В литературе есть еще одна ценная вещица, где фигурируют Рыба и Старик, и между ними сложные отношения. Это "Старик и море" Хемингуэя. Трудно представить, что этот старик (рыбак с Кубы), поймай он не рыбу-меч, а Золотую Рыбку, вел бы себя подобно своему русскому коллеге по ремеслу. Тот старик был крут. Он бы и жену на место поставил, и у Золотой Рыбки бесконечных глупостей не просил бы.
Важно сделать выводы. Не все же ругаться и бесплодно критиковать. Сколько вширь ни богатей, все мало будет. Чтобы успокоиться, поблагодарить за то, что есть, отказаться от большего, если наличного хватает с головой, нужно богатеть вглубь. Писание говорит об этом: в Бога богатеть. Если мошна толстеет, а мыслишки по-прежнему куцые, то это у человека или общества экстенсивное развитие называется - пожирание ресурса. Такова вся хваленая современная цивилизация, внутри которой этика безнадежно отстала от техники, а метафизика изгнана вон. И обречен на несчастье живущий внутри этой цивилизации и по ее законам человек. Сыт он, одет он, почти всю работу за него делают механизмы. Но недоволен он, потому что не знает, зачем живет. Внутреннего роста в нем нет. Остается только завидовать тем, кто имеет нечто, пока недоступное. Общество бедных внутри и недовольных снаружи людей - опасное общество.
Однако следует вернуться к Старухе. Ходила бы она в церковь, хватило бы ей и одного нового корыта. А там, глядишь, сама Рыбка по доброте подарила бы и "домик в деревне". Читала бы бабка Псалтирь, хватило бы ей и мещанского статуса. Даже такой показался бы страшен, и желание большего бы отсеклось. Были бы у бабки внуки, а не только затюканный дед, выше дворянства после свалившегося мещанства не полетела бы ее мысль. Да и в дворянстве была бы она милосердна к таким же горемыкам, какой сама была до чудесного улова. Все было бы по-другому, если бы кроме зависти и жадности - или вместо них - была бы благодарность, молитва, сдержанность в желаниях.
Нужно, чтобы человек был и внутри, по Чехову, красив. Глубок был бы человек. Нужно, чтобы и общество состояло из людей, работающих над собой, богатеющих вглубь. По крайней мере нужно, чтобы количество таких людей в обществе не умалялось ниже некоего критического предела. Иначе продолжат и человек, и общество подобных ему преступно не замечать обилия окружающих благ. Продолжат вести образ жизни вредного и жадного человека, как тот демон у классика, о котором сказано: "И ничего во всей Вселенной благословить он не хотел".
Так какой же человек мил? Благодарный, независтливый. С каким человеком приятно жить по соседству? С благочестивым и довольным тем, что есть. Ему и подастся большее. И большее будет не во зло.
3. Рабы чрева своего
Есть и пить - два глагола, существующих в каждом языке. Нет такого языка, даже самого дикого, такого, в котором нет абстрактных понятий и способов выражения сложных мыслей, в котором не было бы глаголов "есть" и "пить". Я ем, я пью, ты ешь, ты пьешь. Глаголы эти повторяются много раз в Писании и указывают на нечто гораздо большее, чем просто есть и просто пить.
"Есть" и "пить"! Поставленные вместе, эти два слова в Книге Чисел говорят о гнусном идолопоклонстве еврейского народа при отшествии Моисея на гору Синайскую для получения скрижалей. Когда Моисей ушел на сорок дней на долгий пост и на горе устами к устам общался с Богом, народ сказал: "Мы не знаем, что случилось с Моисеем, который вывел нас из Египта!" И они вынудили Аарона сделать им литого тельца из золотых украшений, вывезенных из Египта. Далее Библия говорит, что народ начал есть и пить и стал играть. Ну и что, вроде бы? Подумаешь, этакий многолюдный пикник на обочине. Но за этими тремя глаголами - есть, пить и играть - скрывается одна из самых больших катастроф мировой истории.
