Инсинуации, ожесточенные нападки и чудовищная клевета этой печати на русских иноков на Афоне и обвинения их в коварных махинациях и злых намерениях по отношению к Македонии, Фессалии и другим областям Османской империи производили сильное впечатление не только на умы общества, питавшегося исключительно сведениями этих газет, но даже на турецкое правительство и некоторых дипломатов великих западных держав, располагавших всегда сведениями из более чистых и достоверных источников. Едва ли можно сомневаться в том, что г. Лейард, английский посланник при Оттоманской Порте, сообщивши "достоверные сведения" относительно русских иноков на Афоне своему правительству в особой депеше, которая потом попала и на страницы английской официальной "Синей книги", почерпнул их из этого грязного источника. В противном случае он не наговорил бы в краткой депеше столько нелепостей и противоречий действительному положению вещей на Афоне, сколько в ней обнаружено сейчас же после ее обнародования. "Узнал я, – говорится в донесении г. Лейарда, – из достоверного источника (?), что в настоящую минуту русские агенты стараются произвести восстание греков и болгар в Македонии и Фессалии, деньги же на это и злокознества идут собственно из греческих монастырей Афона (?!). Русское правительство учинило предводителем (?) некоего монаха Макария из княжеского рода (!!!), который большими денежными затратами успел в том, что его избрали игуменом монастыря св. Пантелеймона". Здесь все от начала до конца ложь и противоречия, лучшим доказательством чего, по нашему мнению, кроме известных нашим читателям исторически достоверных фактов, может служить, между прочим, и то обстоятельство, что греческие афонские монастыри, крайне возмущенные легкомысленною фразою этой депеши: "Деньги и злокознества идут собственно из греческих монастырей Афона", написали сильный протест и отправили его для напечатания в константинопольской газете "Neologoj". В протесте назывался "клеветником тот, кто сообщил такое полнейшее сведение" и выражались отцами верноподданнические чувства султану.
Глава IX
Дело о русских иноках на Афонской горе
Пока нападки и клеветы на русских иноков на Афоне ограничивались лишь столбцами местных газет, турецкое правительство относилось к ним спокойно, но когда однородные обвинения и притом "из достоверного источника" появились на страницах иностранных официальных документов, то дальнейшее равнодушное отношение к ним сделалось невозможным. Необходимо было или исследовать всесторонне образ поведения русских иноков на Афоне и опровергнуть взводимые на них обвинения, или принять нужные меры к их удалению с Афона. Решено было спросить мнения на счет поведения их у главы Константинопольской Церкви, в духовной зависимости у себя державшей и Святую Гору, для чего Патриарх был приглашен на аудиенцию к султану. Патриарх Иоаким II дал его величеству султану по данному вопросу заверения вполне успокоительного характера. Но правительство почему-то отнеслось к этим заверениям Патриарха с недоверием, так как после упомянутой аудиенции стало известным намерение его, обсуждавшееся и одобренное даже и на совете министров, выселить русских иноков с Афона в Анатолию, в монастырь Сумелла, находящийся близ Трапезунда. В этом смысле было послано предложение святейшему Патриарху, чтобы он привел в осуществление настоящее решение правительства. Оскорбленный недоверием правительства к его заверениям, Иоаким II сделал возражение на это предложение, заявив категорически, что он лично не находит достаточных причин к этому выселению русских иноков, так как "они, во-первых, – писал Патриарх, – ваши подданные, во-вторых, послушные чада Церкви, и, в-третьих, в продолжение своей жизни на Афоне не показали никакого противодействия как правительству, так и Церкви. Следовательно, – заключил он свои возражения авторитетно, – я не могу взять на свою ответственность такого поступка. Если же почтенное правительство замечает в чем-либо русских, живущих на Афоне, или имеет какое-либо подозрение, то может распорядиться как ему благоугодно, в чем и препятствовать не смею, а для оправдания Великой Церкви подам отношение Великой Церкви". Свою угрозу Патриарх и выполнит немедленно, подав правительству прошение об отставке.
