Что за дело (нам судить) их поведение. Господь не говорит: дайте моему добронравному меньшему брату, а просто: створите единому от меньших братий, не разбирая кто – он. Он судится от своих дел, а мы от своих… Особо делает замечание о путешествующих, говоря, что, если Господь, заповедая апостолом своим сказала: в оньже града внидете, дайте мир ему, аще не приемлет вас, отрясите прах ног ваших и мир ваш возвратится к вам. Эти слова – ужасны. В виду то апостолов, быть может, пройдет Один, Его же недостоин весь мир, и не даст мира граду нашему. Как это понять и кто виноват за отнятие мира у целого города? Быть может, возжелали бы и это сделать да уйдет. Восхищайте царствие Божие, покуда есть время. Не беспокойтесь о будущем состоянии вашего семейства. Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущий. Вот вам, любезнейшие родители, предстоит купля бриллианта высокой цены; вы заплатите мало, а пользы получите много". Просьба о. Макария была уважена. Странноприимный дом был устроен Иваном Дионисьевичем.
Желание помочь своей метании, крайне нуждающейся в материальных средствах, помочь при помощи родительских капиталов, в которых и он себя признавал участником, и тем еще более поспособствовать все той же настойчиво им преследуемой цели – спасению их души, побуждало о. Макария в каждом своем письме просить их о милостыне в монастырь, или же об участии их в устройстве храмов его и благоукрашении их. "Я теперь, любезнейшая матушка, осмеливаюсь тебе написать вот о чем, – пишет о. Макарий через несколько дней после своего пострижения, еще на одре болезни. – Как братцы сочетались браком, имели милость от вас на подарки невестам, то я, как теперь поступил в монашество и на Жребий Царицы Небесной, то моя, если дерзаю сказать, Невеста, Которой себя обручил, воздаст и вам. Здесь строятся храм Покрова Пресвятой Богородицы и, по необходимости, для русской братии келии. Уже много русских, а монастырь имеет долгу 60 тысяч рублей, поэтому я и припадаю к стопам ног ваших, хотя не вдруг, попросите батюшку в хорошее время и в тихий час. Я уже не смею писать. А как вам Матерь Божия внушит и когда, отслужите молебен Боголюбской Божией Матери и после скажите, авось нам Господь поможет устроить. Прошу вас Бога ради не оставьте ради Божия Матери. Она вас Сама утешит". Просьба эта удалась вполне, и в письме от 24 апреля 1852 года о. Макарий благодарит мать "за участие", за то, что "испросила у батюшки для Покрова Божией Матери в честь ее строящегося храма и для нас убогих келий, а равно для престола одежду. От души вас благодарю, – прибавляет он. – Пусть сама Общая Заступница вас наградит в будущей жизни, оденет вас ризою нетления и славы небесной". "Слава Богу, – восклицает восторженный и упоенный своим успехом инок Макарий, – что я теперь удостоюсь слышать здесь между именами создателей и благотворителей имена моих близких сердцу, имена моих дражайших родителей и братьев. О, как сладко вспомнить и человеку о добродетели своих бесценных на земле! Как же будет самому человеку, когда будет взвешиваться жизнь его на общем пути мытарств? О, тогда сколько радости, сколько благодарности за мысль и тому, кто ее подал! Одна добродетель (таким образом) в жизни еще дала шаг к необозримому пространству на небо, ближе к Сладчайшему Иисусу, а молитва Богоматери за незабвение Ее пречистого долга – все это дела небесные. Да усладит вас Господь и Пречистая Матерь здесь на земле и там на высоте покроет своим могущественным омофором, облечет вас в ризу нетления и венцы райские да украсят ваши головы". "Братец писал, – читаем мы в другом письме, – что вам Господь внушил сделать или поправить иконостас. Слава Богу, что подобные дела есть плодоносная земля, на коей произойдет вторичный плод. Я радуюсь, что вы имеете мысль о вечности, чтобы и там приуготовить и облегчить путь мимо Миродержца. Матерь Божия Сама вас осенит своим покровом".
Но на этом о. Макарий не остановился, а пошел дальше в своих настойчивых просьбах. Он решился просить своих родителей "построить больницу с церковью, в которой будет приноситься бескровная жертва за весь род", и таким образом "сделать вечное неизгладимое о себе и о всех поминовение". Как и в других случаях, так и в данном, о. Макарий обращается "к любезнейшей и дражайшей матушке" "позаботиться попросить батюшку", "похлопотать, дабы бескровная жертва, которою очищаются наши грехи, приносилась бы постоянно, когда возможно, по уставу церкви". И эта просьба о. Макария, как мы знаем, была уважена родителями. В русском Пантелеимоновском монастыре имеется параклисв честь всех афонских святых при братской больнице, построенный на иждивение И. Д. Сушкина.
"Сосуд прекрасный в обители первый", "подсвечники, парча, штофная материя, газы, книги" и т. п. предметы– все это в монастыре или жертва родителей о. Макария или же его брата Василия Ивановича из Петербурга. Вообще со времени вступления о. Макария в число братии русского Пантелеимоновского монастыря, как выражаются старцы его, [он] "тесно соединил духом Христовой любви и единения"родителей Сушкиных с отцами обители и сделал их одними из главных благотворителей, жертвователей и устроителей ее.
