Мысль о том, что евреи – это иностранцы, никогда не выражалась прямо, однако связанный с ней законодательный подход к евреям как к особой группе населения, которой все запрещено, если специально не разрешено, был реальностью, что подтвердила сама Екатерина в 1791 г. Это положение прочно вошло в российское законодательство. Некоторые историки увидели в нем исходную точку для появления целого свода дискриминационного законодательства, обрушенного на евреев в XIX в.
Однако в России рассматриваемого времени положение евреев не являлось чем-то особенным. Западные концепции сословных привилегий, не говоря уже о "естественных правах", не были отражены в законодательной традиции России, где существование государства зависело от усиленной эксплуатации всех ресурсов страны и населения. Государством устанавливались как привилегии, так и обязанности всех сословий, и переход подданных из одного сословия в другое не поощрялся. На перемену места проживания индивидуальных членов того или иного сословия также смотрели с неудовольствием. Отдельная группа населения могла заниматься каким-либо видом хозяйственной деятельности только по предписанию государства, и наоборот, все, что не было официально разрешено, воспринималось как запрещенное. Поэтому избранный Сенатом подход к евреям был направлен на прочное закрепление их в системе русского законодательства. Отрицательная сторона подобного подхода проявилась лишь со временем, а остальные решения Сената по поводу евреев можно рассматривать как сознательное стремление удовлетворить их требования и поощрить их постепенное вхождение в российское общество.
Если Сенат постановил, что городские общинные суды должны взять на себя светские функции религиозных судов еврейских общин – "бет дин", то одновременно он позволил продолжать деятельность "бет дин" в вопросах обрядности и ритуала. Учитывая характер еврейского общества, в котором религиозные предписания часто оказывали воздействие на различные сферы мирской жизни, это было все-таки лучше, чем ничего, с точки зрения интересов верхушки кагала. В будущем враждебные к евреям русские публицисты даже сетовали на то, что "бет дин" продолжает без помех осуществлять все свои прежние функции. Сенат еще больше укрепил власть старшин кагала, позволив им самостоятельно, как было раньше, раскладывать все подати на членов общины, за исключением твердого однопроцентного налога с объявленного дохода купечества. С точки зрения Сената такая уступка являлась лишь очередной попыткой привести управление евреями в соответствие с положением других общин. Соглашаясь на просьбу евреев. Сенат отметил, что сходная система распределения налогов была разрешена казакам, мещанам и государственным крестьянам на Украине. Благодаря этому главы кагала сохранили важное экономическое орудие воздействия на непокорных членов общины.
Для того чтобы поощрить евреев к вхождению в жизнь России, Сенат также провозгласил отмену всех польских законов, проводивших различие между христианами и евреями, чем в известном смысле нарушил обещания, данные польскому обществу в 1772 г. (о том, что все существующие привилегии сохранятся в полной мере). Таким образом, в постановлении Сената 1786 г. мы видим переплетение разнородных тенденций, отражающее неустойчивую позицию правительства в делах, касающихся евреев, свойственную всему царствованию Екатерины II.
В годы после выхода этого постановления Сената евреи продолжали добиваться преимуществ, обещанных им Городовым уложением 1785 г. Оптимистические заверения Сената в том, что евреи могут участвовать в жизни своих сословий наравне с христианами, мало-помалу стихали перед лицом традиционной враждебности коммерсантов-поляков к евреям, особенно острой потому, что экономическое соперничество подхлестывалось религиозным противостоянием. Всего заметнее это проявилось на местных выборах. Например, в 1786 г. канцелярии генерал-губернатора Белоруссии пришлось вмешаться в ход выборов магистратов белорусских городов, чтобы обеспечить избрание евреев. В июне того же года, когда было объявлено постановление Сената, представители кагалов жаловались, что в Витебске не только отказывают евреям в избрании, но даже силой прогоняют еврейских выборщиков с избирательных собраний. Пытаясь успокоить христианское большинство, генерал-губернаторы раз за разом сокращали еврейское представительство в выборных органах своими административными распоряжениями.
Хотя все это происходило в далеких от столицы провинциях, но отражало постепенную перемену в отношении русских властей к евреям. В 70-е гг. XVIII в. существовала еще определенная терпимость в отношении евреев. В то время правительство занималось, в основном, наведением порядка внутри страны и пополнением казны. В 80-е гг. делались неоднократные попытки соединить евреев с существующими русскими сословиями. В 90-е гг., в период второго и третьего разделов Польши, в состав империи вошло гораздо более многочисленное и разнородное еврейское население. В то же самое время российские власти начали разочаровываться в значимости экономической деятельности еврейских купцов из Белоруссии. На этом фоне, как только появилась возможность, чиновники не замедлили вспомнить прецедент, согласно которому евреи купеческого сословия пользовались сословными привилегиями только там, где они имели право проживать согласно предписанию властей.