В своем отношении Патриарх выражал, во-первых, глубокую скорбь о том, что, при всем его желании содействовать почтенному правительству во всех его нуждах, оно ему не доверяет, даже и после тех уверений, каковые им заявлены его величеству султану, а также и высокопоставленным членам Блистательной Порты; во-вторых, что правительство более доверяет клеветникам и наветникам, которые могут повредить государству и нанести ему какую-либо новую неприятность и, в-третьих, что он, объясняя правительству, вместе с тем просит оное уволить его от трудов и забот, которые при старости окружают его.
Подав это прошение, его святейшество, между прочим, приказал своему капу-кехаи (чиновник особых поручений в сношениях Патриархии с правительством) сказать министру иностранных дел конфиденциально, что "русские, живущие на Афоне, не пойдут с Афона, ибо они пришли жить на Афоне, но не где-либо в другом месте Турции, ибо у православных есть на это место особое воззрение, по святости оного, что свидетельствует само его название "Вертоград Панагии", живущим на котором даны Богоматерью особые обетования и запрещен вход для женщин, которые служат преткновением в другом месте, – что все и влечет с далекого севера на Афон благоговейных русских, оставляющих родину, звание, богатство и все близкое сердцу для того только, чтобы в этом далеком уголке приобрести себе душевное спасение. Вот что их увлекло на Афон, а не другие какие-либо цели, приписываемые им теперь клеветниками. Когда правительство вздумает им предписать выезд, то непременно они в свою очередь подадут протест в германское посольство, сказав, что они были в подданстве турецкого правительства собственно вследствие пребывания по религиозным целям на Афоне и не отрицаются от этого подданства, исполняя обязанности, возлагаемые правительством, но с сего дня они объявляют себя русскими подданными под покровительством германского посольства, которое, конечно, тотчас их примет и тогда пойдут с турецким правительством переписки и новые затруднения, могущие наделать много шума, а наше правительство и без того терпит много нападок". Министр принял к сведению сообщение Патриарха и обо всем сделал подробное донесение великому визирю. Был созван вторичный совет министров, который постановил оставить русских в покое, но назначить особого чиновника и послать его на военном пароходе, чтобы он исследовал истинное положение дел на месте, где живут русские, и дал правительству верные о нем сведения. К этому же, ввиду слухов о некоторых волнениях греков, присоединялось поручение присмотреться к поведению и афонских греческих монахов. Для выполнения настоящего поручения был избран правительством Зивер-бей, а со стороны Патриархии член синода митрополит Амвросий Хиосский, как член следственной комиссии православного вероисповедания.
Его святейшество Вселенский Патриарх, еще раньше, чем была наря жена эта комиссия правительством, послал на Святую Гору своего племянника митрополита Иоакима Дерконского экзархом и поручил ему собрать подробные сведения о живущих на Афоне с точным указанием отчества, звания, лет от роду и лет нахождения на Святой Горе, а также успокоить и прекратить те беспорядки и распри, какие в ту пору происходили в монастырях Ксенофском, Костамонитском и между Кропотамом и Симоно-Петром. Нелегко было экзарху уладить дела в монастырях греческих, но едва ли не труднее для него было добиться списков монашествующих лиц в каждом из афонских монастырей. Греки почему-то сочли это требование обидным для себя и медлили его выполнением, хотя требование экзарха о списках было разослано циркулярно по всем монастырям. Они даже жаловались на Патриархию Мустафе-паше, мутесарифу города Сереса (гражданскому губернатору), приехавшему на Афон на особом пароходе 19 июля в бытность его на Карее 28 июля. Здесь же греческие монахи не преминули выставить на вид, что Патриархия передала монастырь русским, чем ввела этот элемент в святогорское общество, которого они не желали, и самое требование списков считали не чем иным, как желанием Патриархии защитить русских афонских монахов. Паша на это ответил жалующимся: "правительство, имея в виду русских, не упускает из виду смотреть и на другие элементы Святой Горы. Правительство в данном случае сделало особую честь Святой Горе, что потребовало списки не чрез светского чиновника, а чрез Великую Церковь, потому что чиновник за такое упорное неисполнение давно бы многих арестовал, а экзарх, как человек духовный, снисходит этим наружным беспорядкам". Но и после этого внушения греки упорно отказывались от подачи списков через экзарха в Великую Церковь и представили их лишь через солунского пашу, чем страшно обидели Патриарха Иоакима II.
