По своей природе, он был склонен к задумчивости и соединенной с ней грусти, ибо, как говорит его келейник, "комплексии он был ипохондрической". При почти постоянном страдании нервными болезнями, – это природное свойство могло доходить в нем до болезненности, особенно, когда бывали к тому какие-либо поводы, какие-нибудь неприятности со стороны людей, нерасположенных к нему и огорчавших его. Когда мы все это примем в соображение, – нам будут понятны слова Святителя: "Я временем в мыслях своих чувствовал, что всех бы людей обнимал и целовал; а иногда бывало ощущал в себе отвращение от всех; искушение же сие я нередко чувствовал". Такое состояние – состояние безблагодатное для праведника! Следствием такого состояния, если инок ему поддается, бывает переход из монастыря в монастырь, или решительное оставление монашеской жизни. "Когда унынию и скуке будешь предаваться, – пишет Святитель одному иноку, – то большее уныне на тебя восстанет и со стыдом выженет тебя из монастыря". Это состояние скорби и тоски так было обычно Тихону, что нанесло отпечаток на все его сочинения.
Какие же средства употреблял святитель Тихон к отогнанию тоски и уныния? Средства эти различны, смотря по свойствам скорби.
Так как телесная болезненность, по тесной связи души с телом, отражалась на расположении духа, то Святитель употреблял средства между прочим и к укреплению тела. Сам он вообще не прибегал к помощи земных врачей, а при твердом уповании на помощь небесного Врача, и терпеливом перенесении недугов, предоставлял врачевание своего телесного состава самой природе. С этой целью он упражнялся на свежем воздухе в телесных трудах, особенно в самом начале своего пребывания в Задонске: копал гряды в монастырском саду, рубил дрова, иногда косил траву, и совершал другие работы. Так бывало прикажет своему келейнику: "Наточи топор хорошенько и рукавицы свои принеси мне, я дров нарублю на свою печку, авось-либо поразобью кровь себе, может быть, и поздоровее буду".
В самом начале нашего повествования о пребывании Тихона в Задонске было сказано, что телесные труды на свежем воздухе так благодетельно подействовали на его здоровье, что он снова почувствовал себя готовым поднять на себя труды епархиального управления. Иногда же и сам Господь, за твердое упование на Него подвижника, утешал его ниспосланием ему небесной помощи. Так однажды Святитель из-за сильной боли в голове лежал в постели, но внезапно услышал ангельское пение и такое усладительное, что боль прошла и больше уже никогда не возвращалась. Но такое утешение было единсвтенным. Господь, врачуя и утешая своего угодника, с той целью допускал до него искушения, чтобы через борьбу с ними он укреплялся в своих силах и становился достойным многих и славных венцов. Потому задонский подвижник и должен был употреблять духовные средства против тоски и уныния. Этими средствами были: пение псалмов, писание сочинений, выезды из монастыря и общение с друзьями. Об этих средствах мы скажем порознь.
Пение псалмов – общее для всех, и самое действенное средство для разогнания тоски и скорби. При знании псалтири наизусть и при умении петь, Тихон особенно пользовался этим средством. Когда он бывал в мрачном расположении, – пишет его келейник, – он пел некоторые стихи 118 псалма, начиная с 41 стиха: Благо мне, яко смирил мя ecu, яко да научуся оправданием Твоим, и прочее.
Без сомнения, с той же целью, чтобы утешать себя боговдохновенными словами пророка, – Святитель составлял нечто в роде канона из стихов умилительных псалмов, разделяя стихи, или тропари, покаянным припевом великого канона: Помилуймя Боже, помилуй мя. Та благодатная сила, которая заключается в псалмах, сообщалась и душе свт. Тихона. То совершенное и святое упование на Бога жива, которым они проникнуты, – передавалось и его душе, и производило в ней сладостное успокоение, духовную радость и совершенную преданность воле Божией. То ощущение близости Бога к человеку, какое чувствовал псалмопевец, пробуждалось и в его душе. "В великой печали человек не знает сам, что делать, – пишет Святитель, – в таком случае, возлюбленный христианин, возверзи на Господа печаль твою и Той тя препитает (Пс 41:6). Хотя и говорится тебе в помыслах: где есть Бог твой? – но ты отвечай: Близ Господь всем призывающим Его во истине (Пс. 144:18).
