Признаюсь, я беспокоился еще в духовной школе, когда на литиях слышал все эти слова при благословении кругленьких, чистых белых "хлебцев": "Господи Иисусе Христе, Боже наш благословивый" в оно время "пять хлебов и пять тысяч насытивый, Сам благослови" и ныне, здесь, сейчас, Сам благослови "и хлебы… сия и умножи" их: неужели же все это было на самом деле? Пять хлебов на пять тысяч? О, как мне хотелось, трепетно хотелось, чтобы это было, было! А умик все боялся, боялся "чудес"… И беспокоился я за освящение "хлебцев". И много после, когда я стал верить Слову Божию просто и твердо, я уже и сам произносил эти святые слова со спокойной решимостью; ибо уже знал, исторически достоверно знал: это было! Ибо было "на зеленой траве"… И сидели они рядами… И "двенадцать полных коробов" понесли потом… А в другой раз, когда "было около четырех тысяч", насытились семью хлебами и набрали шесть корзин (8 гл.), то Он велел "возлечь на землю" (6 ст.). Про "зеленую траву" уже не упомянуто: значит, тут была обычная сухая палестинская почва; а там была, вероятно, низменность, на которой зелень еще не была выжжена южным солнцем, что и обратило внимание наблюдательного местного жителя - рыболова.
Вот и вход в Иерусалим готовится. Спаситель послал 2 за ослом. "Они пошли, и нашли молодого осла"… Где же? В каком положении? - "привязанного у ворот на улице". Целая картина: ворота, улица, привязан… "И отвязали его" (11 гл., 4)… Допрос на суде… Сначала, когда на Господа лжесвидетельствовали, "Он молчал и не отвечал ничего": и без того все понимали, что недостаточно улик для убийства по закону. Тогда первосвященник спросил прямо: "Ты ли Христос, Сын Благословенного?" то есть - Бога? Христос "сказал: "Я" (14 гл., 61–62). "Тогда первосвященник, разодрав одежды свои, сказал: на что еще нам свидетелей? Вы слышали богохульство; как вам кажется? Они же все признали Его повинным смерти" (63–65 ст.) Осудили Господа за то, что Он Сам сказал о Себе истину: "Я - Сын Божий"… Мироносицы увидели в пустом гробе ангела, юношу, сидящего на правой стороне, облеченного в белую одежду, и ужаснулись. Услышавши от него о воскресении Господа, "выйдя, побежали", - ну конечно, побежали! - "от гроба; их объял трепет и ужас"… А дальше? "И никому ничего не сказали, потому что боялись" (16 гл., 5, 8)… Боже! Как это все очевидно, понятно и уму, и сердцу ясно… Воистину - несомненно внутренне достоверно! И только заранее предубежденная душа или злоупорствующая способна отрицать наглядные факты.
А мы радуемся. Мы через эту достоверность растем "от веры в веру".
И сколько было случаев, что я, совершенно неожиданно, при чтении Евангелий, а особенно в храме на литургиях, вдруг узревал такую самомалейшую подробность, которая дотоле и в мысль не приходила. Вот еще два-три маленьких примера… Идут в Иерусалим. "Иисус шел впереди их, а они ужасались и, следуя за Ним, были в страхе". Потом Он, видимо, остановился и, "подозвав двенадцать", "опять начал им говорить о том, что будет с Ним" (10 гл., 32).
При выходе их из Иерихона Вартимей "слепой сидел у дороги". Стал просить исцелить его. "Иисус остановился". Стал… Ждет… "Велел его позвать". "Зовут слепого и говорят (неизвестно кто; передавали по толпе) ему: не бойся, вставай, зовет тебя"… Даже не сказано кто, а просто "зовет тебя"… Что же слепец? - "Он сбросил с себя верхнюю одежду, встал и пришел (а не побежал, куда же бежать слепцу-то?) к Иисусу". И прозрел (10 гл., 46–52). Зачем "сбросил одежду"? Не знаю. И сейчас не понимаю. Подробность совершенно не необходимая. Наоборот даже: уж если "зовет", так тут не об одежде думать, а иди скорее. А он сбросил. Может быть, вы, читатель, что-нибудь примыслите? Интересно… Да, все это было, было, было…
Ну, и последняя деталь. Про петуха. Только сам Петр знал детали этого страшного для него предательства и, конечно, помнил их: ему ли забыть это? Другие евангелисты (Мф. 26, Лк. 22, Ин. 18) говорят лишь об одном пении петуха. А Петр (у Марка) - о двух. Он проник при помощи Иоанна, "который был знаком первосвященнику" (Ин. 18, 16), уже во внутренний двор и грелся с другими у костра. Ночь выдалась холодная. "Одна из служанок", "всмотревшись в него", признала его: "И ты был с Иисусом…"
Видно, по любопытству ходила не раз смотреть на Чудотворца: прислуги от господ много знают… "Но он отрекся": "не знаю и не понимаю"… Однако оробел. И как только прислуга ушла, он незаметно "вышел вон на передний двор". Две ограды было.