Люди сделали идола, только что выйдя из Египта, из страны идолов. Сделали идола в присутствии живого Бога, Который только что вывел их из дома рабства. И еврейские книжники считают, что это было неким повтором грехопадения, только не в лице одного человека, а в лице целого избранного народа. Большей катастрофы придумать невозможно.
Когда есть идол, то нужно что-то делать ради него, есть идоложертвенное и пить идоложертвенное, вкушать во славу и во имя тех или иных богов. А потом, когда начинают играть, то за словом "играть" скрывается уже практическое идолопоклонство, заключающееся в разных совокуплениях, смешениях, всяких бесчинствах. Скупое слово скрывает практику, которая называется в Писании простым и жестким словом "мерзость" перед лицом Господним.
Человек - существо, которое должно есть и пить. Господь Бог, создавая человека в Раю, насадил для него Эдемский сад. И не создавал Господь Бог бесплотного духа, а соединил дух с плотью. Господь Бог сказал Адаму и Еве, что от всех деревьев в Раю могут есть. Однако за простыми словами "есть" и "пить" и тогда скрывалось нечто большее, потому что и в Раю можно было съесть смерть.
Кашрут показывает человеку, что еда - это не просто "Жуй все подряд, что можно сжевать", а "Жуй то, что Бог благословил", и не забудь, насытившись, благословить Творца. Потому что "ты есть то, что ты ешь".
Вот, например, дерево, от которого запретили есть. Если вкусить от него, то смертью умрешь. Еда может быть источником смерти для человека. Наоборот, о дереве жизни сказано, что "всяк, ядый от него, не умирает". Когда человек согрешил, то был отогнан от древа жизни, чтобы не стать бессмертным злом. Оказывается, что-то можно есть, а что-то нельзя. А если съел что-нибудь запрещенное, то тогда отнимается нечто ранее разрешенное.
Такие сложные вещи включены в духовную жизнь человека. Вот животное ест просто - что Бог благословил и что ему по роду его положено: травоядное жует, хищное грызет, свинья ест все подряд. На человека по части всеядности в мире похожи, к сожалению, свинья и крыса. Они абсолютно всеядны. И строение внутренних органов у них - кишечника и всего остального - очень похоже на человеческое. Поэтому инсулин свиньи, например, колют человеку, страдающему сахарным диабетом. Именно свиньи, а не собаки или жирафа. Человек очень похож по всеядности на этих двух очень неприятных представителей фауны - на свинью и крысу. Именно по всеядным способностям. Свинья ест все, а корова только траву. Корова мясо не ест. Даже поросята едят все.
Еще до Евангелия еврейский народ получил законы поведения: как ему жить, чтобы угодить Богу, как себя оградить от всего того, что Богу неприятно. Там огромным пластом был представлен закон о еде, так называемый кашрут. То есть что чисто и что нечисто для вкушения. До сегодняшнего дня это действует среди евреев, даже среди малорелигиозных. Они к этому более-менее прислушиваются. По-разному, но прислушиваются. Это ешь, а это не ешь! Вот это вообще нельзя есть, а это можно есть, но только после того, как ты вот это съешь... Целый свод разных законов о пище.
Кашрут показывает человеку, что еда - это не просто "жуй все подряд, что можно сжевать", а "жуй то, что Бог благословил", и не забудь, насытившись, благословить Творца. Потому что "ты есть то, что ты ешь". Эти слова сказали греки, и они были недалеки от истины. Человек через еду подтверждает свое телесное сходство с тварным миром. Он по плоти взят из земли и от земли питается. У человека телесный состав, земляной. Этот состав требует телесного, земляного, подкрепления пищей. Человек ест все, что рождается от земли. Этим он подкрепляется и как бы говорит: "Я земной человек".
