Живя в первопрестольной столице русского государства, жители которой искони отличаются религиозностью, усердием и щедродательностью на нужды храмов и монастырей, покойный о. Арсений не только служил молебны и собирал милостыню, но главным образом направлял свои усилия к тому, чтобы прочно обосноваться в Москве и иметь право говорить: "Вот и мы теперь, помощью угодника Божия, постоянные жители Москвы". Этого он и достиг вполне, устроив на одной из бойких улиц Москвы афонскую часовню во имя св. Пантелеймона, которая дает русскому Пантелеимоновскому монастырю богатые материальные средства и, конечно, надолго останется главным источником ее обеспечения, – это с одной стороны, а с другой, та же часовня является посредницею живого и легкого общения между Россией и русским народом и Афоном и русскою Пантелеимоновской обителью на нем.
Некоторое время труды о. Арсения в Москве разделял с ним нынешний игумен – архимандрит русского Пантелеимоновского монастыря о. Андрей, который, однако, оставался на этом послушании сравнительно недолго. Любя уединение, по природной склонности к аскетизму, о. Андрей тяготился суетливою столичною жизнью и удалился на Афоне в монастырь, где он делил все свое время между точным выполнением всех монастырских, положенных по уставу, служб и келейными духовными упражнениями аскетического характера. Благодаря симпатичному голосу, ясной и выразительной дикции, о. Андрей пользовался среди братии обители славою лучшего "канонарха", в каковой роли имели удовольствие его видеть и слышать все те из посетителей Афона, которые приезжали туда к "нарочитым" или великим праздникам. Как "строитель Таин Божиих" – это выдающийся пример благоговения, истого ревнителя церковного благолепия и строгого выполнителя православного богослужения "разумно и благообразно", по сложившимся на Афоне преданиям старцев. За свою высокоаскетическую жизнь о. Андрей долгое время состоял на "хуторе" Крумица духовником довольно многочисленной братии, живущей там постоянно для работ.
В монастыре среди русских монашествующих всегда выдвигался, и весьма заметно, симпатичный иеромонах и духовник о. Рафаил (вятич). С полугимназическим образованием, начитанный в святоотеческой литературе и даже светской, живой и остроумный о. Рафаил для образованных посетителей русского Пантелеимоновского монастыря был незаменимым собеседником, "живым человеком" посреди людей "не от мира сего". Красивая наружность, изящные манеры, развязная и остроумно-бойкая речь его производила на этих посетителей самое приятное впечатление, и они уезжали из обители положительно очарованными о. Рафаилом. Те же симпатичные качества его характера и хорошее знание современного разговорного новогреческого языка расположили в его пользу и даже снискали ему почетную известность и среди монашествующих афонских греков. Старцы обители не могли не понимать того значения, какое естественным образом он занял в среде братства, и стали, несмотря на его сравнительную молодость, недавность в обители и даже некоторые "немощи", постепенно возвышать его в глазах старцев-иеромонахов. О. Рафаил имел все доступные афонскому иноку награды: набедренник и палицу, считался настоятелем греческого Пантелеимоновского собора и носил почетнейшее на Афоне титло "духовника". Ввиду этого на Афоне греки, болгары, русские и даже некоторые из братии Пантелеимоновской обители стали смотреть на о. Рафаила как на будущего преемника игумена Макария. Мысль эта, кажется, не была чужда и самому о. Рафаилу, о чем можно догадываться по его настойчивому желанию видеть "преемника" объявленным еще при жизни покойного о. Макария. Провидению, как увидим после, угодно было жребием указать преемника покойному игумену в лице нынешнего игумена о. Андрея, никогда не мечтавшего об этой высокой чести, и разрушить тайные надежды желавших ее. Оставалось примириться таким образом с совершившимся фактом, как это и сделали другие люди, не менее