Годы отрочества. Книжки, школьные занятия... Кудрявая головка, склонившаяся над учебниками. Размазанные кляксы на тетрадях... Первые неудачи я первые огорчения в школьной жизни.
Юность... Увлекающаяся, бурливая. Друзья и сверстники... Веселые прогулки и наивно-серьезные разговоры...
Молодые споры и бесшабашные песни... Мой мальчик все еще меня любит, но как будто отходит дальше. У него складывается уже своя внутренняя жизнь. Он чаще и чаще оставляет меня одну и нередко подолгу молчит в моем присутствии.
Начало молодости. Канечка в военном мундире. На лице больше серьезности. Он часто задумчив. У него много знакомых. Какие-то таинственные собрания. Я ясно вижу большой стол, накрытый зеленым сукном и заваленный какими-то картами и планами. Вокруг него целая галерея молодых и пожилых лиц... Я помню их все так отчетливо! Наклонившись над столом, они что-то рассматривают, изучают... Потом долго горячо спорят с серьезным и возбужденным видом. Канечка среди них, но он отчего-то грустен...
Стой! - произнес вдруг прежний голос, и грозно звучал он: - Не любопытствуй дальше! Еще одна картина - и, если ты ее увидишь, твоя просьба исполнится... Но знай, что ты об этом пожалеешь!
Нет, нет! - закричала я. - Я хочу, хочу, чтобы мальчик был жив... Я прошу, я умоляю!..
Гляди же!
Точно тяжелый мягкий ковер развернулся, закрывавший до сих пор одну из стен комнаты. Черное, пустое пространство открылось за ним. Сначала я ничего не могла рассмотреть. Потом забрезжил как будто слабый свет, и в глубине я увидала...
Виселицу!!.
Надо ли рассказывать остальное? Все пошло дальше так, как я видела в этом вещем сне.
Когда я очнулась, мальчик спал глубоким, спокойным сном. Дыхание было ровное, правильное. Щечки не горели прежним огнем. Жар проходил.
Он стал быстро поправляться. И дальше предо мной начали в действительной жизни повторяться сцены, виденные во сне. Я узнавала даже лица. В лицах окружавших Канечку, я припоминала старых знакомых.
Ужасный, трагический конец тоже был мне известен заранее... Сон не обманул и тут".
Кондратий Рылеев действительно был повешен.
Читая этот рассказ, невольно думаешь: стоило ли так упрямо, с такою страстною настойчивостью молиться лишь для того, чтобы пережить еще более тяжелое, более страшное горе и привести сына к такому безотрадному, ужасному концу?
Но в минуты горя со своею близорукостью с незнанием будущего не считаются. Об этом не думают и упорно стоят на своем, требуя исполнения своих желаний.
Именно "требуя"... Бывают молитвы, когда сухие глаза, в которых нет слез, с какой-то жестокостью, почти ненавистью впиваются в икону, когда слова вылетают из стесненной груди, как отрывистые слова команды, злые, упрямые, когда руки сжимаются в кулаки и когда человек похож не на смиренно-покорного просителя, а на дерзкого, назойливого нищего, решившегося во что бы то ни стало получить свою подачку. И если эта молитва не исполняется, начинается ропот и богохульство...
Аналогичный приведенному случай рассказывает духовный писатель Евг. Поселянин.
В С.-Петербурге у одной богатой аристократки-дамы заболел опасно малолетний сын. Мать была в отчаянии. Как всегда бывает, в минуту горя пришлось вспомнить о Боге. Ужасную ночь провела несчастная женщина в спальне малютки сына. Она молилась, но это была та страстная, нетерпеливая и упрямая молитва редко молящихся людей, когда у Бога не просят, а требуют без смирения. Однако молитва была услышана. Мальчик остался жив, но болезнь оставила на нем свой страшный след: что-то случилось с мозгом бедного ребенка, и он на всю жизнь остался слабоумным полуидиотом. Воспитывать его, дать образование оказалось невозможным. Держать в С.-Петербурге на виду аристократического общества, к которому принадлежали родители, они стеснялись. Мальчика отправили в поместье, в глухую деревню, чтобы спрятать его там от взоров петербургских знакомых. Но в деревне, когда он подрос и стал юнощей, он увлекся своей горничной, старой, рябой женщиной, на которой и женился. Какой удар для гордой аристократки-матери! В довершение всего рябая жена научила своего полуидиота мужа пить горькую. Он скоро стал неисправимым алкоголиком и умер от пьянства.
