При написании этих сочинений, у святителя Тихона кроме книг священного Писания и нескольких книг Златоуста, никаких других не было. Несмотря на это, его душа была так полна разными мыслями и чувствами, что когда он диктовал своему келейнику, который писал под диктовку, речь его лилась обильным потоком, и писец не успевал записывать за ним. "А когда, – по словам того же писца, – благодать Божия не столь сильно действовала в нем, и в мыслях чувствовался недостаток, – Святитель отсылал келейника, – а сам, став на колени, а иногда крестообразно распростершись на полу, начинал молиться, и молился со слезами Богу о ниспослании вседействующего Св. Духа". Молитва низводила на него просимую благодать, и он, опять призвав келейника, "начинал говорить так пространно, что писец не успевал рукой водить пера". Ясно, что все эти сочинения – это как бы излияние его мыслей, чувствований и желаний. Почему во всех этих сочинениях ясно отображается богомысленный ум Святителя, его чистое сердце, то скорбящее о людских и своих грехах, то пламенеющее любовью к Богу и ближнему. В них раскрываются, преимущественно, те догматические истины, какими был постоянно занят его ум, т.е. истины о величии и вездепристутствии Божием, о Его благом промышлении о нас, об искуплении нашем через Иисуса Христа, о смирении, о суде, о вечном блаженстве и вечных мучениях, о достоинстве природы человеческой, а отсюда о грехе и добродетели.
Таким образом открывается, что писания святителя Тихона, будучи плодом его богомыслия и молитвы, в то же время еще более усиливали его упражнения в том и другом. Ибо не только во время обдумывания сочинений, но и во время самого писания оказывалась нужда в напряжении мысли и в помощи молитвы.
Вследствие постоянного и иногда усиленного упражнения святителя Тихона в богомыслии, душа его достигла в этом подвиге такой зрелости, так была преисполнена святыми мыслями о христианских догматах, в такой живой памяти и ясности хранила их, что все, действовавшее на душу и обращавшее на себя ее внимание, все это становилось случаем или поводом к размышлению о том или другом догмате в отдельности, или о всех в совокупности. Например, при виде неба, усеяенного звездами, при виде земли, премудро наполненной созданными и веселящимися тварями, – он невольно приходил к размышлению о всемогуществе, премудрости и благости Творца и Бога нашего. При мысли о царе, отце и господине из земнородных, – невольно приходил к размышлению о небесном Царе, Отце и Господе. При виде солнца видимого, размышлял о невидимом Солнце, о Солнце правды, Иисусе Христе. При виде купца, который перевозит закупленные в чужих странах товары к себе домой, – о нашей духовной купле для небесного отечества. При виде странника, – о нашем странничестве на земле, при виде телесного сна – о смерти, и т.п.
Точно так же возбуждали свт. Тихона к богомыслию и услышанные им или пришедшие ему на память какие-нибудь слова и выражения. Так выражения: никуда я не могу уйти от тебя и сам здесь, – напоминают ему о вездеприсутствии и всеведении Божием. Выражение: иди за мной, – о нашем призвании следовать за Христом. Слова: много я тебе должен, – о неисчисленных благодеяниях Божиих, излитых и изливаемых на нас Богом. Вопрос: чей ты ?–о нашем христианском звании. Выражение: он с ним заодно – о нашем единомыслии или со Христом, когда работаем и служим Ему, – или с дьяволом, когда следуем его греховным внушениям. Выражение: вернись, не туда пошел – голос совести и слова Божия, зовущий грешника возвратиться с его лукавых и нечестивых путей. Слова: завтра приду, возбуждают его мысль против грешников беспечно и бесстрашно живущих и со дня на день отлагающих покаяние; – слова же: и мы туда пойдем – мысль об общем и неизбежном для нас всех пути к будущей загробной жизни.