"И запел петух"… Были "первые петухи"… часов 9 вечера. Но служанка, видно, беспокойная была особа и заразилась от хозяев враждой к Иисусу и ученикам, вышла-таки вторично. Не нашла Петра на первом дворе, может быть, спросила у других, где он, и вышла на внешний двор, "увидевши его опять, начала говорить стоявшим тут: этот из них"… Ах, как это все правдоподобно для женщины. Видите?! "Он опять отрекся"… Служанка ушла… "Спустя немного", уже приближалось время к полуночи, "стоявшие тут стали" снова допрашивать его: "точно ты из них". "Он же начал клясться и божиться: не знаю Человека сего". "Тогда петух запел во второй раз". Было время "вторых петухов", как у нас говорили на селе. "И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом" (Мк. 14, 72): "прежде нежели петух пропоет дважды, трижды отречешься от Меня" (30)… Сбылось… Другие евангелисты о "первых петухах" не упомянули. А Петр-то помнил хорошо… "И начал плакать" (14 гл., 66–72) Ев. Матфей добавляет: "горько"… Сам отрекавшийся не осмелился добавить этого слова: не смиренно было бы ему самому упоминать об этом… И вышел со двора… Куда он пошел потом со своими слезами? Что переживала его горячая душа, только что, три-четыре часа назад, обещавшая: "если и все соблазнятся, но не я"?! (29) Неизвестно это… Я думаю, долго он бродил по темным улицам сонного Иерусалима и плакал… и плакал… и плакал…
Да и как не плакать?! А к утру уже пришел туда, где обычно собирались и ночевали апостолы. И заснул тяжелым сном. Но ненадолго. Утром, вероятно, молчал. Душа его истерзалась: отрекся!.. Трижды отрекся… И продолжал плакать…
* * *
…Почувствовали ли, увидели ли с несомненностью теперь, как правдоподобны, достоверны - по самому своему внутреннему содержанию, по простому духу повествователей, по бесчисленным реальным подробностям, как очевидны Евангелия?!
И тут даже нет ничего "сверхъестественного", мистического, таинственного; наоборот, и уму, наблюдению, интеллектуальному чутью, если хотите, "внутренне-научно", истина встает в несомненном виде. А потому, если я прежде говорил, что уму совершенно недоступны религиозные сверхъестественные предметы, то я разумел самую сущность, а не бытие их; она вне и выше рассудка: Бог, Троица, воплощение, Благодать, другой мир - непостижимы уму. Но во Христе Богочеловеке Его естественная сторона, человеческая, совершенно подобная нашей природе, и должна быть доступна и восприятию и пониманию (опять-таки по закону сродства общей нашей природы), - и была понятною. И тут уму нашему вполне прилично и даже обязательно искать достоверности самыми естественными способами: соображениями, психологическими сравнениями, чутьем истины и т. д.
И ученый философ Ф., когда стал читать Евангелие, без всякого труда "умом дошел" до очевидности событий. И "уверовал".
И я, по своему опыту, весьма советую читать Евангелие, когда нам захочется укрепить свою веру, порадоваться в ней или когда найдет сомнение какое: никакие академии, никакие историко-критические исследования, никакие логические доказательства не могут дать столько, сколько самое "простое" чтение Евангелий… Это - опыт… И понимаешь, почему св. Серафим еженедельно прочитывал всех евангелистов; почему миссия начинается с самого обыкновенного рассказа об евангельских событиях: почему Библию, а особенно Новый Завет, издают на всех языках в миллионах экземпляров и читают ее в мире больше всех других книг. Ничто так не приподнимает завесу над тайной "того мира"; ничто не "открывает" так наглядно реальность, истинность, объективность сверхъестественного бытия, как именно "откровение".
И если мы по лени своей не можем читать по целому евангелисту в день, то хоть бы уделяли этому каких-нибудь 3–5 минут. Иногда и этого довольно. Вдруг неожиданно найдешь новую жемчужину или просто подновишь душу уже известными, но тускнеющими от времени фактами… И снова заиграет сердце; и оживится вера, точно зелень, вспрыснутая утренней росой…
В крайнем случае, читайте хоть при сомнениях, при ослаблении веры, при скорбях; и найдете и истину, и утешение.
"Исследуйте Писания", - заповедал Сам Христос иудеям, - "а они свидетельствуют о Мне" (Ин. 5, 39). "Ты из детства знаешь священные писания, которые могут умудрить тебя во спасение верою во Христа Иисуса", - говорит ап. Павел Тимофею (2 Тим. 3, 15).