И думается невольно: не лучше ли было умереть мальчику в младенческом возрасте чистым, невинным, не запятнанным грязью жизни? Не лучше ли было покорно подчиниться воле Божией вместо того, чтобы упрямо требовать ее отмены и молиться об исполнении собственных неразумных человеческих желаний? Сам Господь, прося в Гефсиманской молитве о том, чтобы миновала Его чаша страданий, прибавлял: впрочем не как Я хочу, но как Ты... Да будет воля Твоя (Мф. XXVI, 39, 42).
Для нас это урок и образец молитвы. Просить настойчиво можно далеко не обо всем. В выборе предмета молитвы необходимо рассуждение.
Настойчиво, не ослабевая, безусловно, можно молиться о чистоте помыслов, о нравственном исправлении жизни; о том, чтобы Господь ниспослал мир в смущенное, раздраженное, беспокойное сердце; о том, чтобы Он привлек к Себе и спас близких нам людей, уклонившихся на стезю неправды; о собственном спасении: "имиже веси судьбами, аще хощу, аще не хощу, спаси мя"; вообще обо всем, что служит душевной пользе.
Но можно ли молиться о богатстве, когда нам полезна бедность? Можно ли просить о взаимности женской любви, если нам полезно томиться тоской неразделенной привязанности? Можно ли вздыхать на молитве о комфорте и удобствах жизни?
Конечно, нет. Все это суета сует и всяческая суета.
Подобные просьбы могут лишь прогневать Господа. "У великого царя, - говорит один св. писатель, - и просить надо великого и полезного, а если ты просишь немного грязи, то этим ты только оскорбляешь Его".
Если мы не уверены абсолютно в духовной пользе проси мого, то лучше всего предоставить исполнение просьбы на волю Божию.
"Если просишь чего-либо у Бога своего, - пишет святой Ефрем Сирин, то проси не так, чтобы непременно получить от Него, но предоставляя сие вместе Ему и Его воле. Например, часто угнетают тебя скверные помыслы, и ты печалишься о том и хочешь умолить Бога, чтобы освободиться тебе от брани. Но нередко на пользу тебе служит это, брат мой. Ибо сказываю, что часто сие бывает с тобою, чтобы ты не превозносился, но был смиренномудр. Также, если постигла тебя какая скорбь или теснота, не проси, чтобы непременно тебе избавиться от них, потому что и сие нередко бывает полезно. И еще, если просишь о получении чего-либо, не проси, чтобы непременно получить это. Ибо сказываю, что ты, как человек, часто почитаешь для себя полезным, что нередко бывает для тебя бесполезно.
Послушай, что говорит апостол: не вемы якоже подобает молитися (Рим. VIII, 26). Итак, что полезно и назидательно дли каждого из нас, знает сам Бог; потому и предоставь это Ему. Говорю же сие не с тем, чтобы воспрепятствовать тебе обращаться с прошениями своими к Богу; напротив того, умоляю тебя просить Его о всем, и великом и малом. Твердо стой в своем прошении (со всем усердием и неотступно молись), но, открывая пред Ним нужды свои, говори: ежели есть, Владыко, воля Твоя, чтобы состоялось сие, то соверши и сделай успешным; а ежели нет на сие воли Твоей, не попусти совершиться сему, Боже мой! Подкрепи только и сохрани душу мою, да буду в состоянии перенести сие".
