Мы говорили о том, что еще у апологетов появляется мотив смягчения варварского нрава как цели катехизации (см. с. 26). Естественно, после превращения христианства в господствующую религию этот мотив многократно усилился. Тон и здесь задавал Евсевий Кесарийский (Eusebii Praeparationes evangelicae, I, 4, 6-9; Ejusdem Demonstrationes evangelicae, I, 6, 5), но за ним быстро последовали другие. Афанасий Александрийский пишет: "Кто из людей смог когда‑либо раньше забрести так далеко и пройти скифов, эфиопов, персов, армян, готов, людей, живущих вблизи Океана, тех, кто обитает по ту сторону Гиркании… а также египтян и халдеев?.. Им, суеверным сверх нормального и диким по своему нраву (αγρίους τοις τρόποις), Господь через своих учеников не только возвестил (έκήρυξε) о добродетели, но и убедил отказаться от дикости в нравах (την μέν των τρόπων άγριότητα μεταθέσθαι)… Они отвергли жестокие убийства и более не жаждут войн (ούκ ετι πολέμια φρονοΰσι)". У Кирилла Александрийского читаем: "Грубый (αγροικον) нрав языцев, воспитанных не в законе, живущих неприхотливо и дико (άπημελεμένως καί άγρίως), переменился на более кроткий - все это случилось от Христова поучения". По словам историка Созомена, некоторые варвары, "давно приняв христианскую веру, переменили нрав на более мягкий и разумный (επί τό ήμερώτερον καί λογικόν μεθηρμόσαντο)" (Sozomeni II, 6).
Отношение Отцов церкви к варварам хорошо суммировано в работе Г. Подскальски. По его словам, уже Евсевий Кесарийский смотрит на варваров скорее как на врагов, чем как на потенциальный объект христианизации. При этом Григорий Назианзин и Иоанн Златоуст не разделяют такого отношения и пытаются следовать заветам о равенстве всех народов перед Христом. На стороне варваров выступают Созомен, Кирилл Александрийский, Феодорит, чьи пассажи в их защиту напоминают Златоуста. И тем не менее после него, по мнению Подскальски, как интерес к варварам, так и миссионерский пыл стали угасать. Подытоживая результаты процесса, начавшегося еще в III столетии, можно констатировать: к V в. христианский универсализм окончательно соединился с имперским.
II
Что говорят Отцы церкви о миссионерстве? Остановимся прежде всего на высказываниях Иоанна Златоуста. "Если двенадцать человек "заквасили"(намек на евангельские слова о "малой закваске", которая "квасит все тесто". - С. И.) всю вселенную, - восклицает он в одной из проповедей, - подумай, сколь велика наша никчемность, если мы, пребывая в таком количестве, не в состоянии исправить оставшихся - а ведь в нас должно было хватить закваски на тысячи миров". Таких призывов к миссии у варваров в его сочинениях рассыпано множество.
Будучи константинопольским архиепископом, Иоанн приветствовал создание литургии на готском языке и учреждение храма для готов, живших в Константинополе. Им была написана специальная гомилия для произнесения в готской церкви св. Павла в столице Империи. О том, до какой степени необычен был такой шаг Златоуста, с каким недоброжелательством он ожидал столкнуться по этому поводу, свидетельствует прежде всего оправдывающийся тон проповеди: "Пусть никто не считает позором церкви то, что мы подготовили варваров… Это - украшение церкви!.. Сам Господь наш, придя в мир… первыми призвал варваров, и не просто варваров, но к тому же магов, известный символ нечестия… Итак, не будем считать позором, что в церкви находятся варвары, но - величайшей красой! (…) Звероподобнейших из людей [вера] приведет в такую кротость… что они сделаются одним стадом с обыкновенными мирными людьми. Вы видите сегодня, что самые варварские из людей стоят рядом с [Христовыми] овцами в церкви". Конечно, отчасти такой тон объясняется напряженными отношениями, сложившимися в тот момент между населением Константинополя и готскими наемниками. Но при всем том, что шаг Иоанна нельзя не признать смелым, и именно на фоне такой его смелости хорошо заметно: "проповедь Хризостома к готам не лишена того ощущения превосходства, которого он пытается избежать". Ужас перед варварским миром, живший в душе "интернационалиста" Иоанна точно так же, как в душе любого подданного Империи, выдает себя в его описании страданий библейского Иосифа, "оказавшегося не среди соотечественников, но среди чужеязычных варваров… скорее зверей (αύτοθηρίοις), чем людей".
