Любовь, любовь, любовь, и еще любовь… Повторяемое бесчисленное множество раз бесчисленным множеством тех, кто и не подходил к порогу религии, это таинственное слово потеряло всякий смысл. Но, как соединительная ткань, оно разрослось, заполнило собою всю область религиозного сознания наших современников и тем оттеснило оттуда все содержание религии. В этом священном слове истинным содержанием ныне стало: "НЕ–РЕЛИГИЯ", тайный смысл речей о любви всегда, более или менее сознательно, или полусознательно, есть жест вражды против религии. Благовидное перерождение религиозной ткани называется речами о любви. Да, речами, ибо к τ ό же дерзнет притязать на жизнь любви-не того гуманитарного альтруизма, в основе которого лежит либо карьера, тщеславие и гордость, либо слабонервность и истерическая внушаемость при виде страданий. Но, господа, если мы хотим говорить о религии, действительно о ней, нам надо хотя бы на время этих рассуждений отбросить тряпичную дряблость и психологистические "нравится" - "не нравится". Мужественным взором надо готовиться встретить подлинную жизнь в религии, "бестрепетное сердце непреложной Истины"{25}. Апостол Павел изображается с мечом обоюдоострым: ибо, -по свидетельству его же, - "слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов и судит помышления и намерения сердечные. И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто пред очами Его: Ему дадим отчет" (Евр. 4, 12-13). И еще "Меч духовный есть слово Божие" (Еф. 6, 17). Тверды будьте, - если хотите носить в себе "бестрепетное сердце непреложной Истины"! Помните ли, кто именно в особенности говорил о любви? Апостол любви-ему же ныне память творим{26}. А он - Сын Громов, Воанергес{27}. Правом на слова о любви владеет лишь заперший в себе горние Перуны. Когда сдавленные громы клокочут в недрах, когда тяжкие удары молотов куют наше сердце, когда взрываются молнии и бороздят и разрывают нашу тварную дряблость, - тогда будет, что претворить в деятельность любви. Но незачем ссылаться на любовь, когда бессильно влачатся дни твои, "без Божества, без вдохновенья"{28}. Нисхождение любви доступно тому, кто четким, как снеговые пики, очерком вонзился в синий эфир небес. Но нисхождение сидящих в болотистых низинах-пустое обольщение. Любовь, любовь, любовь… нет, не любовь, а-кисель и манная каша. Прежде всего не любовь.
2. "Приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас" (Пс. 33, 12). Вот слово не современное. Но что же делать: если угодно вам говорить о религии, деле существенно несовременном, придется вам помириться и с этим несовременным, но своевременным, всегда своевременным словом "страх". Религия есть прежде всего Страх Божий, и кто хочет проникнуть в святилище религии, тот да научится страшиться. Отсутствие страха-свидетельство не мужества, а, как раз напротив, -дерзости, наглости духовной, обнагления-свойственного трусливым натурам, когда они уверились в безнаказанности. Не знает страха Божия тот, кто не знает и религии. Он не страшится, ибо уверился в ничтожности Иного, что над ним. "Господи, всели в мя корень благих, страх Твой в сердце мое" (молитва 7–я на сон грядущим, Иоанна Златоустого, 9–го часа нощи){29}. Корень благих-это есть страх Божий, вселившийся свыше в сердце нашем: в религии ничего не вырастает без этого корня, все благое-из него. Возьмите Библию или хотя бы по симфонии посмотрите места о страхе Божием. Сколько их и как они существенны. Господь страшен в Своем величии, в Своем безмерном превосходстве, в Своей непостижимой тайне! Господь, как огонь. "Страшно впасть в руки Бога Живого" (Евр. 10, 31). Страшно имя Его (Мал. 1, 14), страшно место явления Его (Быт. 28, 17); Бог - великий и страшный, для всех и во всем страшный-бесчисленное множество раз твердит Св<ященное>Писание, а за ним-и все те, кто воистину знал Бога, -знал, а не писал о Нем мертвящих диссертаций или, между чаем и ужином, праздных фельетонов. Страшен, страшен, страшен - и избранному народу и языкам: вся религия, и всякая религия полна и пронизана этим неизъяснимым страхом Божиим. И потому - "да будет страх Господень на вас" (2 Пар. 19, 7), "страх Господень будет сокровищем твоим" (Ис. 33, 6) и т. д. и т. д. "Страх Господень чист" (Пс. 18, 10); он- "начало премудрости" (Пс. 110, 10; Пр. 1, 7; 9, 10). Он "есть истинная премудрость" (Иов. 28, 28). Он "источник жизни" (Пр. 14, 27) и "ведет к жизни" (Пр. 19, 23). Так учит нас слово Божие.