сильные характером и умом и не мало потрудившиеся на пользу своей обители, но о. Рафаил почему-то посмотрел на дело Божие иначе. С вступлением на игуменский трон о. Андрея, когда устанавливался нынешний порядок жизни в русской Пантелеимоновской обители на Афоне, когда, следовательно, требовалась особая дружеская совместная работа всех представительных старцев ее, о. Рафаил неожиданно не только сделался лицом совершенно индифферентным, но тайно встал в оппозицию к этому порядку. Едва ли можно было от этого ожидать благих последствий для обители и трудно было бы предсказать, чем все это кончилось, если бы счастливый случай не вызвал о. Рафаила из Пантелеимоновской обители и не поставил его во главе знаменитейшей русской Саровской обители. Русская Пантелеимоновская обитель проводила о. Рафаила со скорбью, потому что она потеряла в нем талантливую силу, но с сердечным пожеланием ему трудиться успешно на пользу дорогого отечества и святочтимой русским народом обители и обрести снова "мир душевный", которого он лишился в последние дни своего пребывания на Афоне…
Нынешний архимандрит – игумен новоафонской Симоно-Канонитской обители о. Иероним – человек скромный и в высшей степени трудолюбивый. Воспитывался он в обители под непосредственным влиянием знаменитых старцев, будучи келейником о. Макария. В качестве помощника эконома практически достиг весьма замечательных познаний по части архитектурной и инженерной и, устройством вверенной его попечению обители на Кавказе, он приводит в восторг не только обычных посетителей-поклонников своей новосозданной обители, но даже удостоился одобрения Их Величеств, в последнее путешествие на Кавказ в 1888 году.
Неоспоримо важную услугу оказал монастырю известный о. Паисий, более двадцати лет занимавший должность заведующего подворьем в Константинополе. Полуграмотный, но от природы весьма умный, с непреклонною силою воли и настойчивым характером, о. Паисий был все время энергичным и неустанным работником для своей обители. Руководимое им подворье было всегда образцовым в ряду других русских подворий – Андреевского и Ильинского и охотно привлекало в свои гостеприимные стены массы наших поклонников и поклонниц. Для этих последних о. Паисий был увлекательным проповедником, "прозорливцем", бичевавшим их пороки и увлечения. Имя его было весьма популярно среди поклонников, которые под влиянием его убеждений и рассказов об Афоне нередко изменяли курс своего паломнического пути и ехали на Афон, вопреки своим намерениям, лишь бы проверить рассказы о. Паисия. Таким образом, о. Паисий привлек в свою обитель многих благодетелей. От природы весьма умный и общительный по характеру, он был радушно принимаем в наших константинопольских посольстве и консульстве, которые нередко по важным делам спрашивали совета о. Паисия. Неудивительно поэтому, что о. Паисий находил для себя самую сильную поддержку в авторитете своих знаменитых старцев, сердечно его любивших. К сожалению, однако, нужно сказать, что, весьма полезный в этой скромной роли афонского инока, о. Паисий не чужд был всегда стремления к иеромонашеству, на которое он, по уставу афонскому, не имел права, и это стремление погубило эту весьма полезную силу для монастыря и для нашего отечества. Увлеченный обещаниями почестей и архимандритского сана со стороны известного вольного казака Н. И. Ашинова, который подолгу проживал у него в Константинополе, о. Паисий на склоне лет своих оставил Константинополь и русский афонский монастырь и, после рукоположения в сан архимандрита в С.-Петербурге, рискнул связать свою судьбу с судьбою упомянутого авантюриста. Читателям хорошо памятна печальная судьба пресловутой абиссинской миссии[151] и знаменитая кровавая танджурская эпопея, а поэтому мы не будем говорить о ней. Воротившись в Россию, архимандрит Паисий поселился временно в Александро-Невской лавре, а ныне обречен доживать свой недолгий век на покое в Саровской пустыни.
