Открывались новые кабинеты и вновьявленные иглотерапевты, искренне веря, тыкали больных иглами, даже не подозревая, что эти иглы всего-навсего правильно поставленные антенны, которые проводят через себя окружающее. Может быть, важно, кто вставляет эти антенны? А вставляли все, кому не лень, совершенно не задумываясь, что, вставляя иглу, можно вставить через нее свою больную печень, свои запоры и рваные ритмы сердца. Вот так и лечили друг друга люди в окружающем меня сумасшедшем мире, в котором наконец-то разрешили все, а на самом деле по-черному мудро забрали последнее, последнюю надежду, последние окна в Космос.
Беспокойные люди в беспокойной стране, а ведь рабство действительно порождает рабов и героев, и ошибки прошлого ранят в самое сердце. Хаос действительно порождает гармонию. Безумие порождает безумие так же, как и смерть - смерть.
Есть на земле те состояния, которые не порождают ничего и ни во что не переходят, Учитель называл их недвижимыми состояниями - самыми опасными на земле.
"Нужно бежать к Учителю," - терзала мысль. Но земные хлопоты затягивали трясиной, слава, передачи по телевизору, обожание женщин, хотя была и серьезная остановка - больные умоляли и не пускали.
- Ну что, Серега? - Андреевич снова встряхнул за плечо. - Тебя ждет Учитель, ты не забыл?
Нежные женские руки выскользнули из моих рук.
- Хватит предавать близких, знаю, что тяжело, но тебе действительно нужно ехать.
Андреевич был как всегда прав.
И я поехал на встречу со своим гранитным лабиринтом. В третий раз - Транссибирская магистраль. Благодаря стараниям нашего русскоязычного учителя Григория Андреевича, я сидел в вагоне, слушая стук колес, не представляя, что ждет в глубине сосновых волн. А демократия докатилась даже туда.
- Да ты с ума сошел! Не верю!
Юнг ударил меня по лицу.
- Неужели не понимаешь, - зло сказал он, - что в том мире, куда ты приехал, все гораздо сильнее, любые колебания отражаются на кристально чистых местах. Наше правительство вошло в конфликт со своим же народом, и так получилось, что японские кланы соприкоснулись с этим. Страна Восходящего Солнца не прощает обид. И даже если официально - перемирие, тайные школы всегда будут воевать.
Корейцы-лесорубы оказались без работы в связи с тем, что были наняты рабочие-японцы. Получилась довольно-таки серьезная драка, и, когда прокурор округа вмешался, то благодаря главе тайной общины Няму, конфликт был разрешен. Ням утихомирил дальневосточных корейцев, понимая, что война несет за собой только смерть. Но советские корейцы на японских рабочих напали первыми. А что непонятно: нет работы - нечего есть. Японцы не жаловались, они не жалуются никогда, обид не прощают тоже никогда. Вот и обрушился "Черный лепесток лотоса" - тайное японское общество воинских искусств - на корейцев, а я приехал в самый разгар.
Тайная война, невидимая для посторонних глаз. Война среди знающих и понимающих, возникшая из ничего. Не дай Бог слабым попасть в это место. Из-за, казалось бы, обычного конфликта, вышедшего из-за зарплаты и заготовки леса, схлестнулись древние и так уходящие в небытие школы. Японцев сложно понять, но эта великая страна существует, и с этим нужно считаться. В наше время редко школы воюют со школами, но так получилось, что я увидел это.
- Ну, не верю, понимаешь? - говорил я Юнгу. - Знаю, читал. Но какой "Лепесток черного лотоса" в конце двадцатого века?
Юнг снова ударил меня.
- Если приехал, - сказал он, - либо уезжай, либо учись. Учитель принял тебя, значит, верит, и поэтому мы будем вдвоем. Учись и как можно быстрее, иначе будет поздно. Учитель взял тебя учеником, я, мастер, тоже взял тебя. Выветривай свои мозги, дыши соснами, будь аккуратен. Через несколько дней я снова приду. Вспомни, чему Учитель и я учили, подыши на свои звезды, пока будь спокоен, ты далеко от боевых действий. Но помни: можешь умереть, даже не поняв от чего, умереть, не заметив. - Юнг усмехнулся и, кивнув на прощание, вышел из небольшой землянки, в которой он оставил мне еды на несколько дней.