1918. V.2. Ночь
3. Страх Господень… Мы много слышали (кажется, более иронически), что "начало премудрости-страх Гoсподень". Однако немногие задумывались над неминуемой правдой этих слов, столь близких к суждению философов об изумлении–как начале философии. Чтобы иметь познание-надо коснуться предмета познания, признаком, что это прикосновение достигнуто, служит потрясение души, страх. Да, этот страх возбуждается прикосновением к новому, всецело новому, -против нашей повседневной жизни. В чреду впечатлений мира вклинивается не–от–мирное, ни с чем не сравнимое, ни на что не похожее, иное. И вклинившись, разрывает ткань обычного, а тем-и наше, приросшее к обычному, сознание; проникает, как меч обоюдоострый, до разделения души и духа, до той спайки, где собственно и соприкасается наше ноуменальное недро с областью феноменов, обнаружений и мирских проникновений. Проникши же-ожогом ожигает наше Я: из Времени мы узрели Вечность.
Ах, когда железом каленым прижигается слизистая оболочка-тогда никто не спрашивает себя, хочется это или не хочется, нравится или не нравится: тогда-не до психологизмов. "Воистину есть так, - существенно", -скажет прижигаемый. Но это "есть" скажется само, не от раздумий, -выкрикнется. Таков и страх Божий. Когда воистину-не манерничая и томно жеманясь-воспримем Божество-тогда не до сентиментальных излияний. Тогда, великим страхом сотрясаемые, из глубины своей возопием: "Ты ее и-воистину". Первое, что священные Дельфы заставляли сказать богомольца, -это "Ει, Еси"{30}. Но "Еси" -нелегкое слово, в сотрясении лишь скажется оно.
Пророку Даниилу было видение на берегу реки<Тигр>{31}. "И только один я, Даниил, -свидетельствует он о себе, -видел это видение, а бывшие со мною люди не видели этого видения; но сильный страх напал на них и они убежали, чтобы скрыться. И остался я один и смотрел на это великое видение, но во мне не осталось крепости, и вид лица моего чрезвычайно изменился, не стало во мне бодрости. И услышал я глас слов Его; и как только услышал я глас слов Его, в оцепенении пал я на лице мое и лежал лицем к земле" (Дан. 10, 7-9). И от слов Одеянного в льняную одежду, явившегося в видении Даниилу, - "я припал лицем моим к земле и онемел… - пишет о себе пророк, - от этого видения внутренности мои повернулись во мне, и не стало во мне силы" (Дан. 10, 15, 16).
4. Тут новое прорывает обычное в таинственно–необычайном же виде. Но не в виде вторгающегося-источник страха, а в ощущении трансцендентности являющегося. Нездешнее открылось-и текучим, шатким, зыблющимся почувствовался весь мир: бывающее померкло пред истинно–сущим. А с бывающим померкло и самое наше бытие: сами мы оказались дрожащим пламенем среди ветреных пространств, -на границе ничто, еле–еле не не–сущими. Но тогда–то мы нашли и свою вековечную опору-в Сущем от века. Последнее уничижение наше есть и величайшее возвеличение. Страх Божий дву–действен.