И читать нужно "просто", с открытым сердцем, непредубежденным умом. И тогда не нужно даже "искать" доказательств, а только читать просто. И истина сама засияет изнутри. Лик Христа проявится воочию… И сколько было таких примеров…
* * *
Но вот что иногда приходилось замечать и от других слышать: одно и то же Евангелие в один раз заиграет такою живою радугою цветов, так сильно и убедительно раскроет истину, а в другое время все в нем представляется точно мертвым, холодным, бездейственным. И те же самые подробности событий, совершенно неопровержимые и достоверные для ума, на этот раз не производят впечатления. Вон и профессор Ф. писал мне об этом относительно себя. И семинаристы читали и учили, а все знания ложились лишь холодным пластом на память, но не проникали в сердце… И наоборот, иной раз все существо твое задрожит, затрепещет от двух-трех прочитанных слов, особенно в храме.
"И вот, женщина того города, которая была грешница, узнав, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром и, став позади (впереди Его был стол, вокруг которого "возлежали" гости, - митр. Вениамин) v ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром" (Лк. 7, 37–38).
Какое сердце грешника не стало бы рядом с этой счастливой женщиной (и не назвал ее Господь блудницей, а "сия женщина", почтенное имя (7, 44)… И сколько в мире слез пролито за 2000 лет над нею и с нею…
Отчего же такая разница бывает? Я уже заметил, что не нужно при чтении Евангелий задаваться какими-либо необычными, хотя бы и приличными целями, например, собирать материал для будущей проповеди, отмечать важные места для сочинения, стараться запомнить наизусть, превращать в материал для уроков, лекций и т. п. Все это чрезвычайно вредит действию духа евангельского, отгоняет его. Помню, например, как я, будучи уже преподавателем в академии, читал в келии Евангелия… Было светло на душе, интересно и живо для ума… Но вот я решил сочетать и другую задачу: отмечать для моих работ некоторые места о "Царстве Божием"… И только я начал заниматься этим прикладным делом, мгновенно свет евангельский потух. Я пробовал повторять, гнаться за двумя целями и на другой день, и на третий. Увы! Бесплодно. Евангелие было мертво… И пришлось отказаться от второй задачи, а, попросив у Господа прощения, я смирился и начал читать по-прежнему, "для спасения души"… И мертвец ожил…
Тут мы имеем дело с религиозным законом: благодать Божия или Бог, не попускают человеку использовать их не для Божественных целей, а для посторонних, земных. Это, в сущности, иудейский материалистический подход к Богу, Спасителю: ищете Меня, потому что "ели хлебы", - а не Меня Самого любите… И тогда Господь скрывает лицо Свое… "Он же прошел через толпу и скрылся". Бог, благодать, Спаситель - не могут быть "служебными", рабскими инструментами в руках твари Своей: Бог есть Господь, Господин всех, а не орудие у них. Иначе тут совершается грех против 3-й заповеди: "не приемли имени Господа Бога Твоего всуе". Это - понятно.
Но вот иногда и не задается человек прикладными целями, читает просто, - а Слово Божие бледно для него. И наоборот: когда и не ожидает, вдруг оно загорится внутренним светом и заживет, и оживит… И бывает тогда оно столь неотразимо убедительным, что никакое сомнение даже и немыслимо: истина стоит в сердце и уме - с абсолютной достоверностью и силой.
Я объясняю себе это третьим путем (или методом доказательства) действительности Слова Божия: благодатью. Слово Божие - есть Бог говорящий. Во Слове Божием сокрыта сила Божественной благодати. И она, как и все Божие, не подлежит принудительным законам действия. В ее воле или проявлять себя, или не открывать, или скрывать. И тогда никакие естественные условия наши - ни историко-критические выкладки, ни факты внутренне-убедительной достоверности - не помогут нам. Наоборот, могут даже препятствовать силе света истины, ибо мы хотим насильно, своими низшими силами, подчинить себе высшую Силу: а это для нас и непосильно. Это может грозить нам опасностью впасть в магию. Благодать уходит. А когда она уходит, то одна внешняя оболочка истины, слова остаются бессильными и бездейственными. Или иначе: сила-то остается в слове, но от нас (или от меня одного, а не от всех) она удерживается в действии. И обратно: когда Бог Сам благоволит, то и из простых слов засияет свет жизни. Кратко сказать: истина, Дух Святой, Христос - сокровенны в Писании, в Своем Слове, Сами открываются человеку. Сами дают свой благодатный свет: и уже в этом их свете нам начинает сиять свет Писания. Я уже приводил сравнение: солнце озаряет тьму ночную, и все видно. В электрических проводах энергия есть, но если она закрыта, ничего не видно; "пустили свет", и все озарилось.