Глава VIII, ст. 1-10
Снова евангелист рассказывает о великом, удивительном чуде насыщения нескольких тысяч человек немногими хлебцами. Случай, почти аналогичный тому, о котором повествует шестая глава того же Евангелия. Небольшая разница лишь в цифрах: там евших было пять тысяч, здесь - четыре; там они насыщаются пятью хлебами, здесь - семию. Но сущность чуда одна и та же: и там и здесь мы видим проявление изумительной Божественной всемогущей силы Господа.
Как в первом случае, так и теперь Господь привлекает к участию в чуде Своих учеников: опять им приходится взять на себя дело раздачи народу благословленных хлебов, опять они являются при этом посредниками между Христом: и Его слушателями,и опять через них Его благодатная сила творит великое чудо.
Это не случайно. Если вообще все слова и действия Господа никогда не были случайной игрой настроений, но всегда имели внутренний глубокий смысл, то тем более один и тот же прием, повторенный дважды, говорит о том, что здесь кроется какая-то определенная цель. Повторение при одинаковых условиях - это почти система.
В чем заключается эта цель?
В тот период, к которому относится описываемое событие, Господь все более и более переходит от общенародной проповеди к более частному делу воспитания в духе Своего учения лишь немногих избранных. Он все более и более замыкается в узком кругу Своих учеников и им главным образом вверяет глаголы жизни вечной. Они должны быть продолжателями Его дела, и, чтобы быть надежными последователями и достойными учениками Своего Великого Учителя, они должны еще многому научиться. Вот почему Он так много уделяет им внимания, с любовью и терпеливой настойчивостью воспитывая их для будущего служения.
Дважды призывая Своих учеников к практическому участию в деле любви, совершенном Им в форме чуда, Господь, несомненно, имеет в виду все те же воспитательные задачи. Раздача хлебов голодному народу - это эпизод в истории воспитания апостолов, это педагогический прием, употребляемый Господом с целью вызвать в них определенные чувства, мысли и настроения.
Характер этих чувств, которые Спаситель хочет вкоренить в сердца Своих учеников, отчасти выясняется далее, в 17-21 стихах той же главы.
Когда слова о закваске ученики понимают как упрек в забывчивости и небрежности (ибо они забыли взять хлеба на дорогу) и чувствуют при этом невольное смущение, Господь спешит рассеять их заблуждение: Иисус, уразумев, говорит им: что рассуждаете о том, что нет у вас хлебов? Еще ли не понимаете и не разумеете? Еще ли окаменено у вас сердце? Имея очи, не видите? имея уши, не слышите? и не по мните? Когда Я пять хлебов преломил для пяти тысяч человек, сколько полных коробов набрали вы кусков? Говорят Ему: двенадцать. А когда семь для четырех тысяч, сколько корзин набрали вы оставшихся кусков? Сказали: семь. И сказал им: как же не разумеете?
Смысл слов Господа совершенно ясен, и вполне пбнятно то, что Он хочет сказать ссылкой на Свои два чуда насыщения народа. Понятно также, к какому выводу из этих чудес Он хочет направить мысль Своих учеников.
Внутренний смысл Его упреков сводится к следующему:
"О, маловерные!.. Люди с окамененным сердцем! Как мало на вас влияют уроки Божественного всемогущества, которые Я вам дал, и как в самых ясных и поразительных событиях вы не видите той заботы, которой Я вас окружил! Что рассуждаете вы о том, что нет у вас хлебов? Разве Я, ваш Учитель, напитавший тысячи несколькими хлебцами, - не могу сделать для вас то же и накормить вас, если б даже вы совсем не взяли с собой хлеба? Как мало в вас доверия ко Мне, к Моему могуществу, и как слабо сердце ваше в своей суетной заботливости и в постоянных мыслях о житейском!"
Больше доверия к Богу, больше упования на Его Отеческий Промысл и попечение и меньше привязанности к житейскому, меньше беспокойства из-за насущного куска хлеба, из-за средств поддержания жизни - вот что требует Господь от Своих учеников и последователей.