Воспитывая будущих деятелей на благо русской обители на Афоне, о. Иероним не забывал, что этим труженикам придется всегда работать среди людей иного племени, иного языка, а поэтому для успеха самого дела необходимо практическое знакомство с людьми, с которыми им придется жить и действовать, и знание их языка. Всеми зависящими от него мерами поощряя иноков русских к изучению языков новогреческого и турецкого, о. Иероним, сам прекрасно владея языком ромейским или новогреческим, решился составить для желающих учиться этому языку "Русско-греческий словарь", в котором поместил более чем шесть тысяч слов простого греческого языка, несколько необходимых фраз для повседневных разговоров и краткую грамматику этого языка. Так как иноки из русских, большею частью люди, вышедшие из народных школ и незнакомые с греческим алфавитом, не могли читать греческие слова, написанные греческим алфавитом, изучить который дело нелегкое, то о. Иероним решился напечатать свой "Русско-греческий словарь – разговоры – грамматика" русским шрифтом, чтобы таким образом облегчить пользование этою книгою большинству иноков. Словарь этот, вышедший в свет в 1865 году и набранный руками афонских русских иноков в существовавшей там некоторое время русской типографии, для многих остается и доселе единственным руководством, хотя ныне нередко можно видеть у иноков и другую подобную книжку, изданную в Одессе г. Карианди. Для русских людей, занимающихся изучением новогреческого языка, книжка о. Иеронима представляет больше удобств, чем эта последняя книга, так как греческие фразы ее переданы весьма близко к их нынешнему произношению, а не так, как те же фразы должны быть написаны. Вот почему по книжке г. Карианди решительно нельзя научиться говорить без учителя и без практики. Благодаря таким стараниям о. Иеронима, все почти упомянутые деятели свободно владеют новогреческим языком. Многие и из братии также хорошо говорят на этом и болгарском языках. Для изучения турецкого языка некоторые из братии (например, нынешний грамматик о. Матвей) посылались в Константинополь, где они занимались под руководством нарочито нанятых учителей.
Но по сложности дел монастырских обители необходимы были всегда и образованные люди из русских, для того чтобы из них можно было иметь антипросопов для карейского кинота, где дела ведутся на греческом языке, грамматиков (секретарей) для разбора и ответов на греческую корреспонденцию, для лиц, заведующих метохами и т. д. Вот поэтому-то, как о. Иероним, так потом и о. Макарий, старались некоторым из братии, более способным и чувствующим любовь к науке, давать настоящее школьное образование. После всестороннего искуса на разных послушаниях, начиная с мытья тарелок, чистки картофеля на общебратской трапезе, ношения камней, исполнения обязанностей погонщика мулов, караульщика винограда и огородов и т. п., двадцатилетние юноши, крестьяне и мещане отправляются на Карею и там засаживаются за греческий букварь. Находясь под непрестанным руководством учителя грека эти юноши в течение шести-семи лет настолько изучают эллинский язык, что владеют им потом свободнее, чем даже своим природным. Эти русские ученики наравне с учениками греками прослушивают полный гимназический курс в тамошней общеафонской школе, под руководством опытных дидискалов, свободно слушают лекции на новогреческом языке, легко переводят Аристотеля, Платона и читают бегло творения святых отцов: Василия Великого, Иоанна Златоуста, Григория Богослова и других и иногда в успехах даже превосходят своих сверстников природных греков. Такую школу образования прошли выдающиеся деятели в обители св. Пантелеймона о. Нафанаил, Матвей, Агафодор и др.
Первый настолько освоился с греческой жизнью и языком, что решительно ничем не отличался в жизни от своих сотоварищей по киноту, в котором он много лет состоял антипросопом (представителем) русского Пантелеимоновского монастыря. Несмотря на свое курское происхождение, он считался на Афоне за чистокровного грека, и трудно было убедить афонских эллинов в том, что в его жилах течет настоящая русская кровь. Усвоив их образ жизни до мелочей, зная в совершенстве их язык, о. Нафанаил переродился даже и характером. Он был порывист и увлекающийся человек в своих обычных поступках, речист, сидя на балконе за стаканом холодной воды с ложкою густого варенья, но он в то же время осторожен в важных делах, касающихся его монастыря, предусмотрителен, изворотлив и даже хитер, когда задеваются его насущные интересы; он молчалив в киноте, когда ведется дело о делах его не касающихся, но речь его быстра и стремительна, когда он был задет за живое. Одним словом, и на взгляд русского человека – это был истый сын свободной Эллады. Греки называли его "хитрецом" и весьма редко верили тому, о чем он говорит откровенно, всегда подразумевая нечто более важное в тайнике его души, о чем он настойчиво молчал. Это-то положение и давало ему нередко возможность устраивать и направлять свои дела к благоприятному окончанию совершенно неожиданными для его сотоварищей путями. Эти только, бывало, дивятся его ловкости и умению все так скоро и живо обделывать. Смерть весьма рано отняла у обители этого даровитого деятеля. О. Нафанаил скончался († 1890) пятидесяти лет с небольшим.