А когда человек питается Божиим словом, он заявляет о том, что он не только земля. Об этом Господь говорит в пустыне дьяволу: "Не хлебом единым будет жив человек". То есть человек - это не просто плоть. Если бы он был просто плотью, то он бы ел только хлеб, масло, молоко и прочее. Земное ело бы земное. Но человек не просто плоть, и он не может жить одним только хлебом. Он должен жить хлебом и словом Божиим. Такова человеческая природа. По природе человек не полностью принадлежит земле. Та часть, которая принадлежит земле, нуждается в хлебе. А та часть, которая не от земли, требует другой пищи - молитвы, Божиего слова, благодарения, хваления, покаяния, богомыслия.
То и другое сочетаются в Евхаристии, потому что земной хлеб при помощи слова Божиего, Духа Святого и благословения на Евхаристии соединяет собой и небесное, и земное, и человек причащается Телом Христовым, Телом воплощенного Иисуса Христа, Сына Божиего.
Вопрос о пище - центральный для человека. И Христос в Писании много раз говорит о ее важности. При этом Он употребляет эти же глаголы: есть и пить. Он говорит: "И вы не ищите, что ясте или что пиете". То есть: "Не спрашивайте друг друга, что будем есть, что будем пить". "Весть бо Отец ваш Небесный, яко требуете сих. Ищите же прежде Царствия Божия, и сия вся приложатся вам" (см.: Лк. 12, 29-31). То есть Господь знает, что мы нуждаемся во многом, но об этом знает и Отец. И Он говорит чадам: "Не переживайте, Он вам даст все. Вы только служите Ему-Отцу светов, от Которого всякое даяние благо и всяк дар совершен. Он даст вам все остальное".
У Франсуа Рабле в его бессмертном интереснейшем романе "Гаргантюа и Пантагрюэль", который прекрасно растолковал и объяснил Михаил Бахтин, описывается некий владыка мира господин Растер. Растер - по-гречески значит "желудок". Этот господин Растер изобрел искусство и науки, он же изобрел удобства и привилегии, он заставляет служить себе все человечество. Мысль о чреве как о владыке Рабле, вероятно, списал у святого Иоанна Лествичника, который так и называет желудок-ближайший и ненасытный господин.
Человек не просто плоть, и он не может жить одним только хлебом. Он должен жить хлебом и словом Божиим. Такова человеческая природа
И это, увы, правда. Вот тебе специи, вот тебе приправки, вот тебе микроволновки, вот тебе ножи, которые шинкуют и нарезают, вот тебе удобные доски для разрезания, вот тебе холодильники... Посмотрите, что в нашем мире не связано с Гастером! Мистер Растер действительно правит миром. И в этом смысле настоящие постники, как у Лествичника, - это те, кто тоже считает себя зависимыми от Гастера, это настоящие свободные люди. Свободные, потому что они удаляются от всей этой многозаботливости, связанной с покупкой, готовкой, мытьем и катаньем после всего приготовления.
Великим постом происходит нечто удивительное. Люди перестают есть. Например, три дня не едят... А я знаю таких людей очень много, которые Великий
Понедельник, Великий Вторник, Великую Среду постятся сухо. То есть даже не пьют, не то что не едят. Может быть, водичку и хлебнут, чтобы уж совсем не загнуться. Но не едят ничего и не пьют ни отваров, ни бульонов овощных. Совсем никакой еды - ни отварных овощей, ни свеклы, ни морковки. Что обретает человек, когда он несколько дней не ест? У него вдруг находится куча свободного времени, потому что бежать на базар не надо, стоять у плиты не надо, накрывать, готовить не надо, мыть тарелки и выносить мусор тоже не надо.
Теперь только вопрос: чем себя занять, когда не нужно готовить? Когда вдруг высвобождается три-четыре- пять часов времени в жизни, начинается паника: а что же мне делать? Псалтирь бери, милая! Евангелие бери, дорогой! В церковь бегите! А освободившиеся денежки, скопленные от непотраченного, отложите в стороночку, потом пригодятся. Потом кому-нибудь нуждающемуся дашь, ему это как манна будет.
