Уверенность инквизитора в своих ни разу не опробованных силах не передалась Элиа, и пока дело не было закончено, правда, не с самым блестящим результатом, он несколько нервничал, следствием чего стала перебранка: Джеронимо уверял, что нервный смех Элиа морщит его щёки, в итоге он может невзначай порезать его скулу, а фискал молил, чтобы новоявленный брадобрей не перерезал ему невзначай горло.
Но все обошлось.
Когда Элиа снова обрёл привычный для Джеронимо вид, Тереза начала кормить его, а инквизитор погрузился в размышления о событиях дня. Элиа с трудом глотал, глаза его слипались. Вскоре он уснул, и Джеронимо, отобедав, решил было последовать его примеру, но синьора Тереза подала пришедшее только что письмо. Прямо-таки день посланий.
Вианданте распечатал свиток. Письмо было от Умберто Фьораванти из Больцано. Отправлено оно было накануне, и завёз его гонец, направлявшийся в Болонью. Умберто уже знал о смерти Аллоро и выражал собрату своё соболезнование - горячее и многословное. В конце письма сообщал, что через две недели сам по пути в Триест заедет в Тренто. В письме что-то показалось Вианданте странным - не было ни строчки о Спенто, ничего не сообщалось о том, какова их жизнь в Больцано, и само письмо совсем не напоминало прежний стиль писем его жизнелюбивого и обаятельного собрата, несколько кокетливого и чуть изнеженного.
Джеронимо наконец предался послеобеденной дремоте, и славно выспался, но, проснувшись, вдруг услышал в прихожей женские голоса, поднялся и выглянул в коридор. Женщина, показавшаяся ему смутно знакомой, что-то тихо говорила синьоре Терезе. Вианданте вспомнил, где видел её, и вышел к ним. "Вас прислала госпожа Мирелли?" Та кивнула и сказала, что донна Альбина… Она приблизилась к нему и прошептала: "Донна Альбина просила вас придти с площади Пьяцца Фиера, пройти вдоль старой городской стены и крепостной башни, она не хотела, чтобы о вашем визите к ней узнали". Было очевидно, что простая женщина долго запоминала эти слова, и они её несколько смущали. С такими поручениями её раньше никогда не посылали. "Господин придёт?" Господин уже вынимал из сундука серый плащ Гильельмо, торопливо натягивал сапоги, набросил на голову капюшон.
"Пойдём. Как подойти туда со стороны Пьяцца Фиера? Проводи меня".
Смеркалось. Донна Мирелли ожидала его у входа, в длинном плаще, готовая для выезда. "Сегодня приём в доме Траппано, я явилась к нему накануне - и не могла быть не приглашена. Я велела моему конюху не приезжать за мной, пока он не увидит, что все гости разъехались и двор опустел. Я задержусь в доме под предлогом, что жду лошадей. Узнаю, кто останется. А дальше - не обессудьте, я стара и немощна. Я покажу вам заднюю дверь замка, хоть, может быть, лучше ждать у кладбищенских дубов - мимо они не пройдут, если, конечно, развлечение назначено на сегодня. Пока останьтесь здесь, Эмилия накормит вас".
Вианданте посмотрел в огромные глаза старухи, и молча опустился на колени. "Донна Альбина, вы - вторая женщина в мире, перед которой я падаю ниц". "Интересно, кто же была первая?" - улыбнулась она. "Матерь Господа, разумеется". "Тогда я не ревную", усмехнулась она и вышла.
Вианданте отказался от предложенного обеда, уверив Эмилию, что сыт и, поразмыслив, накинул капюшон и окольной дорогой добрался до Трибунала. Он отдавал себе отчёт, что всё может закончиться ничем, но кто знает? Убийств не было с 17 июля… Выбрал троих денунциантов, которых успел узнать лучше других, местных уроженцев, и направил на кладбище. Приказ был - запомнить каждого, кто появится. Не попадаясь на глаза, проследить за ночными посетителями. Если никого не будет до рассвета - при первых петухах - все свободны. В любом случае - никому ничего не говорить, докладывать только ему самому.
Польщённые его доверием, наблюдатели ушли.