8 сентября, утром, пред литургией показался в виду Афона военный турецкий пароход. Русские иноки монастыря св. Пантелеймона, находившиеся под сильным впечатлением полученных от 29 августа сведений из Солуни о страшном погроме их подворья и о заключении в тюрьму живших там иноков иеродиакона Алексея, схимонаха Адама и Гликерия (об этом подробнее речь впереди), пришли в смущение. Они предполагали, что это едет следственная комиссия по этому солунскому делу и что монастырь так же, как и подворье, подвергнется обыску. Тотчас послали монаха на пароход узнать, кто приехал и с какой целью. По справкам оказалось, что это были командированные правительством для исследования настоящего положения дел на Афоне министерский чиновник Зивер-бей и Амвросий, митрополит Хиосский. Первый потребовал к себе каймакама и таможенного чиновника Бикира-эфенди, а митрополит Амвросий посоветовал о. игумену отслужить поскорее литургию и приехать для свидания с ним на пароход. По окончании литургии о. Макарий немедленно отправился на пароход, где был принят прибывшими весьма благосклонно. Гости были приглашены к обеденному столу в монастырь, после которого обошли все постройки и заведения обители, попросили списки монашествующей братии и, распростившись с о. игуменом, отправились на Карею, а оттуда в объезд по монастырям. В Руссик гости вернулись 14 числа. Зивер-бей был очень любезен и внимателен к отцам русской обители и видимо показывал довольство и хорошее впечатление, которое он уносил с собою из своего путешествия на Афон, и так как погода была дождливая и на море бушевала буря, то гости прожили в монастыре до 17 числа сентября месяца. Сюда приезжали представители русских скитов Андреевского и Ильинского, чтобы засвидетельствовать правительству свое почтение и объяснить, что цели их пребывания на Афоне совершенно мирные и с политикою ничего не имеют общего.
18 числа сентября прибыл к Афону другой пароход из Солуни, на котором приехали два архиерея: митрополит Кирилл Гревенон и Иоаким, митрополит Дерконский, по исполнении возложенного на него поручения Патриархом возвращавшийся в Константинополь, и мустешар (товарищ губернатора). Отцы обители новых гостей встретили колокольным звоном и краткою литиею в храме, так как прибывшие были все христиане, а потом угощали их на архондарике по-восточному. После встречи между митрополитами и обоими турецкими чиновниками довольно продолжительное время шла оживленная деловая беседа. Затем Зивер-бей и митрополиты Хиосский и Дерконский откланялись отцам обители и, при колокольном звоне, отправились на военный пароход, чтобы ехать в Константинополь. О. Макарий проводил гостей на пароход и там любезно простился с ними.
По возвращении с парохода была предложена вновь прибывшим гостям трапеза, после которой мустешар осматривал библиотеку и некоторые монастырские постройки, причем всячески старался быть любезным с отцами обители, чтобы расположить их к себе. Мустешар напоминал о клеветах, возводимых на русских, и спрашивал отцов, не имеют ли они на кого-нибудь особых жалоб? Отцы ответили отрицательно, заявляя, что они скорбят лишь о разногласиях между монастырями. На следующий день, после продолжительной беседы с о. игуменом, мустешар отправился в Ксиропотам, чтобы с этого монастыря начать свой объезд Святой Горы, а митрополит уехал на Карею.
20 сентября митрополит Кирилл в карейском киноте предъявил бумагу от Великой Церкви, в которой говорилось, во-первых, о том, что на Святую Гору посылаются три митрополита, из коих Кирилл Гревенон для исследования дел по гражданскому ведомству и для собирания сведений о русских иноках на Афоне, во-вторых, высказывалось порицание за неприличные поступки с митрополитом Дерконским в Ксенофе и за неподачу каталогов с именами монахов и, в-третьих, выражалась надежда, что афониты будут внимательнее к настоящему экзарху.
