Сказав все это матери, он взял меня за руку, посадил в машину какого-то своего друга, и мы поехали в сосновый лес. Ехали по длинным дорогам - начальник спортивного лагеря госуниверситета, а рядом с ним его недоделанный сын. Отца я боялся и уже тогда не любил. Впервые увиденный горизонт переполнил восторгом. Начальник лагеря швырнул меня на попечение студенток, а сам исчез. Первый испуг - до него осталось два дня. Он был до смешного невероятен: два маленьких, тоненьких, пучеглазых поваренка. Через годы я назвал их лягушками. Царевны-лягушки, две сразу, которые вывернули зверенышу мозги наизнанку. Священные царевны-лягушки. Я когда-нибудь придумаю за них молитву. Что было бы без них? Они пришли из сказки, самой невероятной, которую бледный зверек узнал в своей жизни.
Как выразить свою признательность Создателю? Как найти этих сказочных большеротых существ, которые покинули меня навсегда? Они были тонкие и прозрачные, невероятно сильные и жадные к тому, что считали своим. Две юные женщины, смело взявшие по топору дровосека в свои белые руки. Кто же заставил их сделать это? Мне иногда со страхом кажется, что они были отданы в жертву маленькому зверьку. Не слишком ли огромная жертва? (Две прекрасные девочки, которые никогда не будут рожать, потому что не хотят этого). Как часто они мне снятся, и во сне я ненавижу и проклинаю себя, а потом, просыпаясь, начинаю выдумывать оправдания, чтобы успокоиться.
Они - не жертвы, просто Создатель сжалился надо мной и создал их из солнечных лучей, лесной паутины и одуряющего запаха хвои.
Ох, уж эти две маленькие царевны-лягушки! Я рассказываю сам себе о них невероятные сказки и верю в них. Лягушата во снах возвращают меня в детство, о котором не имею права забывать никогда. Где же вы, печаль моя, боль, счастье и спасение? Я кланяюсь вам, я преклоняюсь перед вами, я верю, что вы не оставите меня хотя бы в памяти и в тревожных снах.
Откуда же берутся женщины, которые не любят мужчин ни душой, ни телом? Почему женщина выбирает себе женщину? Я очень жалею, что тогда не спросил у лягушат. Сейчас мне и так все понятно, но насколько бы в этой жизни стал сильнее, если б спросил у них. Я уверен: лягушата не утаили бы от меня ничего. Но мне, одинокому и затравленному, в том далеком детстве было все равно. Но почему две маленькие лесбиянки совершили это со мной? Может, они были действительно космические пришельцы? А может, тупость и невежество, которые полностью обволокли нынешних мужчин, сотворили такое?
Женщина - ты одна из величайших сил в мире, ты создаешь и, если не рожаешь детей, то спасаешь уже рожденных. Это я знаю точно.
Женщина - созидающая так же, как и земля, великий космический Инь. Как бы ни изуродовало тебя человечество, ты, женщина, все равно непобедима. Исчезает на земле мужское семя, становясь слабым и никчемным, порождая в тебе уродливых детей. А ты, женщина, маясь и обливаясь слезами, в гиблом одиночестве растишь их как можешь. Тебе нельзя уродоваться и гнить. Иначе разве сможешь ты зачать, выносить, родить и хоть как-то воспитать? Изменяться можем мы - надутые и невежественные мужчины, уже наполовину потерявшие свое лицо, давно не несущие никакой идеи. Ты на это не имеешь права, иначе на тебе закончится все.
Ночью в горячем хвойном лесу, поддавшись каким-то немыслимым, но безгранично великим женским инстинктам, то ли от жалости, то ли от мудрости два маленьких лягушонка срывали с перепуганного звереныша одежду, а он сидел, ничего не понимая, и испуганно дрожал.
- Мальчик наш, - захлебывающимся шепотом повторяли они. - Мальчик наш…
Огромная сила была в этом захлебывающемся приглушенном шепоте. Они выпили вместе с горькими слезами мое уходящее детство, мои болезни и мой страх.