Человек с удивлением вдруг обнаруживает, что, оказывается, 70-80 процентов жизни он тратит на то, чтобы заработать, купить, принести, сготовить, накормить, убрать, помыть и лечь спать. То есть человек действительно работает мистеру Гастеру, как говорил, смеясь, Франсуа Рабле. И как говорил вполне серьезно Иоанн Лествичник. Чрево - главный диктатор человеческой жизни.
Еще Лев Толстой говорил: "Чем отличается богатый от бедного? Качеством стола". У бедного - репа и картофель, а у богатого - и это, и это, и это. Как только бедный захочет стать богатым или становится им, он тут же проявляет свое богатство качеством стола. Он начнет разбираться в сочетаниях продуктов и будет закармливать своих детей всякими вещами, которые до сих пор были ему недоступны. А если, например, заработал человек лишнюю копейку? Как он проявит свою радость? Он купит чего-нибудь сладенького, вкусненького, дорогого, такого экзотического: икорки, балычка. Кто победнее - бананчик, апельсинчик.
В этом смысле пост есть некое высвобождение души из-под всемирного гнета. Это противление злу мировому, противление общему порядку жизни, который стал привычным. "Вот тут-то я и свободен!" - радуется духовный человек.
Современное либеральное сознание о свободе говорит только в категориях: "Я хочу, дайте мне!" А христианская свобода говорит: "Да не хочу я этого, заберите, я и без этого проживу!" Вот это настоящая свобода, когда человек понимает, что "он не хочет этого".
Ложная свобода умножает потребности и пытается их удовлетворить, разжигая новые потребности, плюс зависть, плюс гордость, плюс недовольство. Пену поднимает, шумит. А настоящая свобода говорит: "Не надо мне. Я от этого свободен, мне это ни к чему!" Вот это и есть свобода, когда человек не спрашивает, что будем есть и пить, но ищет прежде Царствия Божьего и правды его. Это христианская свобода.
Чрево - главный диктатор человеческой жизни.
Апостол Павел тоже произносит эти слова вместе: есть и пить. Он говорит от лица некоторых: "Будем есть и пить, ибо завтра умрем". Это современная ему языческая пословица, которая ходила между коринфянами.
Коринф был самым развратным городом античности. Жить по-коринфски означало жить в праздности и безобразиях. Апостол Павел пишет, обращаясь к коринфянам: "Если мертвые не воскресают, то в чем смысл жизни? В чем смысл жизни, если мы не воскреснем? Если мы не воскреснем, то будет так, как вы говорите на всякой площади: будем есть и пить, ибо завтра умрем".
Видимо, так они говорили: "Пить будем, гулять будем!". В одной бесшабашной песне есть слова: "Смерть придет - помирать будем!" Это то, о чем писал Пушкин в одной из маленьких трагедий "Пир во время чумы". Здесь целое мировоззрение. "Ешьте тут и пейте тут, на том свете не дадут!" - говорят некоторые "мудрецы". Что будет завтра, им непонятно, что в гробу- тоже непонятно, что за гробом - тем более непонятно. Ешьте, стало быть, пейте, веселитесь, но мзды никакой на Небесах вам, конечно, не обещаем.
Есть и пить... Эти глаголы при всей своей простоте и всемирной распространенности остаются загадочными и многозначными. Во время выхода евреев из Египта, когда народ "сел пить, есть и стал играть", это знак катастрофы. У апостола Павла в его Послании к Коринфянам: "Если мертвые не воскресают, то будем есть и пить, ибо завтра умрем" - это знак той же катастрофы. Наслаждение на пороге отчаяния. То есть когда люди не знают, зачем им жить, они ненасытно потребляют всякие наслаждения и содрогаются в душе от мелкой дрожи, потому что знают, что у них нет никакого смысла в жизни и никакой надежды на вечность. То и то одинаково. А Христос говорит нам: "Не говорите: что будем есть и пить, во что оденемся, но ищите прежде Царствия Божьего, и правды Его, и это все приложится вам" (см.: Мф. 6,31-33).