Вслед Юнгу я выполнил этикет. Наконец-то начало доходить, что один в крепкой, теплой, черной монашеской одежде. В одиночестве начал медленно подкрадываться страх перед неизвестным и страх за собственную жизнь. Вот такая была вторая поездка, непонятная и непредсказуемая. Древние сказки оживали, внутри у меня пробуждался незнакомый первобытный страх и желание выжить, сохранив Школу…
Эти воспоминания оказались большой силой, алкоголь выветрился мгновенно, и я увидел, что вся группа сидит на лавках в большом туннеле. Он был выложен белым и голубым кафелем, вдоль стены пестрели коммерческие киоски. Справа на лавке сидел Андреевич, слева жена. Андреевич глубоко ушел в себя. О чем он думал? Жена как-то недоверчиво рассматривала сидящего напротив Федора и веселившихся вокруг него ребят. Самолет заправлялся где-то вверху на взлетном поле.
"Что-то они слишком веселые", - подумал я и, переведя взгляд на жену, снова провалился в память.
… Три дня в одиночестве. Скупая монашеская пища не спеша приводила мозги в порядок. Дыхание на свое созвездие восстанавливало силу воина, потерянную за годы безумия в тревожном городе. Сила и спокойствие наполняли кровь. Я вспомнил, что уезжал десять лет назад со второй степенью мастерства. Что будет сейчас? Кто я? Стало понятно - сосновые волны вместе с Учителем объяснят это.
Юнг вернулся через несколько дней. Вернулся не один, а с маленьким кривоногим корейцем Кимом. Они принесли многочисленные записи и незнакомые иероглифы. В течение месяца Юнг то приходил, то уходил. Он учил нас, а мы спешили учиться. Юнг ничего не рассказывал о событиях, он приходил по ночам уставший, но спать было некогда. Он учил и снова куда-то уходил. Передвижения Юнга были только по ночам.
- Ночь в войне - это сила, - говорил Юнг. - День нужен миру. День расслабляет, солнце делает счастливым.
Однажды, делая дыхание, сидя на кристально чистом снегу, я попал душой в какую-то удивительную дилемму. Наверное, постоянно шляющийся за мной демон притащил ее. Мысли были обрывочные, поэтому раздражали еще больше, чем четкие, занесенные все тем же демоном. На огромной чаше весов вдруг закачались знания и жизнь, жизнь в городе, уважение, любовь женщин, радости и удобства. Жена возникла внезапно. Весы закачались стремительно и, казалось, безостановочно: имею ли право рисковать той, которая любит, оставленными учениками, больными, ждущими помощи. Я глубоко вздохнул и, как показалось, успокоился раз и навсегда. В мозгу ярко вспыхнуло: " Кому нужны знания не до конца? Кому нужна незаконченная школа, недолеченные из-за нехватки мастерства больные? Да и жена без этой поездки, наверное, скоро перестала бы уважать. Итак, была страшная остановка - на десять лет. В этой остановке была и моя вина. Я чуть не превратил живую школу в мертвую."
От этой мысли содрогнулся. Я отличаюсь от животного и, если нужно, пожертвую собой во имя знания. Единственный по-настоящему человек в этой жизни, который держит, - это жена. Мать и отец устроены в жизни, я давно им не нужен. Жена поймет, ведь семнадцать лет жизни вместе, в одной школе, не проходят впустую. Она как сможет, так и будет жить и лечить дальше. Я умею жертвовать собой и этим отличаюсь от животных. Впервые мой разум вплотную столкнулся с законом Космоса. Я отличаюсь от животного, я твердо решил это, держась руками за священные записи родовой школы.