Донна Альбина вернулась незадолго до полуночи. "Там остались Лаура Джаннини, а далее - думайте, что хотите - её братец, бакалавр Амедео Линаро, губошлёп Антонио Толиди, Томазо Тавола и его брат Людовико, Дженнаро Вичини, о котором, я признаться, думала, что он содомит, Марко Чемизи и Микеле Роневе, немец Фридрих Фоллер, его называют здесь Федерико Фолли, и сам хозяин - Массимо ди Траппано. Так что, насчет дюжины мы погорячились".
Вианданте кивнул.
- Да, но это не суть важно. Если дать им пару часов на забавы - где-то на Бдении надо их и ждать. Я расставил людей на кладбище, но назначена ли смерть новой дурочки на сегодня?
- Там на кладбище… среди них и… Веронец?
Вианданте неожиданно вздрогнул и напрягся всем телом. Господи! Он, не обременённый праздными и блудными связями суетного мира сего, совсем забыл об отношениях этих двоих! Даже не вычленил её имя из речи донны Альбины. Впрочем, Элиа отрицал… Да нет, вздор это всё. Конечно, они любовники - и вопрос донны Альбины свидетельствовал, что и для неё это бесспорно. Империали вдруг вспомнил, что, ещё видя донну Лауру на свидетельском допросе после смерти Лотиано, когда она лживо отрицала, что вообще что-либо знает, впервые подумал, что эта женщина обречена. Понял, что следующий труп будет трупом донны Лауры… Его ещё сотрясло от этой догадки! Как он мог забыть об этом? Но воспоминание и вправду странно ушло из памяти, померкло, смутно всплывая по временам и проступив во всей яви только сейчас.
Ну, - и что теперь делать? Сердце Джеронимо билось ровными судорожными ударами. А ничего. Что тут сделаешь-то? Как верно сказали святые отцы наши Энрико и Джакомо, "ведьмы действительно принуждаются к участию в чародействах бесами, но они остаются связанными своим первым свободным обещанием, которым отдают себя демонам". Никто эту потаскуху силой туда не загонял. К тому же, если она туда потащилась, то это, как минимум, свидетельствует либо о её равнодушии к Леваро, либо о том, что его мужские достоинства её не устраивают, либо о том, что она, как показалось Вианданте, мстит Элиа за пренебрежение или какую-то обиду. Либо просто - пустилась баба во все тяжкие…
В любом случае, спасти её Вианданте был бессилен.
Через два часа Джеронимо вышел и направился к задним воротам палаццо ди Траппано. Новолуние. Было не видно ни зги. Он спрятался в кустах самшита неподалеку от входа, и не успел дважды приложиться к бутылке мальвазии, коей снабдила его на дорогу синьора Альбина, как услышал скрип дверных петель. Откуда-то упал луч потайного фонаря.
Джеронимо вздрогнул от неожиданности - в воротах показалась ослиная морда.
Ишачок бодро потрусил по дороге, увлекая за собой небольшую тележку с непонятным грузом, закрытым грубым домотканым холстом. Двое мужчин, в которых он узнал Томазо Таволу и Антонио Толиди, шли следом. Последний и нёс фонарь. В воротах показались также остроухий Дженнаро Вичини, на сей раз - без тюрбана, Амедео Линаро, державший сильно чадящий факел, Людовико Тавола, и двое, которых он никогда не видел, видимо, Марко Чемизи и Микеле Роневе. Потом вышел светловолосый человек с бледным лицом, и инквизитор подумал, что это немец Фоллер. Последним появился хозяин.
- Сбросьте у фамильного склепа Джаннини, - бросил он вслед Таволе и Толиди. Те удалялись, что-то бормоча. - Воля ваша, синьоры, но я снова предпочел бы худышку Аманду…
- У вас дурной вкус, Траппано, - расхохотался Дженнаро Вичини.
- Нет-нет. В толстухах особая, ни с чем несравнимая прелесть, но худышки как-то проворнее… Но ваша сестрица, простите, Линаро, никуда не годилась. Похотлива, как сучка, а чтобы со смаком поддать… Нет, Аманда, что ни говорите, умела… Я, главное, так и не понял, Линаро, хоть раз-то мы сестрицу вашу смогли ублажить?
Амедео Линаро смотрел на звёзды и словно не слышал. Его занимали подсчёты. После смерти сестры, не имевшей детей, её имущество, а это, не включая дом Джаннини, добрых три тысячи флоринов, естественно, достанутся ему. С учётом того, что он значительно поиздержался в Риме в прошлом году, и кроме замка Линаро, у него ничего не осталось, это было как нельзя кстати.