Писание сочинений было также важным средством для Тихона к облегчению его скорби и рассеянию его грусти, что он подтверждает собственным своим признанием. "В сочинениях моих, – пишет он в донесении св. Синоду, – старался я о пользе и исправлении братии моих – христиан, а более всего в них душу свою унывающую поощрял к покаянию и подвигу благочестия". При той искренности и простоте, с какими он писал свои произведения, иного действия от писания и не могло быть. Мысли его прояснялись, текли совершенно свободно и излагались на бумаге без строгой последовательности, а так, как появлялись в душе. Также свободно изливались из сердца и порождаемые мыслями чувства, которые потому иногда останавливали правильное и ровное течение мыслей. Грусть, тоска таким образом изливались на бумагу и рассеивались, – и душа разрешалась от скорбных расположений, которые овладевали ею и давили ее. Такими сочинениями, в которых особенно свободно изливались его мысли и чувства, были, по преимуществу, его келейные письма и сокровище от мира собираемое (четыре книги). Впрочем, и вообще все его сочинения носят печать скорби и тихой грусти.
Иногда с целью исповедать Господу и излить пред Ним свою скорбь св. писатель составлял так называемые воздыхания к Иисусу. Так, например, он вопиял: Изведи из темницы душу мою исповедатися имени Твоему. Иисусе Сыне Божий, помилуй мя. Привлецы мене, да прииду к Тебе. В темнице заключен есмь, Господи, и тьма окружает мя; связан многими узами железными, и несть ми ослабления. Рассторгни узы да свободен буду. Прожени тьму, да узрю свет Твой. Изведи из темницы, да прииду к Тебе. Выезды из монастыря. Когда мрачное расположение духа Святителя доходило до сильной степени, тогда он удалялся из Задонского монастыря в уединенные места и там сугубыми подвигами старался рассеивать это опасное состояние духа. "Когда на него находило искушение, – пишет келейник, – то он говаривал: "Не знаю, куда себя девать братец, или ты не чувствуешь, что в келии смрад?" – Скажешь: "Я не чувствую". – "Возьми дегтю и влей на пол", ибо любил дегтярный запах. Или скажет: "Поедем в Липовку". В этом селе был дом гг. Бехтеевых, в котором сами господа не жили. Святитель, приезжая сюда, проживал здесь иногда месяца по два и более, имея при себе келейника и повара. Здесь, в тихом уединении, никем нетревожимый, Тихон предавался своим обычным подвигам – молитве и богомыслию. В воскресные и праздничные дни ходил на службу в церковь, а в будничные дни сам на дому отправлял вечерню, утреню и часы, а келейник его пел". Это место и само положение его здесь весьма нравились ему. Когда один из его друзей просил у него совета, где поселиться ему для уединенной и удобной к ученым занятиям жизни, Святитель писал ему между прочим: "По моему мнению нет тебе лучше места, как Липовка. Там место уединенное и способное к чтению, размышлению, молитве и сочинению всякого умного дела, – словом по науке нашей место весьма выгодное... Я бы, ей, неисходно там жил; так мне место это нравится".
С той же целью, т.е. чтобы сугубыми подвигами успокоить свою скорбящую душу, Тихон два раза гостил в Толшевском монастыре, где, по словам свидетеля-келейника, пребывал в вящших трудах, а именно: к каждой службе ходил в церковь, пел на клиросе, по праздникам обедал за общей трапезой с братией, чего никогда не делал в Задонске, – в полуночи обхаживал около церкви и перед дверьми ее молился с коленопреклонением и слезами, и потом скорыми шагами возвращался в свою келию.