Два разительных факта чудесных насыщений должны были послужить реальной основой таких чувств и убеждений. Для зрителей и участников это был урок веры и надежды на Бога; урок без страха и смущения относиться к угрожающим опасностям и теснотам жизни и во всем полагаться на Господа, пекущегося о чадах Своих.
Не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом (Мф. VI, 31-32). Чудом насыщения Господь показал Своим ученикам на деле, что они должны и вполне могут без смущения и сомнения следовать этому правилу, преподанному Им еще раньше.
Все заботы ваши возложите на Него, ибо Он печется о вас, - подтверждает один из ближайших учеников Господа апостол Петр, своей многотрудною жизнью проверивший уроки своего Божественного Учителя (1 Пет. V, 7).
Но этим далеко не исчерпывается весь урок, который Господь желает внушить ученикам Своим.
Поручая им накормить голодных, Он вводит их в самый дух их апостольского дела, которое прежде всего и главным образом должно заключаться в служении людям. Первый раз под непосредственным руководством Своего Учителя и Господа они учатся практически служить и заботиться о том стаде; которое скоро должно быть вверено их пастырскому попечению.
Им предстоят громадные задачи: устроить Христову Церковь привести к стопам Спасителя языческий, развращенный мир, возродить духовно и освятить грешное человечество, грубое, порочное, забывшее о своем небесном отечестве и погрязшее в грязной тине земных страстей и попечений. Они сами - "как овцы среди волков", а им нужны громадные силы, чтобы победить этих волков и поработить их Христу.
Где взять силы для этой гигантской общественной работы?
Господь теперь дает понять и почувствовать Своим ученикам, в чем должна состоять их будущая сила .влияния на других, поскольку она зависит от них самих, помимо действующей в них силы Божией благодати.
Конечно, дело апостолов было совершено Божественною силою. Апостолы - только ее орудия. Но орудия должны быть особым образом приспособлены для того, чтобы сила проявила через них всю свою действенность. Эта-то приспособленность, позволившая силе Божией слиться с личностью апостолов настолько полно и тесно, что она была от них как бы неотделима, и может рассматриваться как их собственная сила.
В чем она состояла?
Вопрос для нас чрезвычайно важный, так как на каждом из нас до известной степени лежит долг апостольского служения - обязанность заботиться о нравственном возрождении и христианском .воспитании окружающих нас людей. Мы призваны Господом не только к личному спасению, но и к тому, чтобы содействовать спасению братьев наших. Это долг христианской любви.
"Не могу поверить, - говорит святитель Иоанн Златоуст, - чтобы тот спасение получил, кто о спасении ближнего не радит". Эти слова вселенского учителя любил приводить святитель Тихон Задонский и прибавлял от себя: "Никто не может более Христа любить, как тот, который спасения ближнего ищет". Ту же мысль несколько подробнее поясняет святитель Димитрий Ростовский: "Христианин человек по Божией заповеди есть любити ближнего, яко себе. Аще же любити, яко себе, убо и спасение ему, яко себе желати и искати долженствует. Небрегий же о спасении ближнего, не любит того, яко сам себе, ниже имать истинныя любви к Богу. Но речет кто: довлеет ми себе смотрети, а не другого, довлеет ми своему спасению внимати, а не о прочих спасении пещися. Таковому отвечает св. Златоуст, глаголя: аще и вся исправит, а ближнего не пользует, не внидет в Царство. Ни едино исправление велико быти может, егда приобретения других не преподает, сия есть не довлеет мужу добродетельному к спасению свое исправление, аще прочих ни пользует, ни исправляет.