- Не дергайте его, Траппано, он уже мысленно въезжает в дом сестрицы, пересчитывает дукаты и тратит её барыши…
Раздался хохот.
- А скажите, Линаро, удовольствие от инцеста с сестрицей было больше, чем от ночек с Лотиано? - поинтересовался один из тех, чье имя Вианданте не знал. - Вы когда опустили на неё тесак, мне показалось, одновременно и кончили?
- Сами попробуйте, Чемизи.
- Не могу, - задумчиво отозвался тот, - у меня ни сестер, ни братьев.
Линаро на это ничего не ответил. В разговор вмешался Траппано. "Ладно, господа, пора привести всё в порядок… Хватит прохлаждаться". Ворота закрылись, и разделившаяся компания, подышав ночной прохладой, затворилась в замке.
…Вианданте медленно шёл по ночным улицам. До рассвета оставалось ещё несколько часов. Чувствовал, как в душе закипает ярость. Новая мерзость, шипящая как растревоженная змея, саднила душу и искала выхода… Mascalzóne! Vigliacco! Подлец, негодяй… Привести свою сестру в бордель и убить, только жадности да похоти ради… Что это за упыри ходят по городу и притворяются людьми? Он шёл, всё ускоряя шаг. Какие-то подозрительные людишки порой высовывались из трущоб, но, присмотревшись к нему, в испуге шарахались."…Очищения - что ожидать в будущей жизни? Содом и Гоморра похоти ради - кого постесняются? Тир да Сидон наживы ради - чем побрезгуют? Но обрушится гнев Господень на города мерзостные и пожжёт их серой расплавленной, низведёт он грады непотребные в пучину морскую, и память о них изглажена будет…" - в еле сдерживаемом бешенстве бормотал Вианданте. Дома сбросил плащ, стянул сапоги, ругнулся, заметив, что разорвал где-то подол рясы, и, не поднимаясь к себе в спальню, уснул в гостиной рядом с Элиа, на соседней кушетке у окна, пробормотав вместо молитвы только слова Иеремиины. "Господи, да что же это, а?"
Утром его случайно разбудила синьора Тереза, тихо проведя к прокурору, всё ещё не поднимающемуся с постели, Луиджи Салуццо. Вианданте, когда видел Луиджи, неизменно вспоминал слова Элиа. Ему было неприятно, что его болезненное состояние, о котором ему было тошно вспоминать, было тогда столь похотливо истолковано, и при воспоминании его передергивало. Но сейчас передергивало Луиджи, причём, до странного истеричного повизгивания. Его высокий тенор пробудил Элиа, который сделал попытку подняться, но тут же со стоном снова повалился на подушку. Салуццо не расслышал предложение Вианданте сесть и продолжал скулить, но из его скулёжа в конце концов вычленился смысл. На кладбище сегодня утром, во время их обхода был обнаружен новый труп, с теми же ликантропьими выходками!!! Всё то же самое!!! Но… на сей раз… мы случайно… просто Пастиччино… и мы опознали… Элиа не выдержал. "Да говори же, Луиджи!"
- Это донна Джаннини.
Элиа окаменел, вонзив ногти в ладони. Бледный от недавней кровопотери, он побледнел теперь до синевы. Джеронимо вздохнул. Рано или поздно придется всё рассказать ему. Или дать ему возможность придти в себя? Незаметно бросил взгляд на друга. Тот все ещё сидел неподвижно.
- Хорошо, Салуццо, - распорядился инквизитор. - Соберите людей. Надо привезти труп в Трибунал.
Элиа молчал. Джеронимо сел рядом, обнял. Тот двумя руками вцепился в запястье Джеронимо, трясся мелкой нервной дрожью и ничего не говорил. Не зная, а лишь догадываясь о блудной связи этих двоих, рыцарски отрицавшейся Леваро, как было рассказать ему о "Giocoso lupetto"? Но, может, он и сам знает обо всём? Впрочем, что гадать? Элиа не Гильельмо. Но спросить прямо Вианданте все-таки не решился. Он сделал попытку подняться и тихо проговорил:
- Я скоро вернусь, Элиа. Только взгляну на новые забавы… игривых и развесёлых волчат…
Встать не смог. Пальцы Леваро судорожно сдавили его руку, на плече сквозь белые холщовые полосы проступили кровавые пятна, и Вианданте понял, что на один вопрос ответ уже получил. - Откуда… Откуда ты знаешь? - Голос Леваро сел и был еле слышен.
