Прозой нельзя переводить Коран - этим убивается природа великой Книги, сам ее дух. Когда рифмованную прозу Корана переводят обычной, то от этого падают яркость, выразительность, выпуклость коранической речи. Нужно помнить о том, что поэзией пронизано все аравийское мироощущение (даже в области астрономии), арабское стихотворное искусство создало образцы мирового значения, поэтому переливающаяся разными красками игра коранических созвучий была близка слушателям страстного мекканского проповедника, сколь бы разнороден состав этих людей ни бывал. То, что откровения священной книги выражены поэтическим образом, облегчило им путь в сердце арабского народа, неравнодушного к изящной, но также и строгой поэзии.
Священный Коран
Поэтический перевод
Т.Шумовский
Во имя милосердного милостивого Бога
Слово о Коране
Среди стихий земного океана
Не мудрецам, а Времени на суд
Предоставляю перевод Корана,
Нелегкий труд,
Упорный труд,
Счастливый труд.Ничьих я вер Кораном не нарушу,
Нет мысли тайной в помыслах моих.
Но пусть нисходит в ищущую душу
Сияньем неба мусульманский стих.Тогда прильнет живое сердце к сердцу,
Сомкнётся тесно человечий круг.
И тот, кто верит, скажет иноверцу: "Желанный друг!
Надежный друг!
Навеки друг!"
Есть у мусульман три высшие клятвы, нарушить которые не осмелится человек даже самой низкой нравственности: "Клянусь Богом!", "Клянусь пророком!", "Клянусь Кораном!" Осознание нетускнеющей ценности священной книги, возвещенной людям устами основателя ислама, переходит от одного мусульманского поколения к другому на протяжении уже почти четырнадцати веков. Вспыхивали и гасли революции, возникали и падали царства; взору человечества открывались новые страны, менялось лицо земли - а Коран жил и живет, все большее число сердец вбирает его слова в свои глубины, сверяет с ним свое житейское поведение. Какая тайна сделала эту святыню мусульман вечной ценностью миллионов людей? Говоря кратко - не умозрительное, а доказательное утверждение мысли о существовании единственного Бога; не отвлеченная, а деятельная проповедь животворящего добра; призыв к усвоению проповедуемых истин, следуя не путем нерассуждающей веры, а дорогой знания, убежденности, добываемой через трезвое размышление. Чтобы уяснить себе такие положения до конца, читателю следует обратиться к самим сурам (проповедям) Корана, полностью излагаемым ниже.
* * *
Позднее мое детство вплоть до окончания средней школы прошло в городе пушкинской "шамаханской царицы" - азербайджанском районном центре Шемахе, запрятанном в южных предгорьях Кавказского хребта. Несмотря на мусульманское окружение, ни у кого в руках Корана я не видел - в тогдашние советские годы святая книга была запрещена. Конечно, верующие "тюрки", как их тогда называли, тайком собирались в единственной из городских мечетей, которую власти еще не успели превратить в какой-нибудь склад, но, естественно, я туда был не вхож. Тем не менее, острые черты Востока раскрывались передо мной, подростком, едва ли не ежедневно. Вот стелется в нижней части города древний караванный путь, ставший теперь главной улицей, вдоль которой тянутся ряды купеческих лавок. По пятницам здесь бывает шумный базар, в котором участвуют крестьяне из ближних сел со своими товарами. В двух концах главной улицы стоят мечети: соборная (Джума мечеть) с высохшим бассейном для омовения; "Сары Топрак" (Желтая земля) с круто вознесшимся минаретом; еще одна - в боковой улице: молитвенное здание превратилось в развалины, в углу просторного двора - склеп с прахом святого ("пир"). Окно склепа забрано решеткой, на решетку навязаны кусочки тканей - знак поклонения. Могил особо почитаемых мусульман в Шемахе далеко не одна, они есть и в верхнем городе.
А вот... Издалека слышатся возгласы: "шахсей вахсей!", "шахсей вахсей!". Это мусульмане-шииты плотной процессией идут по древней улице нижнего города; мужчины, обнаженные до пояса, бьют себя цепями по плечам либо кинжалами по лбу и горестно кричат: "шах (герой) Хусейн!", "вайх (горе) Хусейн!". Так они оплакивают имама Хусейна Мученика, павшего на поле битвы в седьмом веке. Хусейн был сыном первого из двенадцати шиитских имамов - Али ибн Абу Талиба и внуком основателя ислама Мухаммада.