О. Макарию желательно было, чтобы Иван Дионисьевич встал еще в более тесное общение с обителью, проникся к ней большею любовью и расположением, для чего он неоднократноприглашал отца побывать на Афоне. Но этот план его не удался. Иван Дионисьевич не видел Афона, по недостатку времени, которое уходило у него на отправление разного рода служебных обязанностей по выборам горожан, но зато там гостили и неоднократно его дети: Василий и Петр Ивановичи, своими жертвами не забывавшие обитель до последнего времени. Что же касается Ивана Дионисьевича, то он, кроме указанных выше пожертвований, до самой своей смерти ежегодно, ко дню своего ангела, высылал в обитель по 500 рублейна "утешение братии".
Итак, вот какими думами, мыслями и чувствами жил схимник Пантелеимоновской афонской обители о. Макарий; вот что занимало его ум, душу и сердце на этих первых шагах его иноческого подвига. Исполнение иноческого послушанья, молитва, келейное правило, мысль о спасении себя и своих присных, беседы с духовником, чтение аскетических и нравственно-назидательных книг – все это с избытком переполняло время его короткого дня и у него не хватало времени думать о том, что делается за стенами его обители. А между тем над его отечеством нависла мрачная туча; его соотечественники были накануне беспримерно кровавой и тяжелой Крымской войны, объявленной манифестом Императора Николая Павловича 20 октября 1853 года. Для о. Макария небо чисто, безоблачно, атмосфера благорастворена. По его письмам как будто бы все обстоит благополучно. Во всей его переписке нет ни малейшей тени опасения, боязни за свою судьбу, судьбу отечества и русского монастыря на Афоне. И если бы не лаконическая заметка, весьма, впрочем, характерная: "Мы еще живы, а что делается между державами, нам неизвестно в пустыне. Ожидаем воли Божией, как Ему угодно будет. По силе молимся о вас", – то можно было бы подумать, что об объявлении Крымской войны ему даже и неизвестно. Тогда как из других источников нам известно, что пред началом войны не обошлось дело без волнений в русском Пантелеимоновском монастыре среди монашествующих русских.
"Но вот наступил 1853 год, – пишет биограф о. Серафима святогорца. – Между Россией и Турцией возгоралась война, слухи о которой произвели страшное смущение в русской братии и по всему Афону и многие из нас, страшась мести, кровожадности и коварства фанатиков-турок, спешили на время войны удалиться в Россию. Думал уехать в отечество и о. Сергий (святогорец Серафим), но Пресвятая Богородица не восхотела отпустить доблестного своего воина со св. горы Афонской. Три раза собирался он в путь и три раза пароход приставал не к той пристани, где с нетерпением ожидали его". О. Серафим принял это за указание свыше и вернулся обратно в монастырь, а 17 декабря 1853 года тихо и покойно скончался.
Что касается остальных монахов русских, то они были удержаны на Святой Горе мудрыми советами старца игумена Герасима и ближайших его советников. Когда старцы монастыря заметили уныние и волнения среди русской братии, то немедленно составили собор для обсуждения мер, необходимых к успокоению взволнованных умов. На вопрос о. духовника Иеронима: "вследствие наступившей войны братия русские начали смущаться, то как благоволите поступать?" архимандрит Герасим ответил: "Схимонахи должны помнить свои обеты и никаких треволнений не бояться, а положиться на волю Божию". О. архимандрит Амвросий, участник собора, прибавил к сказанному игуменом: "А разве монашейные могут оставлять свои обеты?" Все участники собора единым голосом ответили: "Нет, не могут". Тогда игумен заключил: "Рясофорные и послушники пусть руководятся советами старца, а если не могут понести, то пусть уезжают". Соборное решение было переда но отцам и волнение между ними стало мало-помалу утихать. Только наиболее робкие из русских оставили Афон, а все прочие, положившись на волю Божию, остались на Святой Горе мужественно переносить все невзгоды и лишения тяжелого военного времени.
Мы, к сожалению, лишены всякой возможности изобразить состояние русской обители на Афоне в данную тяжелую годину, так как о. Макарий не касался этих сторон жизни ее, занятый своею внутреннею жизнью, а письма старцев афонских, писанные к родителям о. Макария, к великому прискорбию, до нас не сохранились. Во всяком случае, оно было в высшей степени критическим, как это можно заключать по письму старцев обители, посланному в Тулу пред самым окончанием крымской кампании. "Изображать ли вам настоящее наше положение? – пишут отцы афониты, – но оно уж было нами описано вам некогда. Не будем поэтому раздражать души нашей и вашей безотрадностью нашего нынешнего состояния, скажем вам только, что мы пока еще существуем, покрываемые заступлением Богоматери. Всякий, имеющий даже и холодное воображенье, представив себе наши обстоятельства, может понять ясно наше положенье. Недавно само высшее турецкое правительство предписало продавцам съестных припасов, возвысившим на них цену почти до неимоверности, продавать преимущественно хлеб по назначенной от него цене. Цена же правительства следующая: 4 пиастра (пиастр 16 копеек ассигнации) за око (3 фунта) низшего качества и 5 пиастров за око высшего качества. Заметьте, само правительство признает таковую цену умеренною! Но правительство разослало только свои предписания, а запасов-то хлебных не увеличило, следовательно, к чему же послужат его предписания?". Недостаток жизненных насущных припасов, их страшная дороговизна, прекращение всякого почти общения с родиною, а вместе с тем и прилива пожертвований, как единственного средства к существованию обители, обременительные проценты по долговым обязательствам прежнего времени, наконец, постоянный страх за свою жизнь – все это делало жизнь русских иноков на Афоне в это время не только тяжелым, но поистине "страдальческим подвигом", как характеризуют ее сами иноки.