Грех - болезнь - смерть. Причинно-следственная связь
Прочная связь между болезнями и грехами утверждается в Евангелии почти на каждой странице. Достаточно вспомнить слово, сказанное при Овчей купели: "Иди и больше не греши, чтобы не случилось с тобой чего хуже". Или исцеление расслабленного, которое Христос совершает не раньше, как простив человеку грехи (см.: Лк. 5,23). Евангельская логика проста, как все, исходящее от Бога: будь мы безгрешны, мы были бы и бессмертны; будь мы бессмертны, мы бы и не болели.
Творец мира, одевшись в человеческую плоть, являл Свое доброе всемогущество, прощая грехи, исцеляя болезни, воскрешая мертвых. Все эти три вида мессианской деятельности неразрывно связаны и равно необходимы, поскольку человечество именно грешно, смертно и болезненно.
Если бы Христос не делал хотя бы что-то одно, стройность Его дел была бы под угрозой, Божественность Его пришествия была бы под сомнением. Если бы Он только исцелял, не воскрешая, смерть сохраняла бы свою молчаливую тиранию, и всякий умеющий думать отказался бы признать в исцелении истинное благо, раз смерть по-прежнему сильна. Еще хуже было бы, если бы Христос исцелял, ни слова не говоря о грехах. Он весьма польстил бы испорченному человечеству, которое и по сей день готово сказать: "Верните мне здоровье, но не спрашивайте меня о грехах!" Христос не сделал этого. Его любовь не соскользнула к вседозволенности. Он научил нас смотреть на физическую боль и на нравственную грязь сразу, одним взглядом охватывая то и другое.
Человека нельзя избавить от страданий, не изменив его при этом так, чтобы он стал бессмертным. А бессмертие возможно только для безгрешного существа. Потому и отогнал Господь согрешившего человека от древа жизни, чтобы не стал человек злом бессмертным. Как ни странно это звучит, но для грешника смерть - это объективное благо. Бог не хочет увековечить человека в его оскверненной данности, но хочет прежде исправить и очистить его, а уж затем даровать бессмертие.
Человечество и по сей день готово сказать: "Верните мне здоровье, но не спрашивайте меня о грехах!"
Теперь давайте окунемся в действительность, покинув высоту умозрений. Мы болеем и будем болеть, пока не отдадим - рано или поздно - с последним выдохом душу в руки Создателя. Болея, мы бываем раздражительны, нетерпеливы и малодушны. Весь мир тогда сжимается для нас до размеров пульсирующего зуба, раскалывающейся головы, ноющей печени, и мы ищем избавления от страданий.
Как хорошо, что в регистратуре или в больничном приемном покое нам не напоминают о связи между грехами и болезнями! Как хорошо, что из окошечка не высовывается лицо регистратора и не обращается к нам с хитрым прищуром: "Что, милый, допрыгался?" Наша медицина лечит болезни, не рассуждая об их нравственных первопричинах. И это хорошо. Хорошо, что доктор - обычный грешник, и ему в голову не приходит вгонять пациента в краску, устраивать исповедь или читать мораль. Духовные вопросы остры. Неумелое обращение с ними способно больше навредить, чем помочь. Поэтому хорошо, что логика поликлиники не совпадает с логикой литургии и прочитанного Евангелия.
Эта шизофрения двойных стандартов грозит превратиться (а может, уже превратилась) в приобретенное уродство, в родимое пятно нашей жизни. Узнавая правду и не умея воплотить ее в жизнь, не умножаем ли мы тем самым и без того до краев наполненную чашу внутренних страданий? Стоит ли узнавать правду, причем правду вечную, чтобы остаться при своей обычной лжи? Может, об этом сказал Соломон: "Кто умножает познания, умножает скорбъ"7 (Еккл. 1,18).
В выздоровлении и продолжении жизни смысл есть только тогда, когда есть намерение жить лучше и стать чище. Многое зависит от врачебного искусства и качественных лекарств. Но Хозяин жизни будет решать судьбу больного еще и с той точки зрения, захочет или не захочет больной сделать из болезни нравственные выводы.