А вот... Вьется за нижним городом тихая речка, за нею вздымается крутая гора. Посреди склона - узкая тропинка, в которой пробила себе русло струя хрустальной воды из горного родника. А на вершине простертой горы - кладбище. Далеко уходят ряды могил, над каждой - памятник с таинственными арабскими письменами, тонкая вязь причудливо сплетает кружево за кружевом. Среди могил - семь овальных мавзолеев, полукружия куполов глядятся в бездонную синеву неба. Под горой, в некотором отдалении - другое мусульманское кладбище, за восточным выходом из города - третье. А четвертое помещено на северо-западной окраине Шемахи. Здесь тоже родник с ключевой водой - такие на недальних городских улицах денно и нощно льют в прокопанные канавки свои прозрачные струи. За северным родниковым фонтаном начинаются предгорья Кавказского хребта. В ущелье над речкой повисли остатки древнего моста - тут было первое укрепление, начало Шемахи, основанной в восьмом веке арабским военачальником Шеммахом ибн Шуджа.
Мое первое соприкосновение с Кораном произошло при совсем других обстоятельствах. Свершилось оно в Ленинграде, когда, будучи студентом университета, я одно время подрабатывал в должности библиотекаря. Как-то наш заведующий, желая освободить книжные полки от "накопившегося хлама", выбросил в мусорную корзину кучу каких-то запыленных книжиц. На одной из них перед моими глазами промелькнули арабские буквы, а я незадолго до этого поступил на отделение арабистики. Поэтому, когда заведующий вышел, я принялся рыться в последнем пристанище "хлама" и вытащил пачку едва скрепленных страниц. На первой из них по-латыни были указаны место и год издания: "Рим, 1592", далее стояло имя издателя: "Николай Панеций", а само издание заключало в себе арабский текст первых двадцати двух сур Корана с параллельным латинским переводом.
Я понял, что в мои руки попала крупная библиографическая жемчужина. С робостью, естественной для начинающего студента, позвонил "самому" главе научной арабистики нашей страны - академику И. Ю. Крачковскому, сообщил ему о находке. Игнатий Юлианович сразу пригласил меня прийти, внимательно рассмотрел принесенные страницы и в справочном своде нашел упоминание о них. Оказалось, что издатель Панеций, заметный ученый своего века, задумал издать весь Коран, сопроводив его латинским переводом ради просвещения современных ему европейцев. Но личных средств хватило для напечатания лишь двадцати двух сур из ста четырнадцати. В справочнике высказывалась мысль о том, что когда продолжение издания захлебнулось из-за безденежья, это произошло стараниями католической церкви.
...Так обнаружение давних коранических страниц познакомило меня с незабываемым Игнатием Юлиановичем Крачковским, который позже стал моим научным руководителем и долго со мной переписывался. По его разрешению римское издание 1592 года хранилось в моих бумагах для будущего исследования. В ночь на 11 февраля 1938 года я был арестован солдатами НКВД, и труд Панеция вместе со студенческими моими книгами бросили в платяной шкаф комнаты в общежитии, закрыли, опечатали казенной печатью. Впоследствии все эти сокровища безвозвратно пропали.
* * *
Той ночью рядом с Панецием упала на дно шкафа громадных размеров литография каллиграфической рукописи Корана. Я приобрел эту книгу в букинистической лавке на Невском проспекте и ходил с ней в университет, где Крачковский вел занятия по разбору коранических текстов.
Много лет спустя, когда я тайком приезжал из ссылки в Ленинград работать над кандидатской диссертацией, у меня появился крохотный (3x4 см), но полный экземпляр Корана, снабженный увеличительным стеклом. Такие книжки-малютки выпускаются в Египте для мусульманских паломников, переправляющихся оттуда к святым городам ислама. В связи с этим моим приобретением памятен один случай.
Оказавшись после всех своих тюрем, лагерей и ссылок в гостях у брата в городе моего детства Шемахе, я однажды писал за столом арабистическую работу. И тут к брату, занимавшему должность главного бухгалтера Отделения Госбанка, пришел по делу банковский охранник, старик-азербайджанец Али Наджафов. Азербайджанские мусульмане-шииты, приверженцы одной из крупных разновидностей ислама; о нашем посетителе (он знал меня еще мальчиком) это можно было сказать сразу, едва услышав имя его и фамилию: Али ибн Абу Талиб - первый из двенадцати шиитских имамов (первосвященников), Неджеф - один из священных городов шиизма. Остается сказать, что на Востоке очень развито уважение к старшим: обращаясь к ним по имени, обязательно добавляют слово, означающее "дядя": если имя кончается на гласный, это "дай", если на согласный - "ами". Так достигается стройность звучания, "сладкозвучие", которое любят чуткие к поэзии азиатские народы.
Итак, брат и старый охранник Госбанка переговорили о своих служебных делах. Потом они подошли к моему столу.