Есть постоянный источник и возбудитель этого антиномического движения: постоянный двигатель нет и да нашему бытию. Это-жерло, в котором никогда не покрывается каменистою корою лава. Это-окно в нашей действительности, откуда видятся миры иные. Это-брешь земного существования, откуда устремляются питающие и укрепляющие его струи из иного мира. Короче-это есть Культ.
5. Первое, основное и прочнейшее определение культа- именно таково: он-выделенная из всей реальности та ее часть, где встречается имманентное и трансцендентное, дольнее и горнее, здешнее и тамошнее, временное и вечное, условное и безусловное, тленное и нетленное.
Сделаем тут, ради примера, некоторое отступление. Предложенный же как пример материал понадобится нам, и мы будем еще иметь случай использовать его впоследствии. Итак, пусть пред вами некоторое сочетание деревянных брусков. Это "обыкновенное", "здешнее", "тленное". Но: "Крест Твой, Христе, аще и древо видимо есть существом, но божественною одеяно есть силою и чувственне мирови являемь, умно наше чудотворит спасение, ему же кланяющеся, славим Тя, Спасе, помилуй нас" (Октоих, гл<ас>5–й, вторник, вечер. Стиховн<а>, стих<ира>2–я){32}.
"Аще и древо видимо есть существом, но божественною одеяно есть силою", "чувственне мирови являемь, умно наше чудотворит спасение" -вот типичные формулы всякого Культа, всякого его отдела, всякой его части, где бы, когда бы и в чем бы культ ни проявлялся. Соприкосновение "видимого" и "божественного", "чувственного" и "умного", т. е. умопостигаемого, ноуменального, трансцендентного, -таков характерный и основной признак Культа. В этой антиномии горнего и дольнего завито существо культа со всеми его последствиями. Последствия же, суммарно, -в том, что "видимое" и "чувственное", по своей существенной связанности с "божественным" и "умным", оказывается направляющим нашу деятельность по путям, необычным и несвойственным "видимому" и "чувственному", как таковому. Движение крестного знамения есть внутреннее противоречие, ибо всякое движение должно иметь определенность направления, к своей цели, а это движение, как бы устремившись к цели, свое устремление потом отрицает. И тем не менее, это внутренне–противоречивое движение в культе, как в дальнейшем увидим, господствует. Сопряженная с чувственной, духовная сила изменяет и чувственное, понуждая его быть не таким, каким было бы естественно ждать его как обособленного. Так, невидимая, но могучая, -дружка двойной звезды отклоняет свою светлую и видимую пару от свойственного ей прямолинейного равномерно–поступательного движения и заставляет двигаться криволинейно и неравномерно, чертя петли.
Возвращаясь к нашему примеру-креста, - мы можем отметить: разве служение, воспевание, поклонение, лобызание, каждение, возжигание свеч и лампад достоит кускам дерева, каковыми, видимо и чувственно, является крест? Но что же сказать тогда о молитвенных к нему обращениях, о призываниях его, обнаруживающих, что пред нами-не кусок дерева, а живое, пренебесное существо, могущее защищать нас и помогать нам, по нашему к нему призыву? Крест Честный-нам не безличное оно, и не он даже, но Ты. А то, что для другого может быть Τ ы, в себе и для себя есть Я-т. е. лицо, существо разумное и духовное.
"Кресте, верных упование, царей оружие, священников славо, монашествующих крепосте, твоею силою вся тя славословящыя спасай во веки"{33}.
Лобызающыя тя силою твоею, Кресте, постное время прейти в мире сподоби и избави работы вражия"{34}.
"Возвыси Церквей рог, честный Кресте, низложи еретическую гордыню силою твоею и возвесели православных лики, сподоби предварити всем нам твое предвозвещение и поклонитися тебе, подножию Христову: в тебе бо хвалимся, древо благословенное"{35}.
"Кресте Христов, разбойника наставивый к вере, и мене к течению благосильно постом сподоби предварити на поклонение твое и оживотворитися" {36}.