- Мальчик наш…
Я раз и навсегда понял, что в этой жизни теперь по-настоящему буду боятся только их. Горячие губы, дрожащие лапки, душистая, упоительная волна, ставшие мягкими, сухие и колючие хвойные иглы.
Как они нашли друг друга? Как же должен был обидеть их окружающий мир, красивых, тоненьких девочек! Сколько ласки и женской силы они отдали мне, маленькому и несчастному.
Мозги навыворот. Я полюбил их, я рвался к ним, как никогда и ни к кому за всю жизнь. Даже сейчас люблю маленьких, тоненьких, почти прозрачных, большеротых и пучеглазых. Действительно, мое столкновение с женским было огромным и невероятно чистым. В мои четырнадцать лет в мой изуродованный мир спустились два тонких белых ангела.
Нежность, мягкость и красота без мужественности и силы - так и получилось триединство. Пугающее, но не безобразное. Оно было правдивое, а правда - это Бог. Представьте Бога без правды. Веру, надежду, любовь - без правды. Сколько бы силы возвратилось на землю с ожившей правдой! Будьте правдивы в обычных отношениях друг с другом!
В лабиринте дракона Учитель открыл мне правду, но об этом позже. Сейчас нужно вернуться к маленькому зверьку, который в одно мгновение превратился не в мудрого и взрослого, а в озлобленного, сильного зверя, ненавидящего все и всех, кроме своих лягушат.
Мы шли в ночной лагерь по трескучему сосняку и были очень счастливы. Потом через несколько дней я потерял лягушат навсегда. Вот и вся история моего беззащитного детства, после которого пришла юность - сильная и яростная. Прощайте лягушата! Но если захотите появиться, я жду вас всегда. Чего вы так испугались, что внезапно бросили все: кухню, лагерь и меня? Я не осуждаю вас, значит, так было нужно.
Новый этап в жизни такой же идиотский, как и жизнь до него. Ненависть, неконтролируемая и без страха, - что может быть отвратительней. Школа глупости, я в ней промучился семь лет. Восьмой год мучилась она, и у меня не было жалости.
Лягушата покинули меня. Не предали, а покинули. "Так нужно, - думал я, заливаясь своим уже не детским горем. - Да, значит так надо." И я озлобился на людей. Бесстрашно и жестоко. Общаться не хотелось ни с кем. Все короткое лето было в моем полном распоряжении.
Оказывается, есть дикие цветы, а не только "Мадам Самье" и белые хризантемы. На цветах огромное количество жизней. Есть деревья и травы, есть мудрые жуки, с важными усами и сильным, кусучим ртом. Есть змеи и лягушки, кричащие и красиво поющие птицы. Есть тайный мир, не книжный, а живой. Как поздно я узнал об этом! Я наблюдал за незнакомым и таинственным миром, впитывая его в себя каждой клеточкой тела, всей душой.
Оказывается, есть чудеса. Дворняжка, охранявшая лагерь, виляла хвостом, испуганно облизывая мне руки, а ведь я не сделал ей ничего - ни хорошего, ни плохого. Жук, которого я усердно пытался напугать - дул на него, засыпал песком, сшибал пальцем, все равно не убегал, вырывался, когда я отпускал его, и катил дальше свой тяжелый навозный шар. "Кто же умнее? - думал я. - И в чем заключается разум? Для чего собака мне лижет руки? Для чего жук катит свой шар?"
Глядя на голубой мир, я понял: меня обманывали все - и взрослые и дети. И я их миру объявил бессмысленную войну.
Добро и зло родились в даосской легенде, которую рассказал мне Фу Шин, доброй, наивной и простой, как все главное в этом мире.