- Смотрите, Али-даи, - проговорил брат, указывая на мои бумаги, - видите, что за книжечка со стеклышком лежит рядом? Это же Коран!
Старик склонился, дрогнувшей рукой взял крохотный томик. Приложил к сердцу, затем поднес к устам, поцеловал. Вновь приложил к сердцу и бережно положил на место. Не проронил ни слова - жесты сказали обо всем.
* * *
В помещаемых ниже текстах Корана понимание основополагающих слов соответствует принятому в современной науке, хотя оно и спорно. Сохранение узаконенного вызвано стремлением не вносить в читательское восприятие ученых востоковедов психологической ломки, а лишь представить знакомую им священную Книгу в предельно точном на сегодняшний момент виде. Между тем, раздумья над Кораном в свете его истории и происхождения отдельных слов рождают в ряде случаев сомнения в безупречности общепринятых решений.
Если отойти от укоренившейся в России привычки оставлять многие иноземные обозначения без перевода, то название "Коран" в русском его виде предстанет как "Чтение" или, точнее, "Читание". Имя священной Книги произошло от первого слова 96-й (хронологически первой) суры: "читай во имя Бога, Владыки твоего...", где соответствующее икра бисми раббика... арабского подлинника и привело к появлению наименования аль-куран, Коран (икра - повелительное наклонение, куран - именное образование от одного и того же корня КР").
Так. Но где помещаются письмена, которые должно читать? Можно ответить; перед очами пророка Мухаммада - это умозрительные таблицы (альвах), которые Бог раскрыл ему через архангела Гавриила. Такое объяснение понятно и естественно, ведь о мыслителе говорят: "вдохновленный свыше".
Тогда остается единственный вопрос: было ли в Аравии седьмого века развитое понятие чтения? Иначе говоря, вызывалось ли оно житейской небходимостью? Углубляя этот вопрос, следует задуматься: что могли читать арабы той поры? "Ну, как же, например, в мекканском храме находились муъаллаки - семь лучших доисламских поэм..." А не придуманы ли они позже, в пору всемирных арабских завоеваний, когда нужно было внушить покоренным народам представление о древности аравийской культуры?.. Итак, мог ли существовать в родоплемен-ном обществе сравнительно низкого уровня сам глагол "читать" в том высоком смысле, которым пронизаны слова великой Книги ислама?
Любопытно, что специальный словарь к упомянутым "доисламским" поэмам и Корану приводит под корнем "КР", о котором идет речь, в качестве значения не "читать", а нечто совсем другое.
Сказанное приводит к мысли, что в основе имени "Коран" лежит почти совпадающий арабский корень КРЙ, который, судя по значению своего производного карйа, - "город" обозначал "строить". Соответствия можно видеть в тюркском кур(мак) - "строить", персидском кар(дан) - "делать", хинди крити - "труд", крийа - "дело, работа". Если принять эту мысль, то "Коран" следует перевести как "Стена. Преграда" в том смысле, что изложенные в святой Книге откровения мусульманского вероучения кладут непроходимую грань между веками доисламского Невежества (алъ-джахи лийя) и временем Знания (аль-якын) о существовании Единственного Бога. Вдумаемся - неторопливо, пристально - еще раз. "Коран" - Стена, воздвигнутая, чтобы прочно отгородить время Незнания о существовании единого Бога от времени знания о Нем, когда пришло Исцеление (алъ-ислам), поставить исторический предел первому и дать исходную точку для движения второму. Старому веку нет хода в новый - перед ним стена. И новому веку нет возврата к старине - стена за спиной повелевает ему идти только вперед.
Устная при жизни Мухаммада, закрепленная письмом в краткий час правления его прямых последователей, священная Книга-преграда отбрасывает покушения на еще слабое государство ислама со стороны детей века Незнания, разоблачая их неправедную жизнь; приверженцев учения об исцелении она учит новым правилам общественного и личного поведения.
В таком случае эта стена и является той "непереступимой преградой" (барзах) меж двумя морями, горьким и сладостным, о которой говорится в 25 суре мусульманской святыни. У слова барзах есть и другое значение: промежуток между смертью и воскрешением человека для Страшного Суда.
В свете сказанного первичное значение слова сура (глава Корана) - "ряд в каменной стене" уже не "повисает в воздухе", как сейчас, а логически оправдано. Камни этого ряда - отдельные стихи, представляющие собой откровения, знамения Божьего всемогущества.
Закон для верующих, мощное оружие побивания грешных жертв сатаны. С таким пониманием смысла имени "Коран" согласуются и многозначительный образ горького и сладостного морей, разделенных непроницаемой преградой (барзах в 25 суре), и то обстоятельство, что Аравии поры Мухаммада были известны предания о народах Гога и Магога, отгороженных от обитаемого мира мощной глухой стеной.