По объезде Святой Горы мустешар вернулся в Пантелеимо-новский монастырь и прожил, по случаю дурной погоды, с 23 по 26 сентября. Во все это время он советовал старцам жить в мире и согласии с прочими монастырями, подчиниться канонизму, выработанному Патриархией, а во всем остальном быть совершенно покойными, так как он лично убедился в их благонамеренности. 26 сентября мустешар, в сопровождении многочисленной братии и при колокольном звоне, оставил монастырь и отправился на пароход, чтобы ехать обратно домой.
Так закончились все следствия в русском Пантелеимоновском монастыре, уверившие турецкое правительство в полной благонадежности русских монахов, так как, по ироническому, но совершенно справедливому замечанию газеты "Θράκη", следователи "не находили в монастыре никаких иных орудий, кроме богослужебных книг да молитвенников и не менее опасные снаряды: бобы, фасоли, лахана (капуста), колокифья (демьянки) и маслины, которые составляют зимние запасы калогеров. Председатель игумен встречал членов комиссии с полным монашеским благодушием и нашел непреоборимый аргумент, дабы убедить их, что все против него и его братии обвинения были совершенно неосновательны. Комиссии возвращались огарованными сердегным и хлебосольным приемом монахов Святой Горы".
Но не всегда и не везде так благополучно и без дурных последствий для афонских русских иноков оканчивались расследования по подозрениям разных турецких следственных комиссий. Страшный погром солунского афоно-русского подворья и заключение в темницу 29 августа 1877 года о. иеродиакона Алексея с товарищами, о чем мы упомянули выше, служат к тому яркой иллюстрацией. В этом последнем весьма прискорбном случае дело не обошлось для неповинных ни в чем иноков без тяжелых физических и моральных страданий. Вот как рассказывает эпически, но вместе с тем весьма трогательно, обо всех обстоятельствах этого события о. Алексей в письме от 20 февраля 1878 года к покойному игумену о. Макарию.
До 29 августа, по словам о. Алексея, он и его товарищи жили в Солуни спокойно и в полной безопасности: получали исправно корреспонденцию из России и аккуратно исполняли все монастырские поручения, возлагавшиеся на них. Клеветы на монастырь и на русских иноков на Афоне доходили и до их слуха, но они мало придавали им значения, так как хорошо знали, откуда и из какого источника они выходят. Главным агитатором против русских иноков на Афоне и инсинуатором был некто проигумен Ксиропотамского монастыря кир Прокопий, проживавший в это время по делам своего монастыря в Солуни. Он открыто и не стесняясь говорил, что "русских ни одного не останется; во что бы то ни стало очистим Афон от русских; что руссиковские отбили у греков монастырь ни за что и что в Руссике игумен ворочает всем Афоном" и т. д. В последних словах, подчеркнутых нами, намекалось, между прочим, на то обстоятельство, что в споре Ксиропотамского монастыря с Симоно-Петрским из-за келлии Одоид игумен Руссика о. Макарий, ввиду правоты дела и по установившимся добрым отношениям между монастырями, стоял на стороне симоно-петрийцев. Вот почему, когда Ксиропотам проиграл процесс с Симоно-Петрским монастырем, то о. Прокопий, считая виновником всего этого руссиковских монахов из русских и их игумена о. Макария, в страшном озлоблении на них сделал прямо донос на русских иноков солунскому паше. Он заявил последнему, что "игумен Руссика Макарий из царского рода, и что он не игумен, а агент русского императорского дворца, что он живет не для спасения или монашества, а равно и вся братия его, но для возбуждения к восстанию народностей, подданных турецких, особенно славян, и что они имеют огромную корреспонденцию с Россиею и со славянским комитетом, что всякую почту получают и отсылают чувалы (т. е. мешки) писем, что русские имеют в монастыре большие запасы военных снарядов и многих скрытых полководцев под черною рясою и большия суммы денег" и т. д. Этот нелепый донос возымел желанное действие, так как солунский паша (черкес по происхождению) был весьма недружелюбно настроен по отношению к русским вообще. Результатом его была посылка на Афон мустешара для всестороннего расследования там в монастыре по данному доносу, о чем мы сказали выше, и назначение следственной комиссии под командою брата мустешара здесь с целью на месте, в солунском афоно-Пантелеимоновском подворье, захватить преступную корреспонденцию и подвергнуть строжайшему допросу главных агитаторов и виновников панславистической пропаганды.