Старый монах прошел все испытания молитвами, дыханием, голодом и холодом. Он считал, что победил демонов и решил в своей жизни совершить последнее. Собрав благовония и взяв маленькое изваяние своего Будды, он пошел к самому дальнему и высокому, священному монастырю древности. Фигурка Будды давно стала с ним единым. Путь был тяжелый, все время вверх. И вот наконец священное место. Из последних сил пройден коридор. Вот она - священная стена. Монах выбрал нишу и поставил в нее Будду, свое Я. Он считал: еще немного - и будет высшее просветление. В других нишах тоже стояли Будды. И жалко стало монаху себя и трудов своих. Он вспомнил, как хотелось есть в ледяных горах, как замерзал и какой долгий путь к священной стене. Старый монах достал из-под одежды свой единственный лист бумаги и, скрутив в трубку, приставил к лицу Будды. С другого конца поджег благовония, на которые потратил последние деньги, больше у него не было ничего.
- Пусть вдыхает только он - мой, выстраданный, - с жалостью подумал монах.
Пришло время забирать Будду и уходить в горы. Отняв от лица трубку, монах увидел, что у его Будды черное лицо. Вот так и родились черные и белые, темные и светлые школы на земле.
Вот это и есть самое главное и личное - личный апокалипсис, который гораздо страшнее того общего, который нам пророчат. Разве не из личного родится он? Вот где, оказывается, мудрость и тот страшный демон - это мы, это каждый из нас.
Фу Шин сказал, что объявивший войну всегда проигрывает. Не желающему воевать войну не объявят. Но это уже даосизм. Учителю было тяжело объяснить мне Дао, самое загадочное течение на Земле, рождающее великих Учителей, воинов, благодаря которым еще держится наша Земля среди звезд, - путь недеяния. Слишком многие путают его с ничегонеделанием.
Недеяние - это когда не вмешиваешься в то, что происходит вокруг, а пытаешься понять происходящее. Поняв, начинаешь понимать себя, а дальше понимаешь свои необходимые действия, свое место на Земле. Но для этого есть космические законы, законы воина, воина телесного и духовного, воина света. Ведь тело с духом едины. А мы часто пользуемся только лишь чем-то одним. Какое же это личное и одновременно космическое? Разве Космоса нет в нас или нас нет в Космосе?
Законы воина. Мне пришлось давать по ним полный отчет Патриарху только для того, чтобы он хоть что-то сказал. Сколько таких приезжало к нему. Патриарх не побоялся открыть себя, а значит, ему было тяжелее всех.
Но сейчас я лечу в самолете и не могу уйти от воспоминаний. Память, наверное, самый главный и опасный дар Создателя.
Больше всех глупый пацан, конечно же, возненавидел женщин. Он не мог понять их. Ведь первое столкновение с лягушатами было искренним и бесхитростным. Изменившемуся в одно мгновение зверенышу казалось, что женщины совсем не такие, как в книгах, и уж конечно не такие, как его волшебные лягушата. Думаю, женщины простят меня за это, простят за тех в кровь израненных птиц, которых я не щадил в своей начинающейся жизни.
Склоняю голову перед ошибками прошлого, склоняю голову перед тобой - великая страдалица женщина, нет ничего прекраснее тебя. Потому, что ты умеешь прощать. А если что-то и не нравится мужчинам, то это только потому, что женщины давным-давно живут без них. Земля медленно и уверенно входит вместе с человечеством в состояние Инь. Женское обволакивает все, становясь непобедимым.
В самолете воспоминания детства прервались, и я вспомнил в какую катастрофу мы втянули нашу мать-планету.
Женское - обволакивающее, втягивающее в себя, взращивающее в себе. Вспомните беременную женщину. Ведь она - Земля, взявшая в себя семя. Но какое семя, есть ли у нее выбор?
Мужское - сильное, стремящееся вперед. Много ли сейчас такого? Неужели из-за этого мы должны перейти в животное состояние?
Очень похоже, что мусульмане в чем-то были правы, но потом запутались, как и все люди на Земле. В природе один сильный самец забирает себе много самок, но сила человека - в разуме, а разумный не должен и не может быть физически слабым. Неужели мы переходим в животное состояние, неужели только этим можно спасти нашу планету? Где ты, семя земли? Где вы, мужчины, от которых хотят детей, мужчины, перед которыми преклоняются женщины, с радостью вбирая в себя?