И вот я учил корейца. Новый ученик Ким помогал мне разобраться в себе. После этого мне невероятно сильно захотелось овладеть тысячелистником - самым сложным и загадочным местом на теле у человека. С самого рождения темя заявляет о себе. Матери пугаются его мягкости. Но потом о нем забывают, а ведь это алмазный тысячелистник. Я видел, как расслабляются Учитель или Юнг, сделав несколько простых дыхательных упражнений.
Тысячелистник - место, через которое человек способен принимать знания напрямую из Космоса. Космос многосложен и многослоен. Если хотите, можете представить слой, который заполнен знаниями земли, но чтобы он не отталкивался от алмазного тысячелистника, нужно быть чистым, при этом абсолютно поняв, что такое чистота. А значит, пройти логическую шестерку, по которой я пытался впоследствии дать отчет Фу Шину.
Я с радостью снова объясню эту шестерку на следующих страницах. Забытая и непонятая космическая азбука, простая, как все главное в этом мире. Учитель рассказал о прошлых жизнях и о том, кто я. Как потерялась и была раздавлена фамилия Баскаков при Советской власти. Фамилия и род, о котором я ничего не знал. Чужая фамилия - это тоже ошибки прошлого, нужно беречь память о самом главном. Я рылся в библиотеках и почти ничего не нашел." А как же историки? - думал я. - Что выдумывают они? Откуда все берут? Кто приказывает писать историю?" Тяжелые мысли. А ведь когда-то человечество владело даденным Богом алмазным тысячелистником. Им человечество общалось с Создателем напрямую. Главный орган восприятия Создатель решил зачем-то закрыть от нас. Наверное, понятно зачем, даже без объяснений.
- Сегодня идем к Учителю, - тяжело дыша, сказал только что зашедший Юнг.
Он был уставший, но необычно торжественный. Я посчитал нужным промолчать, чувствовал, что вопросы ни к чему. Мы пошли ночью, сквозь непонятные тени и блеск разноцветных звезд. Тени лежали на сосновых волнах и, казалось, волнуются вместе с ними. Пар от дыхания растворялся над головой. И тут я увидел, что Юнг не хрустит снегом и над ним нет пара. Я внутренне почувствовал приказ. Мы сели на снег по-школьному. Мне часто попадало от Юнга, когда забывал о главном. Ведь можно, не раскрывая рта, разговаривать и дышать телом. В тайную войну таких ошибок делать нельзя. Мы продышали больше часа, стало ясно, что Ким не готов. "Слава Богу, - подумал я, - получилось. А как же Ким?" - сразу резанула мысль.
"А что ты можешь сделать? - где-то глубоко внутри мозга раздался голос Юнга. - Разве мы можем изменить чью-то судьбу? Нам ли решать степень готовности пожелавшего ступить на путь войны?"
Этой ночью мы похоронили Кима. Метательное оружие прилетело из темноты. Больше я не видел ничего, но когда мы с Юнгом спрятались, ненадолго забывшись тревожным сном, я видел открывающийся, пульсирующий лотос с короткими мечами вместо лепестков. Никакого движения, не было даже теней, но страх отошел. Следующей ночью мы шли уже вдвоем.
Первый мой бой вспоминать тяжело. Выпускать из себя смерть очень сложно, даже во имя школы.
Ням стоял в стороне, рядом незнакомые мастера. По приказу Учителя мы уже стояли долго, очевидно, он знал, что произойдет. Вот и произошло. Мой первый бой. Ритуал перед боем был кратким. Я видел таких людей впервые. Очень короткие, широкие, то ли мечи, то ли ножи. "Зачем?" - мелькнуло в голове. А нож быстро приближался. День, все обострилось до предела, снег стал крупными кристаллами, солнце, казалось, разбилось на тысячи частей. Внезапное нападение, я чувствовал только нож, перед глазами вдруг все исчезло, только нож, короткий и неживой. Животный страх сковал все тело. Меч полоснул меня по животу, разрезав плотную ткань, кровь горячо стекала по бедрам. Я отпрянул назад, меч прошел рядом с головой, я снова отпрыгнул назад и упал, ударившись о ставший почему-то твердым снег. Но вдруг понял, что дышу неправильно. Это я увидел в глазах стоявшего Юнга. Мастера не двигались с места, стало ясно, ждут от меня какого-то действия. Я крикнул, но это был крик страха, и вдруг задышал клеткой, движения стали четче, почувствовал, что скорость изменилась. Глянул на правую руку, почти не удивился - блестящая от чешуи, когтистая лапа дракона. Я бросил ее вперед, мой удар пришелся по черепу человека, держащего короткий меч. Он рухнул как подкошенный, потом я увидел, что Юнг стоит еще над двумя трупами. Подбежав к Учителю, я упал на колени.