"Кресте, скиптре Христов, Церкве роге, царей победо, хранителю христиан, ты еси просвещение мое, ты и похвала моя во вся веки"{37}.
"…Кресте Христов всесвятый, возрастивый сладость жизни, всех чистым сердцем тебе поклонитися сподоби нас, очищение нам дая и велию милость"{38}.
"Радуйся, Кресте, им же познася единым мгновением разбойник богословец взываяй: помяни мя, Господи, во Царствии Твоем…" {39}
"Кресте Христов, упование концев, прейти нам твоим окормлением тихо пучину добраго поста сподоби, спасая от треволнения прегрешений" {40}. (Окормление-от слова "корма", то же, что руководство, путеводство.)
"Кресте Честный, крепосте моя и прибежище, буди ми просвещение ныне воздержательно, веселя и очищая мя, избавляя от искушений, да прославляя Тебе, Владыку величаю Христа" {41}.
"Ты нам свет, святое сложение, одоление победы, Христов Кресте, ты нам воздержание услади и тебе поклонитися сподоби" {42}.
"Кресте всечестный спасительный, миру хранителю, соблюди мя постящаяся и достойна покажи твоего честнаго поклонения" {43}.
"Преблаженне Кресте Христов, небописанная победо, от земли нам прозябла еси. Твоего поклонения достойны покажи ны вся, постом очистившыяся"{44}.
"Явися великий Господень Кресте, покажи ми зрак Божественный красоты твоея ныне достойна поклонника хвалы твоея, ибо яко одушевлену тебе и возглашаю и облобызаю"{45}.
NB: "Яко", ώς-союз не сравнения, а уравнения; ср<авн.) "Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу"{46} (ώς αληθώς). "Яко огнем" значит не "как бы огнем", а "огнем", даже "по преимуществу огнем". "Яко" значит "то же и даже более". Поэтому выражение "яко одушевлену" значит: "ты одушевлен, даже более чем одушевлен". Следовательно, тут прямое признание Креста существом одушевленным, а не веществом.
"Радуйся, требогатое древо и божественное, Кресте, свете сущим во тьме, четвероконечный мир сиянием Твоим возстания Христово проявляй зари, сподоби вся верныя достигнута Пасху" {47}.
"Древом умерый, древо тя обретох жизни, христоносне Кресте мой, хранителю мой нерушимый, на демоны крепкая державо, тебе поклоняяйся днесь зову: освяти мя славою твоею" {48}.
"Ныне, Кресту покланяющеся, вси воззовем: радуйся, древо жизни; радуйся, скиптре святый Христов; радуйся, человеков славо небесная; радуйся, царей похвало; радуйся, державо веры; радуйся, оружие непобедимое; радуйся, врагов отгнание; радуйся, сияние светлое спасительное миру; радуйся, мучеников велия славо; радуйся, сило праведных; радуйся, ангелов светлосте; радуйся, всечестне" {49}.
"Церкви похвала ты еси, честный Кресте, царей оружие и миру всему мира почесть богоделанная, Кресте, православных радосте, вселенныя хранителю; сохрани, освяти тебе покланяющыяся" {50}.
"Кресте, миру хранителю, демонов прогонителю, тя стяжавших во всем предстательство необоримое, сподоби пощение прейти прочее совестию чистою, исправляя души наша пред Христом, древо благословенное"{51}.
"Кресте всечестный, верных всех очистилище, царей державо, вся освяти тебе покланяющыяся" {52}.
"Кресте, демонов гонителю, врачу недугующих, крепосте и хранителю верных, царей победо, похвало православных воистину, утверждение Церкве Христовы: буди нам забрало и стена и хранитель, древо благословенное" {53}.
"Кресте Христов, ангел святых чудо, диаволу же и бесом великая язва, спасай рабы Твоя" {54}.
"Радуйся, пречестный и Животворящий Кресте Господень… О, пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай ми со Святою Госпожею, Девою Богородицею и со всеми святыми во веки, аминь" {55}.