Вианданте вздохнул.
- Рассказывай лучше всё, что знаешь ты, Элиа.
Леваро не уподобился синьоре Джаннини, и не стал уверять, что не знает вообще ничего. Несколько минут сидел молча. Потом заговорил.
…За несколько недель до смерти Гоццано пришёл пугающий анонимный донос. Элиа искал его после смерти инквизитора среди оставшихся после него документов, но не нашёл, хотя не думает, что мессир Фогаццаро уничтожил письмо, скорее, просто куда-то заложил. В доносе сообщалось, что в подвале палаццо Массимо ди Траппано проходят распутные сборища, оргии, в которых участвует городская знать, объединившаяся в развратное общество "Giocoso lupetto". Каждый раз на это сборище ими приглашается королева бала, - единственная женщина среди десятка мужчин. Там все они становятся её любовниками и творят-де дьявольское непотребство. И оказалась, многие дамы высшего общества просто мечтают быть туда приглашёнными. Что имел в виду анонимный доносчик под "дьявольским непотребством"? Они с Гоццано не знали, что и делать. Ведь пробраться туда нечего и думать, подослать кого-то невозможно, эти чертовы "игривые волчата", естественно, знают друг друга в лицо. Решили, после разбора с Белеттой подумать, кого пристроить туда на службу, хотя бы попасть в дом. Потом погиб Гоццано… стало не до того. Но тут он…
Элиа судорожно вздохнул и закашлялся. Лицо его исказило мукой. Джеронимо протянул ему стакан вина.
…Они с синьорой Лаурой познакомились почти год назад, ещё при жизни его жены. Это была не первая его измена. Он и до этого позволял себе интрижки с трактирщицами да молоденькими служанками….
- Не за эти ли похождения тебя прозвали Лунатиком?
Элиа судорожно вздохнул. Разумеется. Но это были мелочи. Шалости. Monellerìe di bambini…divertimenti… детские забавы, пустяки.
- Понятно, - кивнул инквизитор. Тон его был насмешливо-сдержан и чуть ироничен.
…Но вот почти год назад… тогда он только что был назначен прокурором, стал вхож в общество, до этого закрытое для него… Там и увидел Лауру. Она аристократка, а он… - Элиа махнул рукой, - его прадед был суконщиком в Вероне. Он бы никогда и не осмелился, но… Она сама… Ему польстило её внимание. Голова закружилась, он увлёкся. Ему казалось… его любят. Элиа не знал, кто сказал его жене о Лауре, но вскоре понял, что Паола всё знает. Она осунулась, потом слегла и не встала. Перед смертью сказала, что прощает его…
Глаза Элиа на минуту поблекли. Инквизитор молчал.
…Когда он овдовел, их отношения с донной Лаурой на время прекратились, но потом… он не монах…
- Не монах… - Слова Джеронимо прозвучали как эхо, но хлестнули Элиа почище самой жесткой оплеухи. Он на несколько секунд умолк, перемолчав душевную боль. В тоне инквизитора не было глумления, не проступало издевки, не слышалось оскорбления. Империали чуть улыбался, смотрел мягко и ласково, но Элиа с лихвой прочувствовал всё непроизнесённое. Впившись ногтями в ладони, продолжил…
…И вот однажды, вскоре после гибели Гоццано, он пришёл к ней в неурочный час. Служанки не было, о нём не доложили, Элиа просто прошёл в гостиную, но, не дойдя, услышал голоса. Донна Лаура сидела с Амандой Леони, своей подругой, и слова "Giocoso lupetto" не сходили с их языка. "Я… это получилось само. Привычка денунцианта". Джеронимо понимающе кивнул. "Шмыгнул за вещевой ларь?""Нет… за занавес дверного полога".
Инквизитор снова кивнул.