Паки кто речет: несмь учитель, ни иерей, ни духовник, ни пастырь душ; не належит ми кого учити, таковому отвечает св. Феофилакт: не глаголи: несмь пастырь, ни наставник, иныя учити и пользовати не долженствую: лжеши, учители бо не довлеют к наставлению всех ко единому; хощет же Бог, да каждо наставляет и созидает другою (I Сол. V, 11, 14). Но и в Ветхом Завете Давид Святый, царь сущий, не имеет ли попечения о пользе ближних? Научу, глаголет, беззаконныя путем Твоим, и нечестивии к Тебе обратятся... Кольми паче мы новоблагодатнии то творити долженствуем".
Если, таким образом, мы обязаны не только думать о своем спасении, но влиять и на других, давая им почувствовать тепло и свет Евангелия и привлекая их к Богу, то неизбежен вопрос: как это делать? Как побеждать неверующие умы и порочные сердца, и от чего зависит действительное влияние на людей? Здесь так возможны ошибки: неумелыми приемами вместо обращения можно лишь оттолкнуть человека и вместо любви вызвать в нем отвращение ко Христу и Его Евангелию, а это ужасно. Мы знаем, что пустая, назойливая, педантично-фарисейская проповедь вызывала часто лишь отрицательные результаты.
Вольтер, один из самых язвительных противников христианства, воспитывался в духовной иезуитской школе.
В чем же подлинная христианская сила влияния на людей? Эту тайну пастырства Господь открывает Своим ученикам, поручая им раздать благословленный Им хлеб голодному народу.
Сила эта - служение.
В мирском понимании сильным считается тот, кто имеет в своем распоряжении все средства внешнего принуждения: властелин опирающийся на могущественную армию и на многочисленный штат административных и полицейских сотрудников; богач, который может купить волю нужных ему людей и их руками расчистить все препятствия на своем пути; талантливый оратор или ловкий делец, подчиняющий себе других силою своего ума, красноречия или интриг. Но это - сила внешняя, сила кажущаяся. Можно этим путем заставить людей исполнять приказания повелителя, принудить их делать то, что ему надо, но возродить их нельзя.
Это - власть лишь над телом человека, над его внешними поступками, но не над его душою. Заветные мысли человека, его чувства, симпатии и антипатии, даже направление его воли, в конце концов, от этой силы не зависят и ей не подчинены, и если самый могущественный властитель ее попытается влиять на человеческое сердце, нравственными и духовными методами, то одними мерами принудительного воздействия он ничего не достигнет. Штрафами и наказаниями человека нельзя сделать святым. Трудно сказать, что случилось бы с христианством и насколько велик был бы его успех, если б его попытались распространять мерами насилия. Такой способ, несогласный с самим духом христианства, ставил бы его во внутреннее противоречие с самим собою и, обусловливая тем его слабость, обрекал бы все попытки распространения на полную неудачу. По крайней мере там, где неразумная ревность худших представителей христианства, не понявших духа своей веры, прибегала к таким способам, они неизменно приводили не просто к неудачам, но к самым позорным поражениям, которые надолго засоряли почву для успешного распространения Христовой веры лучшими методами. Ислам, с самого начала столкнувшийся с христианством на поле сражений, может быть, именно поэтому остался навсегда таким замкнутым и малодоступным для христианского влияния. Испанская пропаганда христианства в Мексике среди индейских племен инквизиционными средствами, то есть пытками и казнями, вызвала в туземцах лишь страшную ненависть и отвращение к нему. Когда одного из них испанский монах-миссионер уговаривал принять христианство, обещая за это освобождение его от пыток и от грозившего сожжения на костре и в будущем рай с его блаженством, дикарь первым делом спросил, есть ли в этом раю испанцы?
Есть, - ответил монах, - но только хорошие!
Самые лучшие из них, - возразил индеец, - никуда не годятся... Не хочу с ними встречаться и не надо мне ваше го рая... Лучше сожгите меня!
Таковы плачевные результаты распространения веры Христовой огнем и мечом.
Даже отрицательные результаты, когда, например, пытаются развратить общество или отдельного человека внешними принудительными средствами, достигаются не вполне.