Все эти, столь, по-видимому, случайные поводы, приводя ум к богомыслию, порождали и различные святые чувствования, – чувства благодарности, надежды, терпения, любви, славословия и молитвы. Так по поводу слов: кого же мне и любить, как не Его, – которые говорить прилично только об одном Боге, – свт. Тихон исчисляет все благодеяния Божии являемые нам, и заключает свои размышления следующим воззванием: о Боже! вечная любовь и благость! Сподоби меня любить Тебя, Тебя, Который меня создал, Который меня падшаго искупил, заблудшего обратил и словом своим святым просветил, Который питаешь меня, одеваешь, заступаешь, сохраняешь меня от наветов вражиих и прочие бесчисленные блага изливаешь на меня; – сподоби меня любить Тебя, высочайшее добро и блаженство мое, и от любви славить Тебя, благодарить Тебя, угождать Тебе, творить святую волю Твою, духом и истинной поклоняться Тебе, петь и хвалить Тебя, Которого поют и хвалят непрестанно Ангелы на небесах, да и я сердечно с пророком пою Тебе радостным духом: Возлюблю Тя, Господи, крепосте моя, Господь утверждение мое, и прибежище мое, и избавитель мой, Бог мой, помощник мой и уповаю на Него, Защитник мой и рог спасения моего, и заступник мой (Пс 17:2–3).
Еще сильнее действовало на святителя Тихона чтение или слушание слова Божия. Оно наводило его ум на те размышления о св. истинах, в которых он привык упражняться, возбуждало в его сердце те святые чувства, которые обыкновенно рождались при тех или других душеспасительных размышлениях. Так, привыкнув размышлять о вездесущии и всеведении Божием, при чем рождалось в нем опасение как бы не оскорбить своими мыслями и делами вездесущего Бога, – свт. Тихон естественно возвращался к этим размышлениям и к этому опасению, когда слышал слова писания о всеведении Божием, например, слова Псаломопевца: Камо пойду от духа Твоего и от лица Твоего камо бежу. Или при размышлении об искуплении нашем через Иисуса Христа, Сына Божия, предаваясь чувствам радости, благодарения и славословия, он предавался тем же чувствам, как скоро слова писания напоминали ему об этих догматах. Так, во время стола, слушая чтения из книги пророка Исаия – этого ветхозаветного евангелиста, Святитель нередко, положив ложку, начинал проливать слезы, слезы или покаянные, или радостные и благодарственные.
Изображая действие слова Божия на свою душу Святитель писал: "Как сладостно и приятно читающему или слушающему со вниманием слово Божие, верой видеть, как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, в слове том Бога, Творца, Искупителя и Промыслителя своего и божественные Его свойства; верой и любовью лобызать непостижимую Его благость, излиянную на род человеческий; удивляться непостижимой Его премудрости, показываемой в создании мира и в Промысле о нем; хвалить непостижимую Его правду, которой рабов Своих защищал и защищает, а врагов Своих казнил и казнит; хвалить непостижимое величество славы Его, видеть божественные Его чудеса, от начала мира сотворенные; слышать милостивые и отеческие Его обещания, иные сбывшиеся, иные непременно сбыться имеющие; – взирать верой на будущую славу, различно изображенную в слове святом, и к ней желанием восхищаться! Как увеселительно представлять себе образ спасения нашего, описанный в нем, которым мы избавились от греха, смерти, диавола и ада, – и удивляться, в сем показанной нам, благости Божией, и радостным духом благодарить Его! Весьма приятно нам читать то известие, в котором описываются подвиги нашего воинства и изображается победа, одержанная над нашими врагами; но несравненно приятнее перечитывать и вспоминать тот подвиг, которым Избавитель наш Иисус Христос Сын Божий, подвизался за нас и славно победил врагов наших. Все это представляется в св. Божием слове, – заключает свт. Тихон, – сам читай, христианин, и увидишь".
Услаждаясь таким образом чтением или слушанием слова Божия, святитель Тихон приобрел самую твердую и несомненную уверенность в божественности слова Божия, так что верил ему больше, чем своим собственным чувствам. "Священное писание, – пишет он, – есть истинное Божие слово, которое прельстить и солгать не может, как и сам Бог. Ему верить должно больше, нежели своим чувствам и всему свету. Чувства наши и весь свет удобнее могут обмануть нас, нежели св. Писание". Потому он так любил упражняться в слове Божием, что Псалтирь и весь Новый Завет и некоторые места Ветхого Завета знал наизусть.