Развивая последнее замечание, нужно сказать, что многое в Коране, включая образы, было близко аравитянам как отражение окружавшей их действительности. Во-первых, откровения дарованы на "чистом арабском языке" (сура 26); дышавший высокой поэзией язык речей пророка уже сам по себе привлекал сердца народа, неравнодушного к стиху (об этом неравнодушии можно судить по воспоминаниям О. И. Сенковского, путешествовавшего в начале XIX века по арабскому Востоку). Далее, внимая описанию ночи Могущества, в которую был ниспослан Коран
Полна торжественным покоем Она до утренней зари...
(СУРА 97),
слушатели мысленно сопоставляли блаженную картину с воспоминаниями о бесконечных ночных сражениях между арабскими племенами, когда ярость противников и вездесущая тревога собирали обильную жатву. Коранические изображения рая напоминали о благоуханных садах и прохладных водах города Таифа, возникавшего в аравийской пустыне, как мираж; описания ада били в лицо огненным ветром, несшимся с безжизненных песков аравийской "Пустой Четверти Полуострова", ар-Рубъ аль-Хали. Конечно, как всякое высокое учение, ислам, его Слово - частицами собиравшийся, росший Коран имели немало врагов. Но сила естественного развития здорового организма постепенно сминает препятствия. Враги могут оставаться, но, способные погубить росток, они бессильны перед возмужавшим соперником.
Преходящесть учения говорит о его ложности, вечность - о его истинности. Ислам, пройдя через беспокойные столетия, обрел неумирающую жизнь.
Блистательные знатоки - живые люди, поэтому они способны ошибаться. Если не следовать за высказыванием учителей, а вести самостоятельное исследование, то вслед за именем "Коран" ряд слов этого же круга понятий раскрывает перед нами свою истинную природу. Дело в том, что с течением времени та или иная частица языка может менять содержащееся в ней значение - наша работа "Ороксология" приводит многочисленные примеры этого, - но современная наука обычно принимает поздний смысл за первоначальный. Строгие судьи филологических решений - грамматика, фоно- и лексогенез обязывают считаться с их показаниями и тогда мы получаем следующие тождества, представляющие исходное значение:
ислам - "исцеление" (отдельной человеческой души и всего народа), то есть превращение больной части человека, общества в здоровую, следовательно, созидание цельной личности и цельного круга людей (народа);
муслим (мусульманин) - "исцелитель". Это значит, что, приняв религию ислама, человек должен стараться приобщать к этому вероучению других;
амир (эмир) - "получающий приказы". Амир алъ-муминин, начиная с 60-х годов VII века, когда возникла первая мусульманская династия (Омайядов), стало пониматься как "повелитель правоверных" (то есть халиф). Но тридцатью годами ранее это - "получающий приказы от надежных" (то есть ближайших сподвижников покойного пророка Мухаммада) на посту главы мусульманской общины;
халифа (халиф, правитель мусульманского государства) - "то, за чем следуют". Руководимый советом, состоящим из первых мусульман, вынесших на своих плечах всю тяжесть борьбы за торжество ислама, глава общины Мухаммада на первых порах безлично олицетворяет собою религиозно-державное начало, за которым надлежит следовать всем правоверным;
дин - "суд". Именно в таком значении это слово употребляет сура, поставленная в Коране на первое место (ее название: "Открывающая Книгу", по времени же ее произнесения она сорок восьмая). Указанное понимание поддерживается через арабское мадина (ма-дин-а, сирийское до-арабское с ассимиляцией мдитта) - "город", буквально "место суда" (осуществляемого крупным или мелким правителем в своей столице). Сюда же следует отнести арабское ханиф ад-дин - "судящий здраво".
Проникновение в глубь слова позволяет восстановить стершиеся под воздействием времени либо чужой руки подлинные страницы истории.
* * *
Помещаемый ниже текст Корана представит яркие картины:
клятвы -
Клянусь Я теми, перед кем предстали души чистых, скверных,
Кто сонмы душ исторг из тел благочестивых и неверных,
Кто, дело выполнив, плывет небесной высью голубою
И в небеса на Суд влечет людские души за собою!(СУРА 79),
Я небом, где созвездия трепещут,
Клянусь, и Днем для всех мужей и жен,
Свидетелем из тех, кто не клевещут,
И тем, о ком свидетельствует он!(СУРА 85),
Для клятвы - денница и десять священных ночей,
И ночь, где мгновения мрака текут, как ручей...(СУРА 89),
День Страшного Суда -