Элиа умолк. Джеронимо, безмолвствуя, ждал. Чуткий ко лжи, он понимал, что Элиа, сколь ни тошно ему это, выворачивая душу наизнанку, говорит чистую правду. Из дальнейшей беседы подруг фискал понял, что донна Аманда побывала там уже дважды. Она рассказывала такое, отчего у него спёрло дыхание и подкосились ноги. "Есть вещи, требующие какой-то сугубой тайны. И как можно было просто даже мысленно допустить то, о чём эта бесстыдница рассказывала с восторгом…" Чтобы одновременно отдаваться троим, когда остальные стоят рядом и ждут своей очереди - нужно быть даже не… А, собственно говоря, он и не знает, кем нужно быть. Но ведь она - подруга Лауры! И то, что его донна восклицала, слушая её рассказ, заставило его посмотреть на неё другими глазами. Он понял, что блудница сама мечтала о подобном разгуле, и это пришлось бы ей по душе… "Господи, на кого он променял…"
- Важна концентрация… - задумчиво пробормотал Джеронимо. - В Болонье мне один парфюмер показывал удивительное вещество. В чистом виде смердящее, как выгребная яма. Но сильно разбавленное, оно пахло белым жасмином… Ну, и что ты сделал?
Желваки заходили на впалых скулах Элиа, словно он перемолчал нечто непереносимое. Он тогда просто тихо ушёл. Его всегда тянуло к этой женщине, но теперь он въявь избегал её. Несмотря на приглашения, не приходил. Даже видеть её не хотел, но порой всё же думал, что… может быть… А что может быть? Элиа обречённо махнул рукой. После она, ничего не понимая, предприняла попытку объясниться. Это было уже после смерти Леони и Толиди. Он бросил ей в лицо обвинение. Она отрицала всё начисто, говорила, что вообще не слышала ни о каком "Giocoso lupetto"! Это же надо…
Он в ярости хлопнул дверью.
Джеронимо хотел было спросить, почему Элиа, излагая ему обстоятельства дела, скрыл факт доноса, пришедшего к Гоццано, но, не успев открыть рот, понял всё сам. Где кончается благородство - и начинается укрывательство мерзости и потворство греху? - это вопрос Духа. Но фактически самому подставить свою, пусть и бывшую любовницу под расследование инквизиции? Джеронимо понял Элиа. Леваро - умён, но греховные помыслы и блудные деяния привели его к бездне отчаяния. Самые развесёлые шуты и остроумные фигляры теряют в таких провалах свои бубенцы… Элиа выбрался - с ободранной до крови душой и саднящим от боли сердцем. И - молчал, уже не столько покрывая свой грех, в коем каялся до воя, сколько желая просто забыть всё…
Вианданте тяжело вздохнул. Элиа полушёпотом спросил:
- Ты… веришь мне?
Джеронимо поспешно кивнул, оценив не столько искренность, сколько истинность рассказа, открывшую разверзшуюся под ногами несчастного Элиа бездну отчаяния. Аллоро был прав. Но то, что Леваро сам понял и осознал, освобождало Вианданте от необходимости подбирать анаграммы и прикрывать суть смешными эвфемизмами.
- Да, она, и вправду, там побывала, - безмятежно заметил он, - иначе была бы жива. Правда, есть нечто, чего я всё же не понимаю, просвети меня, - инквизитор откинулся на тахте и уставился в потолок. На колени к нему прыгнул Схоластик и замурлыкал. Джеронимо почесал у того за ухом. - Вполне допускаю, что телесные достоинства твоей донны Лауры были прекрасны. Обоснованное сомнение в красоте её души высказал ты сам. Но… прости меня… - Империали захлопал длинными ресницами, - что у неё было с мозгами? После смерти её подруги Аманды она ещё могла предполагать, что смерть той никак не связана с "Giocoso lupetto", но после убийства второй, как там её, Джиневры, эта мысль пришла бы в любую голову, а, когда погибла Лотиано, она должна была перепугаться до дрожи и ни за что не соваться в упомянутый подвал. Почему этого не произошло? - Он обернулся к Элиа.
На лице Леваро застыла странная, немного перекошенная улыбка. Джеронимо снова понимающе улыбнулся.
- Стало быть, донна думала не головой?
Элиа отвернулся и махнул рукой.
- Понятно. Донна дура. Но почему ты не сопоставил столь очевидные факты? Донос, подслушанный тобою разговор подружек-потаскушек и два, а потом и три трупа Ликантропа - разве связь была не очевидна? "Giocoso lupetto" и Lupo mannaro! Одно клеймо на задницах блудниц могло прояснить всё! О чём и, прости, чем ты думал, чёрт возьми?!
Глаза инквизитора искрились недоумённой насмешкой. Джеронимо подлинно не гневался - просто смеялся.