С той же целью он выезжал из монастыря в сопровождении келейника на лошади, подаренной ему гг. Бехтеевыми, в поле и лес, и чаще всего путь его направлялся по дороге, называемой патриаршеской. В полуторе версты от Задонска на север, среди густого леса, была поляна с родником чистой и свежей воды. Сюда часто ездил Святитель, и здесь своими руками обделал колодезь, и среди тишины предавался богомыслию. Не раз говаривал он своему келейнику: "Знаешь ли ты, Василий, какое здесь место? Здесь место святое и весьма приятное, как я приеду сюда, ощущаю живость. Это место утешает мои дух радостью, точно рай земной" . Иногда он здесь сам косил траву, а его келейник подгребал ее. "Клади в одноколку, – скажет он бывало, старику (т.е. подаренной лошади), – годится на ночь". По временам Святитель ездил и на другой колодезь верстах в 3-х от Задонска и, напившись там воды, возвращался домой. Освежив свою однообразную жизнь, утешив свою скорбящую душу такими выездами, он с новыми и ободренными силами возвращался домой, и продолжал прежние подвиги и свою обыденную жизнь в Задонске. К прискорбию для Святителя, в этих выездах из монастыря злоречие находило поводы клеветать на него, и потому он стал их сокращать. "Люди, особенно враги мои, в этом находят повод к клевете на меня, когда я там живу (т.е. в Липовке); оттого я заключил себя в монастырь и чуть ли куды без крайней нужды выеду".
Общение с друзьями. Несмотря на природное расположение к задумчивости и уединению, свт. Тихон имел чувствительное, горячее и искреннее сердце, постоянно готовое на сострадание и сочувствие, и само нуждавшееся в том, – или, как все это выражают одним словом, – имел симпатическую натуру. К тому же, воспитавшись в сельском быту, в котором простота, естественность, и искренность отношений составляют обыкновенные добродетели людей, Тихон и сам отличался простотой в обращении с ближними, и в них привык встречать ту же простоту. Поэтому, когда сердце его наполнялось грустью и тоской, то, соответственно живости его характера, простоте в обращении и потребности в ней, – он нуждался в живом общении или в искренней беседе с такими людьми, которым бы он мог раскрывать всю свою душу и которые бы, понимая его положение, могли искренно ему сочувствовать и разделять его скорбь. Без сомнения, по этим между прочим побуждениям Тихон неоднократно посещал любимый им город Елец, лежащий в 38 верстах от Задонска, и в котором жили его друзья.
Любовь к жителям этого города была так велика, что составляла немалую причину нерешимости Тихона оставить Задонск. "Я бы непременно выехал отсюда, – часто говаривал он после, – но жалко мне город Елец оставить; я весьма люблю елецких жителей; я замечаю, что в нем много благочестно живущих людей", – и иногда прибавлял к этому: "Будто я родился в нем". Обыкновенно он останавливался или у Ростовцевых, или у Косьмы Игнатьевича, – с которыми проводил ночи в собеседовании. Радуясь, что к нему стекаются городские жители и ищут от него душеспасительных наставлений, – он много разговаривал с ними. Они же, в знак своего усердия к нему, приносили ему рыбу, хлеб и прочее. Святитель принимал принесенное, но все отсылал в острог, дозволив разве келейнику взять себе калачей на дорогу. Утешив себя таким образом, Тихон в сопровождении жителей, провожавших его за реку Сосну, уезжал из города, преподавая им благословение. Отъехав версты три от города, он останавливался, чтобы еще посмотреть на город и поклониться его церквам. "Когда построен этот город?" – спрашивал он. "Это (словно) Сион"! Вероятно, с той же целью и по тем же побуждениям, Тихон два раза ездил в Воронеж для посещения своего друга Тихона III.