В подобном же отношении к богомыслию свт. Тихона находилась и молитва. В его душе как богомыслие переходило в молитву, так и молитва в Богомыслие, или непременно сопровождалась им. "Истинная молитва не может быть без размышления", – учит сам Святитель. Как он учил, так и действовал. Все его размышления об истинах веры, или имеют форму собеседования с Богом, или заканчиваются молитвенным обращением к Нему, что мы уже отчасти и видели. "Знаю я и со смирением исповедуюсь, – пишет он, – что я много Тебе, Создателю и Богу моему, согрешил, и жалею о том. И другие грехи вижу в совести моей, а иных не вижу, и более не вижу, нежели вижу: грехопадения бо кто разумеет (Пс 18:13). Жалею и сокрушаюсь, что ими Тебя, благого и человеколюбивого Бога моего, Создателя моего, Искупителя моего, высочайшего Благодетеля моего, Тебя, которого Ангелы святые со страхом и трепетом почитают и поклоняются, Тебя, такого и толикого Господа, безумно и последнейший червяк безмерно оскорблял своими грехами. И сколько раз я согрешал пред Тобой, сколько раз видел Ты меня согрешающим, столько раз Ты терпел по благости Твоей, и сколько раз терпел мне, столько раз миловал меня. И если бы по святейшей правде поступил Ты со мной, уже бы давно сошла в ад душа моя, но благость Твоя и долготерпение Твое удержали Тебя и не допустили меня, бедного грешника, до погибели моей... Исповемся Тебе, Господи, всем сердцем моим; и прославлю имя Твое во век; яко милость Твоя велия на мне и избавил еси душу мою от ада преисподнейшаго (Пс 85:12–13). От сих и прочих, которых и не знаю, благодеяний Твоих ко мне, вижу я, что в любви Твоей ко мне и благости, человеколюбии, долготерпении и щедротах весь заключаюсь. Благость Твоя, Господи, есть, что я еще не погиб, еще живу. Вижу я, что Ты ведешь меня ко спасению вечному, которое обещал Ты знающим и почитающим Тебя. Помилуй же меня бедного грешника до конца, и благодатью единородного Сына Твоего заглади все согрешения мои, и спаси мя в вечную жизнь, да там со всеми избранными Твоими за все твои благодеяния буду благодарить, хвалить и петь Тебе, с единородным Твоим Сыном, и Пресвятым Духом, не верой, но лицом к лицу, в нескончаемые веки. Аминь".
Взаимно и молитва сопровождалась богомысленными размышлениями или переходила в богомысленное соуслаждение. Так, по свидетельству келейников, мы знаем, что при молитве и богомыслии отличный имел он дар слезный. "Нередко, во время божественной литургии, в церкви, стоя со вниманием, столь иногда углублялся в размышления о любви Божией к роду человеческому, об искуплении его непостижимым таинством воплощения Сына Божия, об Его страданиях и об евхаристии, что при многолюдном собрании рыдал даже вслух всех присутствующих во храме". Подобным образом и в келии, когда он молился, "от воображения двоякой вечности, слышимы были вопли его и рыдания, с произношением гласного моления: Помилуй Господи, пощади Господи, потерпи Благость наша грехам нашим; услыши Господи и не погуби нас со беззаконьми нашими и прочее. И плачь слышим был такой, как плачь друга по лишении умершего своего друга". Без сомнения, во время молитвы Святителя, в его дуще возникали и другие размышления и представления, которые также возбуждали в нем слезы и плачь, например представления о вездеприсутствии Божием. "Веруй и думай, что Бог близ тебя и пред тобою есть; и таким образом возбудится в тебе истинная, сердечная и благоговейная молитва, – говорит Святитель. – Тогда будешь пред Ним падать со смирением, и кланяться, и воздыхать, и молиться, и говорить: о Господи помилуй! о Господи ущедри! о Господи услыши! Тогда и сердце и ум убудут соответствовать словам молитвы твоей".
При таком содружестве молитвы с богомыслием, свт. Тихон восторгался нередко до созерцания или изумления. Что такое созерцание или изумление, это вполне объясняет св. Исаак Сирин. "Все роды и виды молитвы, какими только люди молятся Богу, имеют пределом чистую молитву, – пишет он. – Ибо и воздыхания, и коленопреклонения, и сердечные прошения, и сладчайшие вопли и все виды молитвы, как сказал я, имеются пределом чистую молитву, и до нее только имеют возможность простираться. А от чистоты молитвенной и до внутренней, как скоро мысль переступила этот предел, не будет уже иметь она ни молитвы, ни движения, ни плача, ни власти, ни скорби, ни прошения, ни вожделения, ни услаждения чем-либо из уповаемого в сей жизни, или в будущей. До сего только предела всякое молитвенное движение и все виды молитвы доводят ум властью свободы. Потому и подвиг в молитве. А за сим пределом будет уже изумление, а не молитва; потому что все молитвенное прекращается, наступает уже некое созерцание и не молитвой молится ум...". "Святые в будущем веке, когда их ум поглощен Духом, не молитвой молятся, но с изумлением водворяются в веселящей их славе. Так бывает и с нами. Как скоро ум сподобится ощутить будущее блаженство, забудет он и самого себя и все здешнее, и не будет уже иметь в себе движения к чему-либо. Такой молитвенной высоты достигают весьма немногие из святых.