Иоанна Златоуста считают первым настоящим пропагандистом миссии к варварам. Известно, что он обращался с призывами к монахам идти проповедовать, объясняя, что "чем сидеть дома, гораздо лучше и полезнее отправляться в странствие (αποδημίαν άποδημειν)"- однако нельзя понять, имел ли он в виду экспедиции за пределы Империи. Из писем самого Златоуста известно о его евангелизаторской деятельности в окраинных, но все же имперских областях. Епископ Константинопольский оказывал попечение церквам в Персии и Готии -но возникли они до него. Ни один из имеющихся у нас источников ни слова не сообщает об организации Златоустом заграничных миссий.
Тем не менее в глазах потомков Златоуст выглядел как образец миссионера. В похвальном слове ему, написанном в V в. Феодоритом Киррским, но дошедшем до нас только в отрывках у Фотия, о нем говорится так: "У тебя есть и еще одно сродство с апостолами. Ты первым утвердил алтари у живущих в кибитках скифов. Варвар, едва слезший с коня, научился преклонять колени и распростираться на земле. Тот, кого не трогали слезы пленников, научился плакать над собственными грехами. На стрелу лучника–перса ты ответил стрелой проповеди (άντετόξευσας τω κηρύγματι), и те, кто носил железный панцирь, склонились перед Распятым. Твой язык победил изощрения халдеев и магов, и высохшая земля Персии расцвела молельными домами. Вавилон более не чужд благочестивой веры. Все это присоединило тебя к апостолам". Еще позднее, в Житии Златоуста, написанном в VII в., его автор, Псевдо–Георгий Александрийский, настаивает, будто Хрисостом слал миссии к кельтам, ивирам, аланам, авасгам, и что по его инициативе Евангелие было переведено на армянский язык. И хотя утверждения Псевдо–Георгия не могут быть использованы для анализа деятельности самого Златоуста, они являются свидетельствами того, как относились к этой фигуре более поздние поколения (ср. ниже, с. 205).
Хотя Отцы церкви были современниками возникновения новых варварских диоцезов, в их писаниях почти никак не отразился конкретный миссионерский опыт эпохи государственного христианства. Приглядимся к спискам христианизованных народов, множество раз приводимым у Иоанна Златоуста: "И сирийцы, и египтяне, и инды, и персы, и эфиопы, и тысячи других племен, переведя на свои языки его [Павла] учение, выучились философствовать"; "Столько языков, столько наречий! Скифы, фракийцы, римляне, персы, мавры, инды, египтяне, тысячи других племен!"; "[Павел] обратил и скифа, и инда, и савромата, и фракийца… Повсюду в римской стране, и в персидской, и в скифской, и в маврской, и в индийской он воздвиг церкви"; "Эти палестиняне [апостолы] дали закон и персам, и римлянам, и фракийцам, и скифам, и индам, и маврам, и всей вселенной". Такое "списочное" перечисление можно было бы продолжать до бесконечности. Как легко заметить, в стандартном списке "обращенных народов" много риторических фикций. Перед нами не столько горделивая летопись реальных побед христианства, сколько условность, этнографическая метафора, передающая идею "бесчисленного множества". Так мы впервые сталкиваемся с проблемой, которая будет давать о себе знать в течение всего византийского тысячелетия: с "риторичностью" в описании, да (что гораздо важнее!) и в самом восприятии действительности.
Конечно, Златоуст гордится тем, что христиане пропагандируют свою религию, а язычники нет. Платон, по его словам, проповедовал лишь на Сицилии, но и там не обратил ни одного тирана, а вот Павел "обошел не Сицилию одну, не Италию, но всю вселенную. Его слушают и варвары, и несмышленые, и глупые, ибо проповедь его равно доступна для всех: она не знает ни различий сана, ни преимуществ [того или иного] народа". Однако обращение апостолами варваров мыслилось не как результат реальных миссионерских усилий, а как неизбежный и божественно предопределенный акт. "Посмотри, - призывает Златоуст, - как пророк [Исайя] восхвалял не только [само по себе] призвание народов, но и готовное их послушание: ведь он не сказал [в своем пророчестве] "Будут приведены (Άχθήσονται)", но "Придут ('Ήξουσιν)". Апостолы, "испуганные и глупые, неграмотные и неученые… незаметные и не знакомые со светскими законами… отягченные тысячами грехов", конечно, не могли играть самостоятельной роли. Златоуст радуется тому обстоятельству, что обращение совершалось чудесным образом, непонятным самим апостолам, которые "страшились и боялись и про себя возражали, говоря: как это мы водиннадцатером исправим всех в мире?.. Как мы, имеющие один язык, [станем] говорить с варварскими и иноязычными народами?". Вряд ли можно счесть апостолов, какими они предстают в святоотеческих писаниях, образцом практического миссионерства.