О. Матвей – харьковский купеческий сын, исполняет в монастыре должность грамматика или секретаря по греческим делам. О. Матвей корреспондирует со всем Афоном, с великою церковью константинопольскою и с правительством. Он превосходно владеет языками новогреческим и эллинским классическим, пишет и читает по-турецки, несколько знаком с языками латинским и французским. Это лингвист и ученый в настоящем, можно сказать, смысле этого слова. Свободные часы от своих прямых обязанностей по должности секретаря он проводит обыкновенно в монастырской библиотеке, которая, благодаря его неустанным заботам и горячей любви к книгам, ежегодно наполняется новыми капита льными приобретениями. В настоящее время по количеству рукописей греческих и южнославянских и по их важной научной ценности библиотека нашего монастыря на Афоне может стоять наряду с лучшими библиотеками Афона – Лаврской, Ватопедской и др. Библиотека приведена в порядок, и о. Матвей составляет и обстоятельное описание всех имеющихся в его распоряжении рукописей. Поэтому нередко его можно видеть в библиотеке над сличением греческих творений рукописных по лучшим изданиям этих творений западных ученых – Маия, Гоара, Свойнсона, Питры, Миня и др., и в самых рукописях и на полях их разного рода замечания и варианты, сделанные его рукою и весьма интересные для ученого исследователя. Отсюда о. Матвей обнаруживает замечательно богатую эрудицию, которой может позавидовать всякий ученый, и своею начитанностью и знакомством с рукописями и печатной литературой поражает многих ученых путешественников. Но о. Матвей не только знаток богословской письменности, опытный палеограф, издатель некоторых произведений древней письменности с собственными примечаниями и предисловиями (ему в новом издании афонского патерика принадлежит открытие и издание весьма многих сказаний об отцах, подвизавшихся на Афоне), а также страстный нумизмат, будучи хорошо знаком с восточною нумизматикою, имеет сведения в греческой эпиграфике и любитель древностей классических и церковных. Жажда знаний у этого простого, в высшей степени скромного инока, чуждого всяких почестей и отличий, отказывающегося даже от принятия сана иеромонаха, неоднократно ему предлагаемого, – поразительная: нет такого предмета, которым бы он не интересовался, о чем бы он не желал выслушать разумную речь заезжего специалиста, чтобы потом приобретенные им случайною беседой сведения он не старался приметить на деле, при своих непрерывных книжных или ученых работах. Можно только сожалеть о том, что этот даровитый инок не прошел настоящей систематической школы, без которой самые его занятия двигаются медленно и едва ли даже в полном виде сделаются когда-нибудь достоянием людей науки. Свойственная о. Матвею скромность и флегматичность его характера будут всегда стоять на дороге его благих намерений и всех прекрасных планов.
О. Агафодор, родом москвич, еще сравнительно молодой иеромонах и антипросоп русской Пантелеимоновской обители в карейском протате. Своим возвышением в монастыре он обязан природному уму, всегда истому стремлению к образованию, ради которого он прошел полный курс наук в карейской школе и легко победил всю эллинскую премудрость, а также мягкому симпатичному характеру, образцовой монашеской жизни и вообще прирожден ной ем у рассудительности. Несмотря на свою молодость, он был близким человеком покойного о. Макария, который посвящал его в тайны своих помышлений, и ныне, как опытный и рассудительный духовник, пользуется среди монашествующей братии обители почетом и уважением.