Это был один из моих страхов, очень сильных. Учитель, безжалостно глядя в упор на меня, все рассказал. Технический прогресс - это неизвестно куда спешащее человечество. Скорее всего, спешащее к собственному концу. Спешили есть, жить, получать удовольствия. И, как мудрецы не пытались докричаться, никто не понял, что обрабатываемая впрок пища, заводы, создающие ложные удобства, животные, подготовленные на убой, зловонно дышащие машины - это все обволакивающее Инь.
И не виновата ни в чем женщина, потому что Инь этот - искусственный, который в общем-то и создан умными, идущими вперед мужчинами. Они все сделали для собственного удобства, а потом размякли, разжирели, расплылись, утратив свое собственное предназначение, преобретя различные заболевания, конечно же, инистые. Нет ни одной болезни на сжатие, мир воспалился, разрыхлился и загнил. Никто из мудрых людей, наверное, не против прогресса, но все против безумия и невежества.
Еще человечество совершенно забыло о том, что есть физическая любовь, переведя ее в порнографию. А ведь физическая любовь - это избавление от болезней, нормальная психика. И разве не Бог нам приказал соединить тела? Оглянитесь вокруг и подумайте, можете ли вы это. Что можете создать вы - мужчины, без долгой, упоительной страсти, просто желающие сбросить свое гнилое семя? Задумайтесь над этим, вчитайтесь в эти строки, не пренебрегая ими. Хотя уже почти не осталось, подчеркиваю - почти, возможности для нашего спасения. Легче всего пренебречь этими страницами. Это действительно легче всего…
И все же женщина вышла из положения как могла. Выход оказался больше похож на безумие и обычное разрушение. А разве может быть что-нибудь другое, если инь умирает без ян, разве может жить только пол-сердца?
Силой души, силой чувств, эмоциями, отчаянием взяла на себя женщина все в этом мире для его спасения. Этой силой она берет распадающегося мужчину и усыновляет, потому что материнские инстинкты - одни из самых сильных на земле, хотя вряд ли спасут что-либо. Создается семья, вернее, черная пародия на нее. Она живет с ним только потому, что жить с кем-то надо.
Женщина - самый великий созидатель материального на земле. Но мир рушится. Она, женщина, живет с нелюбимым, без наслаждения, а рядом - дети, но не такие, каких бы хотела. И женщина постепенно переходит в состояние отчаявшегося мужчины, мужчина - в состояние пустоты. Вот и получается - и не женщина, и не мужчина, и не дети, хотя вообщем-то и любимые.
Здравствуй, апокалипсис! Наверное, сейчас многие, дочитав до этого места, закроют книгу. Что ж, действительно страшно!
ГЛАВА 3
И когда черное выйдет за границы, солнце растопит воздух и выбросит из себя на землю горящую полынную звезду. Ударившись об землю, она сделает реки горькими. И станут реки горькими, животные и люди будут пить и не смогут напиться. Травы, цветы и деревья будут пить и не напьются своими кореньями. Пустынна станет Земля. Неживое все будет на ней. И останется горсть людей, ходящих по ней и живущих на ней. Так Создатель вновь оседлает черного демона, пожравшего все вокруг.
(современный перевод третьего стиха тибетского апокалипсиса)
Из-за нарушения баланса продуктов Инь и Ян, основных составных частей на Земле, произойдет химический распад окружающей среды, с последующим разрушением любой жизни на Земле. Химизм Космоса, согласно законам Вселенной, будет восстанавливать баланс, так как по тем же законам: ничего не разрушается, а восстанавливается, переходя в другое состояние. Самым концентрированным Ян, которому подвержена Земля, является Солнце. В связи с изменением и открытием озоновых дыр, в ближайшем будущем лучи, не преломляясь, будут объянивать, т. е. выжигать Землю. Растительность и более высокоорганизованные клетки, до человеческих, будут не в состоянии перерабатывать радиацию Солнца. Одним из главных определений Ян является горечь, и существует большая вероятность, что вся вода объянившись, вкусом и по химическому составу будет аналогична морской. Тибетские древние записи, предсказав за несколько тысячелетий весь процесс будущего химизма, утверждают, что для отдельных людей, при определенных действиях, сугубо реальных, есть возможность продлевать человеческий род в момент глобальных изменений.