Итак, воистину и существенно, а не риторически и произвольно, необходимо, а не условно-Крест может именоваться Τ ы; а раз может, то и должен, ибо нельзя у Лица похитить присущую ему личность. И если мы хотим сколько–нибудь подойти к богослужению, мы должны брать его таким, каково оно есть, не спеша приводить все к пошлому уровню речей вседневных, богослужебные тексты должно принимать в полной серьезности и буквально. Канон Честному Кресту-творение св<ятого>Григория Синаита {56}-весь состоит из обращений ко Кресту как существу живому. А препод<обному>Андрею Юродивому он самолично явился на призыв. Тут только конкретность может помочь-иначе наша обмирщенная мысль все, как пес, будет возвращаться на блевотину свою. Попробуем же быть конкретными, сколько доступно здесь.
"В темную ночь Андрей Юродивый проходил мимо церкви верховных апостолов Петра и Павла. Сатана в виде эфиопа столкнул его в бывший тут ров, полный грязи. Погрузившись в тину уже по пояс, св<ятой>Андрей воззвал: "Апостолы, просветившие четыре конца земли пламенным учением вашим, светильники светлые, помозите мне, недостойному рабу вашему, избавивши меня из глубины рва". И тотчас-ευθέως-явился-έφάνη- Крест, висящий в воздухе, и был как огнь палящий, испуская сияние лучей в долину к блаженному. Увидев - θεασάμενος- Крест, он воскликнул: "Да знаменуется на нас свет лица Твоего, Господи". -σημειωθήτω εις ημάς τό φως του προσώπου σου κύριε-. И тотчас-παραχρήμα-явились-έφάνη σαν-два мужа, которые извлекли его из рва и стали невидимы - αφανείς. А дивный тот Крест шел по воздуху впереди святого и освещал ему путь, пока он не вошел в портик. Обратившись с целью увидеть, куда после этого пойдет Крест божественный, он видит: и вот как бы златыми крыльями был вознесен- ήρθη - в высоту и при восхождении своем испускал в воздух огневидные лучи" (Acta Sanctorum, Mai VI, cap. ХГГГ, p. 47 Ε).
"Да знаменуется на нас свет лица Твоего, Господи" (Пс. 4, 7), -воскликнул словами псалма Андрей Юродивый (а по русскому переводу: "Яви нам свет лица Твоего, Господи"), -явился же ему Крест. Старообрядцы, при чтении сих слов псаломских, все вместе творят на себе крестное знамение. Значит: явление света лица или знаменование света лица Господня и есть явление Креста, т. е. Крест есть свет лица Господня, или явление славы Его-слава Господня, или еще-созерцаемый, являемый миру образ Господень. А по образу Его- сотворен человек. Посему Крест есть человеческая природа, взятая на Себя Господом, в ее единстве и божественном отображении.
В этом смысле Крест Честный может даже отождествляться с Господом, по единству Божественной Ипостаси Господа. Так, мученику Прокопию, в язычестве Неания, назначенному преследовать и истреблять верующих в Распятого, ночью, с землетрясением и грозою, послышался глас с неба: "Неания, куда ты едешь?" Неания сказал: "…[царь] дал мне должность дука в Александрии, [и власть истреблять казнями христиан".] И снова послышался глас, сказавший: "О, Неания, и ты идешь на Меня?" Неания сказал: "Господи, кто Ты? Покажи- έμφάνησον-мне Себя, ибо я не могу видеть Тебя-θεωρήσαι σε". И тотчас-ευθέως-явился-ώφθη-ему Крест кристалловидный- ώς κρυσταλλοειδής-и послышался глас из Креста: "Я-Иисус распятый, Сын Божий". Неания говорит Ему: "…". Далее разговор Неании и Христа о рождении и крестной смерти последнего ('Ανάλεκτα Ίερουσ. Σταχυολ. Т. V (1-27), § 3; Палестинский Патерик, вып. 16, стр. 8-9){57}.