В начале 1790 г. руководство московского купечества развернуло кампанию против еврейских купцов, ведших дела в городе. Представители купечества в прошении на имя московского главнокомандующего генерал-аншефа П.Д. Еропкина подчеркивали, что они поступают так "…не из какого-либо к ним в рассуждении их религии отвращения и ненависти", но потому, что "…по хитрым их во всем предприимчивостям, и известным всему свету сродным им лжам и обманам, не могли понесть от них всеобщего здешней торговли расстроения и совершенного упадка". Обратившись к прошлым постановлениям о евреях, в том числе к сенатскому указу 21 января 1786 г. и к последовавшему в 1789 г. решению о запрете на проживание евреев в Смоленской губернии, купечество заявило, что закон не дает им никаких оснований жить в Москве. А раз так, то всякий еврей, приписавшийся к московскому купечеству, мог это сделать только с помощью незаконных ухищрений.
Далее, в документе евреи обвинялись в том, что, записавшись в купечество, они нарушали все правила, регулирующие коммерческую деятельность: по всему городу незаконно торговали в розницу, вели дела в неразрешенных местах, славились умением надувать кредиторов, и русские люди, павшие жертвой обмана, разорялись и не могли прокормить семьи. Мало того, еврейские купцы тайком привозили с собой своих соплеменников, из-за чего их становилось в городе все больше и больше. Русские купцы жаловались на то, что евреи были опасными конкурентами, так как продавали дешевле свой, якобы контрабандный, товар. Они представляли угрозу для денежного обращения в стране, так как портили монету или незаконно вывозили ее за границу. В прошении особенно злокозненным и ловким из евреев назван Нота Хаимов, который "… введя себя у публики разными ухищрениями и подлогами в знатный кредит и выманя чрез то у многих здешних купцов в долг товаров ценою до пятисот тысяч рублев все оные выпроводил в разные, им только одним известные места, а потом и сам со всем тем явно похищенным столь важным капиталом из Москвы скрылся за границу, оставя по себе следы жалостного многих купеческих домов разорения; из которых некоторые с печали померли, оставя бедных жен и детей без всякого пропитания, а прочие, пишась всего собранного многолетними трудами имения и кредита, сделались банкротами и лишились невинно честного имени гражданина".
Эти обвинения были столь серьезны, что встревоженные московские власти приняли меры. 14 февраля 1790 г. губернская администрация запросила сведения о численности евреев в Москве и об обстоятельствах их включения в купечество, а также рапорт о деятельности Ноты Хаимова и сводку действующих правовых постановлений, включая те, которые запрещали евреям приписываться к рижскому и смоленскому купечеству.
Как ив 1784 г., евреи поспешили защитить себя. Одним из тех, кто занялся этим, был Цалка Файбишович, в 1785 г. возглавлявший депутацию евреев Белоруссии, направленную в Сенат. В петиции, подписанной шестью еврейскими купцами, шла речь в защиту евреев в целом и, в частности, их экономической деятельности в России. Подписавшие этот документ твердо отстаивали свою честь и осуждали своих русских соперников за применение оскорбительного термина "жиды" и за утверждение о наличии у евреев "развращенных нравов". Они писали, что евреям стыдиться нечего: "…святой наш закон и предание суть явны и всему свету известны, яко они основаны на любови к Богу и к ближнему, по правилам десятери заповедям Господним; и поелику Старый Завет есть предзнаменование, свидетельство и основание святости Нового Завета…". Авторы петиции предлагали собственное толкование сенатских постановлений, утверждая, что содержащиеся в одном из них слова: "без различия закона и народа" позволяют евреям жить и торговать по всей Российской империи. Если московские купцы заявляли, что в порядочных государствах не терпят евреев, то их оппоненты утверждали как раз обратное. Так, писали они, процветание Голландии доказывает, какие выгоды приобретает государство, проявляющее терпимость к евреям. Что же до якобы свойственного им стремления к закулисным маневрам, то евреям прятать нечего, а потому они и записались в московское купечество открыто и без обмана: "…невзирая, что бороды, одеяние, даже и имена наши ощутительно доказывают каждому наш род и закон". С другой стороны, говорилось в петиции, в случае изгнания евреев российская торговля и финансы могут понести серьезный ущерб.