(Институт Космоса. Лаборатория 3441/00)
После лесных открытий, пугающих и радостных, я снова очутился среди клумб с белыми хризантемами. В страшном гнезде, в котором родился и чуть не превратился в ничто, в пустоту, которая может быть только в человеке, потому что именно он, а не кто-то другой на этой Земле может не выполнить даденное Создателем.
Мать по-прежнему терзала подушку. Я уже начал ненавидеть ее непрекращающийся вой, который разрывал душу. Сидел в своей комнате и удивлялся тому, что действительно ненавижу всех, твердо понимая, что при этом никого не боюсь. Да, квакушки оказались великими волшебницами, даже одуревшая мать - и та поразилась, как за короткий срок, за каких-нибудь три месяца, можно полностью измениться, окрепнуть и потерять страх.
Стадо, оказывается, очень пугливо. За год я замучил школу до предела, бесстрашно борясь с тем, что считал несправедливостью. Оказывается, любой человек - слабый и трусливый, а женщины, девочки - как они тогда были мне отвратительны!
В первый день школы я избил, поцарапал и даже искусал тех, кто раньше издевался надо мной. Девочки, восьмиклассницы и десятиклассницы, оказались действительно мерзкими. Они готовы были часами тискаться по темным углам школы с изменившимся и окрепшим зверенышем. Юные женщины первыми ощутили внезапно появившуюся животную силу.
Разве знал я тогда закон природы? Как мог понять, что женщина способна бросить, буквально отшвырнуть от себя все - благополучие, деньги, мужа и даже детей, - если увидит что-то стремящееся, сильное и искреннее, а значит, соответствующее продолжению рода. Космические законы берут свое, хоть и сильно покорежились за очень короткое время. Мои годы страха и унижения рассыпались, жизнь превратилась в поиск.
Великая сила - женщина, источник жизни для стремящегося мужчины. Юные девочки своей женской силой сразу поняли меня. Но я не понимал и потому по-звериному осуждал самые священные чувства, которые породило человечество. Я ненавижу себя за годы непонимания, еще больше ненавижу за годы понимания, потому что долгое время не мог остановиться и ранил прекрасных белокрылых птиц-женщин. Не мог остановиться, упиваясь своей силой. Так пьяный, озверевший охотник стреляет по пролетающим белым лебедям.
Все же не были эти женщины и девочки настолько искренними, как лягушата. А разве могли быть? Мы с лягушатами любили друг друга всего лишь несколько дней, до них о любви я не знал ничего. Они с упоением учили меня, а то, что можно стеснятся, наверное, забыли сказать. И это тоже дало какую-то силу. Лягушата, царевны-лягушки - специалисты по выворачиванию мозгов. Кто же их послал и для чего? А если бы их не было? Даже страшно подумать!
В этот раз я бил в туалете рыжего кудрявого историка. Бил по голове и головой о стену, а он визжал, как неудачно зарезанная свинья, визжал с руками по швам. Слишком много ненависти было во мне. И тут в мужской туалет с грудным криком ворвалась она. Не кто-нибудь, а та, которую боялись все, боялись и уважали, - наш грозный завуч по внеклассной работе. Она схватила меня за руки и начала разжимать пальцы, обрывая кудри историка.
- Не надо, - жарко шептала она мне в лицо. - Что ты, не надо!
А я, сжав еще сильнее пальцы, залюбовался ею.
- Как твоя фамилия? - вдруг вырвалось у нее из груди.
Историк давно уже замолчал. И тут я не выдержал и засмеялся. Я четко услышал, не знаю, может, даже увидел или ощутил, три дыхания: дыхание сумасшедшего окрепшего зверя, дыхание, наполненное полупрозрачной гадостью - историка и …
- Как твоя фамилия? - снова спросила она. - Ну, отпусти, - вдруг жалобно попросил завуч.
- Послушай, да знаю я, за что ты его, - и она крепко тряхнула мои руки, в которых заболталась голова историка.