелей надлежит соблюдать свой чин и порядок, так как только при этом малое наше скоро делается большим и устанавливается на всегдашнее в нас пребывание. Так, например, в стяжании внутренней добродетели терпения нельзя тебе вдруг вожделевать напраслин, обид и всяких других неприятностей, порываться на них и радоваться им, хотя можешь терпеливо переносить их, когда встречаются; потому что такое вожделение и такая радость суть высшие степени терпения, до вступления на которые тебе надлежит пройти низшие, кои суть: смиренное самоуничижение, считающее себя заслуживающим всякие оскорбления, подавление вызовов к отмщению, возненавидение всякой мысли об отмщении и подобные.
Советую тебе также: не берись вдруг за все добродетели, и даже за несколько их, но установись прежде в одной, а потом переходи к другой. При таком образе действования всякий добродетельный навык удобнее и прочнее укоренится в душе. Ибо когда станешь упражняться непрестанно преимущественно в одной добродетели, то и память твоя все будет занята почти одною ею, и ум твой, будучи чрез то прикован к помышлению об ней, скорее утончится в изыскании случаев и способов к совершению ее, и воля твоя охотнее прилепится к ней с большим расположением; а все это в деле стяжания добродетельных навыков суть сильные споспешествования, которых тщетно будешь ты ожидать, если зараз прострешься ко многим добродетелям.
С другой стороны, и самые деяния одной и той же добродетели, будучи одновидны и сходны между собой, по причине сей одинаковости образа действования, становятся все менее и менее притрудными и скорее препровождают к другой. Ибо обыкновенно одна добродетель вызывает другую, подобную ей, и помогает ей тем самым, что, установившись в сердце, предрасполагает его и к принятию своей подобницы, уготовляя наперед там для нее как бы престол для восседания.
Этот высказанный мной расчет верен и истинен, и мы по опыту знаем, что кто добре и всеусердно упражняется в одной добродетели, тот вместе с тем не только научается наперед, как упражняться и в другой, но с умножением навыка в ней, возбуждает, растит и крепит и все другие добродетели, по причине нераздельности их между собой; ибо они все суть лучи, исходящие от одного и того же божественного света.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Какие расположения требуются для успеха в стяжании добродетелей вообще и как вести дела навыкновения в одной какой.
Для стяжания добродетелей требуется душа мужественная и великая, и воля не какая-нибудь слабая и вялая, но решительная и сильная, с верным предзрением многих препятствий и тяжелых трудов и с готовностью все их поднять и перенести. В основе таких расположений должны лежать крепкое возлюбление каждой добродетели и всей добродетельной жизни и пламенная о том ревность. В этом – движущая по трудовому пути добродетели сила, которую потому непрестанно должно возгревать, чтоб не ослабела и не истощилась, так как при этом неизбежно прекратится и самое движение. Итак, не ленись возгревать свою ревность о добродетели, с сердечным участием размышляя, как благоугодна Богу добродетельная жизнь, как прекрасна и высока добродетель сама по себе и как для нас она необходима и благотворна: ибо в ней начало и конец истинного нашего совершенства и преуспеяния в нем.