Так я окунулся в черную сеть войны, пройдя испытание смертью. Не спрашивал, почему японцев ждали, почему их было трое, был благодарен Юнгу, что взял на себя двоих. Этой ночью я спал вместе с мастерами. Было понятно, что впереди ждет что-то необыкновенное, дающее силу и школу. Из европейцев я был не один.
- Так нужно, - сказал Учитель. - Ты у нас не один. Мы вшестером должны идти. Серьезная война, - вдруг сказал Учитель.
А когда стемнело, он повел за собой в неизвестное меня, Югая, Кима, Сашу, Игоря и Юру. Перед встречей со святыней мы сели в долгую медитацию на целый день. Когда стемнело, подошли к последней землянке, где все переоделись в непривычную для школы одежду: очень широкие штаны, длинную рубаху до колен, костюм черного цвета, широкий белый пояс вокруг талии, материал очень толстый и теплый, на ноги натянули плотную кожаную обувь, больше похожую на высокие носки. Я понял, что впереди то, о чем мечтал всю жизнь.
Наверное, одно из тайных мест школы. Стало радостно, что достиг этой чести и чистоты.
Под зелеными волнами на земле стояли огромные, в два человеческих роста, каменные кубы. Они были разных размеров и напоминали выросшую из земли гранитную друзу. Она была огромных размеров. Кристаллы из гранита - это показалось невиданным чудом. Между кристаллами было много щелей, но ту единственную, в которую нужно было протиснуться, знал только Учитель. Дротики засвистели внезапно, вновь появились люди в черном. Я увидел, как дротик воткнулся в левое плечо Учителя, еще несколько штук в грудь. Бой был долгий и жестокий. Нападение на Учителя родило во мне соединение стихий. "Учитель," - билась одна мысль мозгу и сердце. Я убивал и радовался - незабываемое чувство. Радовался, что отдаю жизнь за школу.
- Ты умеешь жертвовать, - говорил я себе, размахивая блестящими от чешуи когтистыми руками.
Руки превратились в пасть дракона, разрушающую все на своем пути. Бой закончился внезапно, а я стоял, широко раскрыв глаза, и в ужасе смотрел на жертву, которая корчилась в предсмертной агонии. Подошедший Юнг одним движением погасил в ней оставшуюся жизнь.
- Ты не привык к этому, брат, - понимающе кивнул он головой. - Но ты молодец.
Сердце внезапно изо всех сил рванулось в груди. "Учитель!" - мысль чуть не разорвала мозг. Дротики, попавшие в грудь, висели, как колючки, зацепившись за одежду. Из Няма выплескивались волны силы, еще не успокоившиеся после боя. В левом плече глубоко засело японское оружие. Одним движением он его выдернул и, зажав рану рукой, десять раз глубоко вдохнул и выдохнул. Одежда присохла к ране. Потом он подошел к Саше и приложил руку к раненой груди, ткань присохла мгновенно.
- Пусть будет так, - сказал Ням. - Опасность миновала. Из общин, - вздохнул Ням, - я остался последним, кто помнит это место. Сила Ссаккиссо находится здесь. - Он обвел рукой стоящие впереди камни. - Еще в горах Кореи и Тибета. Вы всегда сможете найти это место, если пронесете в себе чистоту.
… Поймал волк оленя и, свалив на землю, приготовился перекусить артерию.
- Волк, - взмолился олень, - ведь ты всю жизнь убиваешь. Как же покажешься перед Богом? Не отнимай у меня жизнь!