"Как из многих тысяч едва находится один, исполнивший заповеди и все сказанное с малым недостатком и достигший душевной чистоты: так из тысячи разве один найдется, при великой осторожности, сподобившийся достигнуть чистой молитвы, расторгнуть этот предел и принять оное таинство; потому что чистой молитвы никак не могли сподобиться многие; сподобились же весьма редкие; а достигший того таинства, которое за сей молитвой, едва по благодати Божией находится и из рода в род".
Свт. Тихон, по благодати Божией, иногда бывал за пределами молитвенного подвига в изумлении, и как видно из его собственных слов, неоднократно. "Сколько раз, – говорил он, – с живой верой мы будем размышлять об этом великом деле, об искуплении нашем во Христе, – столько раз в удивлении и некоем исступлении будем находиться". Судя по этим словам, можно думать, что он неоднократно бывал в таком состоянии, состоянии изумления. И действительно, подобные состояния бывали с ним нередко. "Иногда в своей келии, при чтении слова Божия, иногда в монастырском саду, во время прогулок и богомысленных размышлений, он вдруг падал на колени, прижимал руки к сердцу, возводил очи горе, и лицо его освещалось особенной радостью и чистотой. И когда проходили такие состояния, и после долго еще оставался на лице его отсвет небесной радости, а его живое, радостное расположение духа, его словоохотливость и желание делиться своими чувствами с другими, показывали, что душа Святителя была полна восхищением и невольно открывалась, чтобы излить полноту духовного утешения".
Так один раз утром он прохаживался по садовой дорожке, и, углубленный в размышление, вдруг остановился, как бы пораженный чем-то. Пал на колени, приложил руки к сердцу, устремил глаза вверх, как-будто видел что-то. Лицо его заметно изменилось и просветлело, изображая что-то неземное и необычайное. Увидев все это с колокольни, благовестивший к обедне соборный клирик, в страхе и недоумении тотчас прибежал в церковь и дрожащим голосом, как изумленный, пересказал инокам все виденное им. Те поспешили на колокольню, но Тихон уже ходил по саду и на лице его оставались признаки, показывавшие, в каком положении он недавно был. Еще подобный случай передает нам его келейник. Часто предаваясь молитвенным и созерцательным подвигам в монастырском саду, Святитель не желал, чтобы кто-нибудь был свидетелем его подвигов и потому наказывал своему келейнику, чтобы он в случае крайней надобности, заранее давал о себе знать своим покашливанием. Так келейник и делал. Но однажды случилось, что, имея крайнюю надобность до Тихона, келейник много раз кашлял, не доходя до него, но молящийся не слышал и продолжал стоять лицом к востоку, с воздетыми к небу руками. Видя, что Тихон его не слышит, келейник подойдя к нему, окликнул: "Ваше преосвященство!" Тут только вошел в себя Святитель... Внезапность и неожиданность этого звука, так его поразила, что даже пот выступил на его лице, и он сказал келейнику: "Вот, как голубь забилось у меня сердце! Ведь я давно тебе приказывал, чтобы не доходя до меня покашлять". "Я кашлял", – отвечал ему келейник. – "Ну, я не слыхал". Вообще, как только Святитель замечал, что келейники случайно бывали зрителями подобных состояний, он строго запрещал им рассказывать об этом.
При таком упражнении и преуспевании в молитве и вообще в духовных подвигах безмолвия, свт. Тихон приобрел сыновнее дерзновение пред Богом. Так он молил Господа открыть ему день кончины и получил просимое: "в день недельный (т.е. в воскресенье) будет кончина твоя", – было ему сказано в видении. Так, еще он молил Матерь Божию о том, чтобы один из его друзей не отлучался от него по смерти, – и в сонном видении от самой Божией Матери получил уверение, что будет так, как он просит. В другой раз в сонном видении он также увидел Богоматерь, сидящую на облаках, и стоящих около Нее апостолов Петра и Павла. Стоя перед ними на коленях, он просил о продолжении всему миру милостей Божиих и услышал глас ап. Павла: Когда будут говорить: "мир и безопасность", тогда внезапно постигнет их пагуба.