Впрочем, во время тоски Святителю не всегда можно был пользоваться этим средством, т.е. выездами из монастыря к своим друзьям. Иногда он бывал недоволен этими выездами. Случалось, что друзья вовлекали его в непристойные разговоры, оскорбляли нескромными беседами и пересудами ближних, или грубым упорством в ложных взглядах и суждениях, о чем мы имели случай сказать выше. После таких посещений он возвращался не таким, каким выезжал, в чем и признавался перед своими келейными. Вследствие этого случалось, что когда друзья присылали за ним лошадей, он долго, иногда целые сутки, бывал в нерешимости – ехать или нет, и нередко отсылал назад присланных лошадей. "Пустыня и уединение собирают добро, – обыкновенно говаривал он в подобных случаях, – а отлучка от оных и соблазны мира расточают".
Отказывая себе в выездах из монастыря, Тихон в самом монастыре нашел себе друзей и нередко прибегал к их духовной помощи. Таковыми были: простой старец Феофан и схимонах Митрофан, – в иных случаях приглашал к себе в монастырь своих елецких друзей.
Не случалось ли вам самим испытать, или слышать от других, как ребяческий лепет незлобливого и доверчивого младенца рассеивал самые густые и мрачные облака родительской грусти, облегчал стесненную скорбью грудь отца, и заставлял его смело и бодро идти на труды, неприятности, и опасности жизни. Трудно, и едва ли возможно постичь эту тайну человеческого сердца, только несомненно, что это бывает, и многие испытывают на самих себе. Так было и с Тихоном.
Для него этим незлобивым младенцем был старец Феофан, из крестьян, неграмотей и простец душой. Когда Тихон впадал в унылое расположение духа, этот старец занимал его своими простыми разговорами (развлекал и успокаивал), обходясь с ним попросту как с таким же поселянином, как он сам, и называя его бачкой. Часто своей простой беседой, своими немудрыми разговорами он, по простоте своей, перебивал мудрую речь самого Тихона, и преосвященный уступал ему, ожидая в его речи услышать утешение и назидание. И действительно, безоблачная ли ясность души Феофана освещала мрак грусти Тихона, – детский ли нехитростный взгляд на жизнь первого разрешал затруднения, мысли и думы последнего, – неподдельность ли нрава и детская наивность сообщались и его душе, – как бы то ни было, только от бесед Феофана Тихон чувствовал в себе перемену. Мрачное распололжение духа проходило, и он становился спокойнее. Вследствие этого Феофан сделался для него необходим, и Святитель так приблизил его к себе и так любил его, что редко обедывал без него. "Феофан моя утеха, – говаривал он о старце, – я им весьма доволен, за то я и хвалю его: первое за простосердечие, второе за то, что он никогда не бывает в праздности, но всегда упражняется в благословенных трудах". "Подлинно, и старец, по своей жизни, достоин был похвалы", – замечает келейник Тихона. С ним же почти ежедневно говаривал преосвященный такими словами: "Феофан! пора, пора в отечество: мне уже истинно наскучила жизнь эта; я рад бы хоть и теперь умереть, только бы не лишиться вечного блаженства". И затем прибавит: "О бедные и окаянные мы! Теперь избранники Божии радуются и веселятся, а мы, странники и пришельцы, в маловременной сей жизни бедствуем и волнуемся. Туда, Феофан, нам надобно всегда мысленно стремиться, чтобы не лишиться с ними участия? Пусть мир мирское любит, а мы непременно всегда будем стараться горняя достигать. Так-то Феофанушка!"
Как утешался святитель Тихон беседами с Митрофаном и одним из елецких друзей, показывает следующий случай.
Однажды, а именно на 6-й неделе великого поста, на святителя Тихона напало такое уныние и в такой степени, что восемь дней он не выходил из келии, почти ничего не пил и не ел, никого не принимал к себе, даже и утеху своего Феофана. В таком положении он послал письмо к Косьме Игнатьевичу в Елец, прося его непременно приехать в Задонск.