Волк отпустил оленя. Три дня слова оленя не выходили из башки серого. Три дня он думал, жрал траву и блевал. Не выдержал и снова пошел убивать. Пришло время оленю, предстал он перед Богом и, поклонившись, скромно спросил:
- Куда мне, Господи, - в ад или в рай?
- В ад, конечно, - ответил Господь.
- Почему? - поразился олень. - Не убивал никого, травой всю жизнь питался. А волка куда?
- В рай, конечно, - ответил Господь.
- А волка за что? - еще больше изумился олень.
- А что волк? - улыбнулся Господь. - Три дня мучился, против себя пошел, травой объедался, а ты спокойно траву поедал, с удовольствием, ни разу не задумавшись, сколько малых жизней букашек на ней погубил.
… В щель мы вошли правым плечом вперед. Грудь и спину сдавил гранит, полная темнота, холод пронизывал насквозь. Примерно километр. Как же шел Саша, раненный в грудь? Что будет, если он потеряет сознание? И он потерял его, когда выпал вслед за нами в широкий коридор. Упражнение для ясности в темноте открыло нам глаза, и мы снова пошли за Учителем.
- Этот лабиринт проложили сыновья Дракона, - услышал я голос Учителя внутри себя. - Они были необычными людьми.
По более широкому тоннелю, по моим подсчетам, прошли километров пятнадцать. Потом огромный гранитный зал, он был квадратный. Каждая стена - метров пятьдесят. Выйдя на средину, все замерли, пораженные невиданным зрелищем. На правой и левой стенах было по три входа. Впереди, под огромным барельефом Дракона, самый большой вход.
- Идите, - Ням указал каждому его вход. - Мы будем здесь пять суток без еды и без воды.
И Учитель пошел вперед, во вход под Драконом. То, что я увидел в своей зале, должен был пересказать Фу Шину. Это стало ясно в подвале Уральска, выложенном белым и голубым кафелем. Это казалось непосильной задачей. Будет ли слушать меня тибетский Патриарх? А если и выслушает, что скажет?
Жена вывела из глубокой задумчивости.
- Все, заправились, - сказала она.
Все дружно двинулись к самолету. Впереди Алма-Ата.
Иллюминаторы потемнели, последнее, что в них было видно - Уральские горы, черные под белым снегом, ни на что не похожие, ничего не напоминающие. Глядя сверху на них, понял, что горы для меня чужие. Острые вершины, казалось, притягивали самолет, пугали своей непостижимостью и хаотическим нагромождением. Неравномерно лежащий снег, разная высота и неприятное ощущение, что самолет мягко упадет между острыми скалами, завязнув в снегу. И будем мы бесконечно ждать помощи. Отогнав глупые мысли, я наконец-то заснул. Сон, черный и пустой, принес небольшое облегчение.
- Алма-Ата, - прошептала мне в ухо жена.
Все встали и пошли на выход. На лицах было написано ожидание, и только один Федор шел с опухшей головой, с трудом приоткрыв слипшиеся за очками глаза. Я взглядом прощался со стюардессой, она мне улыбнулась грустной улыбкой. Спасибо ей за улыбку, стало менее больно.
Большой красивый аэропорт. Столица Казахстана, страна огромных земель, пустынь, ветров, загадочных людей и не устающих ни в бурю, ни в жару кораблей пустыни - косматых верблюдов. В аэропорту все оказалось просто, когда милиция уже начала присматриваться к непонятной группе людей, подошел человек с европейской внешностью.
- Вы к Учителю? - спросил он у Андреевича, безошибочно угадав главного.
Все радостно оживились. Андреевич утвердительно кивнул головой. Спустившись по большой лестнице и обернувшись последний раз на огромное красивое здание, мы погрузили себя и свой багаж в новенький "Икарус". Он должен был нас отвезти к Фу Шину. Осталось шесть часов - и тайны Чуйской долины начнут открываться, каждому по-своему. В автобусе я снова заснул, проснулся на рассвете и только тогда начал понимать, в какое место силы меня забросила жизнь.