Задача сделать выбор между этими двумя противоположными точками зрения выпала на долю президента Коммерц-коллегии графа А.Р.Воронцова. В конце 1790 г. он представил в Сенат записку по вопросу о еврейских купцах. В своих рассуждениях Воронцов исходил из двух основных идей – о законности и о пользе. Он попытался дать обзор законов, регулирующих проживание евреев в России, и оценить с точки зрения государственных интересов выгодно ли будет разрешить евреям вступать в купеческое сословие внутренних губерний. Воронцов был согласен с тем, что Плакат 1772 г. разрешил евреям жить в границах империи. Но вспомнил он и роковой прецедент, согласно которому евреи могли проживать и вести дела только на специально разрешенных территориях. Это, напротив, исключало допуск евреев во внутренние российские губернии.
Как гласит пословица, "закон что дышло…" – если бы Воронцов нашел полезным продвижение евреев в глубь страны, то можно было бы ожидать и "специального разрешения" на это. В своем окончательном решении Воронцов опирался на аргументы обеих спорящих сторон. Он согласился с мнением еврейских истцов, утверждавших, что опыт Голландии свидетельствует о пользе, приносимой евреями принявшему их государству. Однако граф разделил евреев на две группы, существенно отличающиеся друг от друга. Он писал, что в Лиссабоне, в Амстердаме и в Лондоне живут так называемые португальские евреи. "Но такие евреи, какие известны под названием польских, прусских и немецких жидов, из числа которых состоят все живущие в Белоруссии и выезжающие из Польши и Кенигсберга, совсем другого роду и производят торги свои, так сказать, как цыганы – со лжею и обманом, который и есть единым их упражнением, чтоб простой народ проводить". В итоге, Воронцов целиком и полностью согласился с негативной оценкой экономической деятельности евреев. Он принял известные доводы дворянства западных пограничных земель, которое, борясь за монополию на винокурение, сваливали вину за крестьянскую нищету и пьянство на еврейскую торговлю спиртным. Воронцов согласился с тем, что евреи стоят за спиной всех контрабандистов и фальшивомонетчиков Российской империи. И потому, конечно, не могло быть и речи о том, чтобы допустить подобный народ в сердце российского государства.
Располагая таким обвинительным актом. Совет при Высочайшем дворе 7 октября 1790 г., естественно, пришел к заключению, что закон не позволяет этому народу селиться во внутренних губерниях. В императорском указе, последовавшем 23 декабря 1791 г., была опущена отрицательная оценка коммерческой деятельности евреев как основание для запрета на их расселение во внутренних губерниях. Указ просто ссылался на уже известный прецедент сенатского решения 1786 г. Правда, пилюлю подсластили, включив Екатеринославское наместничество и Таврическую область в число территорий, где евреи могли проживать и пользоваться всеми правами российских подданных согласно сословной принадлежности.
Указ 1791 г. стал краеугольным камнем системы еврейской черты оседлости. По мере своей эволюции в XIX в. черта оседлости становилась откровенно дискриминационным сводом законов, ограничивавших места проживания евреев теми провинциями России, которые были в свое время захвачены у Польши, и Новороссией. (Царство Польское, где действовало иное законодательство о евреях, никогда не входило в черту оседлости). Тем самым были приняты меры по сохранению внутренних губернии России свободными от еврейского населения. Но и в рамках черты оседлости евреев ждали впереди новые и новые ограничения. В разные периоды им запрещали селиться ближе пятидесяти верст от границы, заниматься определенными профессиями, владеть землей. В 80-е гг. XIX в. в результате очередных правовых модификаций черты оседлости евреи должны были покинуть сельскую местность. Черта оседлости, несомненно, представляла собой самую репрессивную и тягостную составную часть всего корпуса российских законов, направленных на ограничение прав евреев. Указ 1791 г. имел громадные последствия, поэтому для нас чрезвычайно важно выяснить, какими мотивами руководствовалось правительство, издавая его.
Необходимо подчеркнуть, что намерения Екатерины и ее советников, как доказывает обсуждение этого вопроса в высших государственных учреждениях, не были продиктованы недоброжелательностью к евреям. Екатерина усиленно поощряла и поддерживала зарождающееся сословие российских коммерсантов, чему примером служит ее закон 1785 г., предусматривающий для них многочисленные привилегии и льготы. Как раз такое купеческое сообщество, какое хотели видеть власти, и существовало в Москве, так что едва ли власти могли бы допустить здесь конкуренцию со стороны еврейских купцов, способную расшатать позиции московского купечества. Уже сами законы, направленные на регулирование экономической жизни страны, доказывали веру Екатерины в способность государства развивать и контролировать экономику. Недопущение еврейских купцов в Москву и было таким регулирующим актом. Их деятельность оказалась под запретом не потому, что они евреи, а в силу нежелательности конкуренции. С другой стороны, экономические соображения, вызвавшие этот запрет, облекались в привычные формы – обвинения евреев в недобросовестности, торговле контрабандными товарами и в изготовлении фальшивых денег. Так предрассудки переплелись с практическими интересами.