Вот почему чтение Евангелий в храме обставлено благоговейнейшими приготовлениями: Вонмем… Премудрость!.. Послушаем Святого Евангелия… Мир всем… Вонмем. Евангелие в чудных обложках. На высоком столе. Со свечами впереди. При чтении испрашивается особое благословение на чтение; а он , рассказывал про своего товарища по академической скамье Н.: он потерял веру. Страдая неверием, он пришел с горем к Е. Ф., о вере которого ему было хорошо известно. Просит совета, что делать, чтобы воротилась вера. Е. Ф. дал ему, по-видимому, очень уж простой ответ: - Читай Евангелие.
Тот недоверчиво стал возражать, что он и без того знает его почти на память и что из этого ничего не выйдет.
Но товарищ все же, хоть для опыта, продолжал советовать сделать пробу; только велел читать "совсем просто". Наконец, тот согласился. Было лето. Сомневавшийся занимал довольно высокое место чиновника; и на вакации уезжал в Финляндию. Так было и в этот раз… Пришла осень. Чиновник снова посетил друга, Е. Ф. И с радостью заявил, что вера воротилась: на вакациях он читал Евангелие… Другой случай. Я был на одном обеде молодежи в Чехии. Один из студентов поделился, как он, прежний "безбожник", обрел снова веру. - Оказывается, он читал Св. Писание; но сначала было и неинтересно, и бесплодно. А потом дошел он до истории обращения Савла. И ему до такой степени несомненным, очевидным, достоверным представился факт этого чудесного явления Христа гонителю: весь разговор, потом слепота, встреча Анании, вера, крещение, прозрение, - что в нем снова загорелась потухшая вера. А сколько поразительных случаев рассказывается в житиях святых: обращение преподобной мученицы Евдокии, уход Антония в пустыню, обращения Владимира Святого и прочие, и прочие. Да можно сказать, вся миссия есть результат действия устного или письменного Слова Божия… Вот и здесь, в Америке, апостол - алеутов, потом в Сибири - якутов, коряков и других язычников - еп. Иннокентий (Вениаминов) сначала учил устно; но скоро начинал переводить Евангелие на местные языки. Царство ему небесное! Вечная память!
Глава 9
* * *
"Слово Божие", однако, не в одном лишь Писании вмещается; оно выражается и в других видах откровения, я разумею: жития святых, творения святых отцов, постановления Соборов, богослужебные книги.
Это все православная душа принимает, высоко чтит и из всего извлекает пользу и укрепление веры. Да и как иначе?
Что такое, например, жития святых? Можно и должно сказать, что это - жизнь Церкви. В ее светлых, положительных проявлениях. Это - истинная "история Церкви"… У нас вот учат в истории о ересях и борьбе с ними. И иной раз получается впечатление, что история ее главным образом в этих столкновениях и состояла. Но ведь это не так. Ереси - вне Церкви; ереси - около и против Церкви. А ее жизнь - это благодатная река, по которой плывут спасающиеся: мученики, пустынники, святители, благочестивые князья, смиренные семейные подвижники…
Конечно, с борьбой это все связано. Но течет светлая, святая, спасающая Божия река (Ин. 7, 38, 39).
И началась она с Христа и его апостолов… И впервые рассказана эта история в книге Деяний апостольских. Какая замечательная эта книга! Это дневник первохристианства. И какая тоже очевидность! Даже еще большая, чем в Евангелии: иногда просто поражаешься обилием подробностей, точных справок о местах, временах, именах…
"Мы, - пишет св. Лука, спутник ап. Павла, - взошли на Адрамитский корабль и отправились, намереваясь плыть около Ассийских мест. С нами был Аристарх, Македонянин из Фессалоники. На другой день пристали к Сидону… Отправившись оттуда, мы приплыли в Кипр, по причине противных ветров. И, переплыв море против Киликии и Памфилии, прибыли в Миры Ликийские. Там сотник (и имя его сохранилось - Юлий) нашел Александрийский корабль, плывущий в Италию (куда и отправили Павла для суда самого Кесаря), и посадил нас на него. Медленно плавая многие дни и едва поравнявшись с Книдом… мы подплыли к Криту при Салмоне. Пробравшись же с трудом мимо него, прибыли к одному месту, называемому Хорошие Пристани, близ которого был город Ласея". Ап. Павел не советовал плыть дальше: его не послушались. "Поплыли поблизости Крита. Но скоро поднялся против него ветер бурный, называемый эвроклидон… И мы носились, отдавшись волнам. И, набежав на один островок, называемый Клавдой (никогда и слышать-то не приходилось о нем!), мы едва могли удержать лодку… На другой день… начали выбрасывать груз, а на третий мы своими руками побросали с корабля вещи. Но как многие дни не видно было ни солнца, ни звезд и продолжалась немалая буря, то наконец исчезла всякая надежда к нашему спасению" (27 гл.)… Но довольно!