* * *
Главное различие феноменальной и ноуменальной сторон мира заключается в том, что первая всегда ограничена, всегда конечна, она охватывает те свойства данной вещи, которые мы вообще можем познать как явления; вторая, ноуменальная, сторона всегда неограниченна, всегда бесконечна. Мы никогда не можем сказать, где кончаются скрытые функции и скрытое значение данной вещи. Вернее всего, они не кончаются нигде. Они могут бесконечно меняться, то есть казаться разными, всегда новыми, с новых точек зрения, но они не могут исчезнуть, так же как не могут закончиться, остановиться.
Все самое высшее, к чему мы придем в понимании смысла, значения, души данного явления, с другой, еще более высокой точки зрения, при еще более широком обобщении, будет опять иметь другой смысл. И конца этому нет. В этом величие и ужас бесконечности.
* * *
При этом мы должны помнить, что мир, как мы его знаем, не представляет собою чего-либо устойчивого. Он должен меняться при малейшем изменении форм нашего познавания. Явления, кажущиеся нам совершенно отдельными, могут быть видны оттуда как части одного целого. Явления, кажущиеся нам совершенно одинаковыми, могут казаться оттуда совершенно различными. Явления, представляющиеся нам как нечто целое и неделимое, на самом деле могут быть очень сложными, включать в себя различные, не имеющие между собой ничего общего элементы. И все вместе может быть одним целым, совершенно непонятной нам категорией.
Причем оттуда означает не другое место, а другой способ познания, другой взгляд. И мы начнем смотреть не отсюда, а оттуда, если будем рассматривать явление не как отдельный феномен, а вместе со всеми перекрещивающимися в нем цепями явлений.
ГЛАВА XIII
Голоса камней. - Стена церкви и стена тюрьмы. - Мачта корабля и виселица. - Тени палача и подвижника. - Различное комбинирование в высшем пространстве известных нам явлений. - Связанность явлений, кажущихся нам отдельными, и различие явлений, кажущихся одинаковыми. - Как должны мы приближаться к ноуменальному миру? - Понимание вещей не в категориях времени и пространства. - Реальность очень многих "образных выражений". -Оккультное понимание энергии. - Письмо индуса-оккультиста. - Искусство как познание ноуменального мира. - Искусство и любовь. - Творчество любви. - Любовь и оккультизм. - Что мы видим и чего не видим? - Диалог Платона о пещере.
Нам кажется, что мы что-то видим и что-то понимаем. Но в сущности, все происходящее кругом нас мы ощущаем необыкновенно смутно - как улитка смутно ощущает солнечный свет, дождь, темноту.
Иногда мы смутно чувствуем в предметах разницу, зависящую от их функций.
Раз я переезжал на лодке через Неву с один моим приятелем (В. М. А., с которым мне и раньше, и после приходилось вести много разговоров на темы, затрагиваемые в этой книге). Мы что-то говорили, и около крепости оба замолчали, смотря на стены и думая, вероятно, приблизительно одно и тоже. "...Тут же и фабричные трубы!.." - сказал А. Из-за крепости действительно высовывались какие-то кирпичные закоптелые верхом трубы.
И когда он это сказал, я вдруг с необыкновенной яркостью, точно толчком или электрическим ударом, ощутил разницу фабричных труб и тюремных стен. Я ощутил разницу самих кирпичей. И мне показалось, что А. тоже ощутил это.
Потом как-то в разговоре с А. я вспомнил этот эпизод, - и он сказал мне, что не только тогда, а постоянно ощущает эту разницу и глубоко уверен в ее реальности. "Только позитивизм уверил себя, что камень есть камень и больше ничего, - сказал он. - Но какая-нибудь простая женщина или ребенок прекрасно знают, что камень из стены церкви или камень из стены тюрьмы -это две разные вещи".
И вот мне кажется, что, рассматривая данное явление в связи со всеми цепями последовательностей, звеном которых оно является, мы увидим, что субъективное ощущение разницы двух физически одинаковых предметов, которое мы часто считаем только художественным образом и реальность которого мы отрицаем, - вполне реально; увидим, что эти предметы действительно различны, так же как различны свеча и монета, кажущиеся одинаковыми кружками (движущимися линиями) в двумерном мире плоских существ.
Мы увидим тогда, что предметы, одинаковые по материалу, из которого они состоят, но различные по своим функциям, действительно различны и что различие настолько глубоко, что делает разным физически как будто одинаковый материал. Бывают Разные камни, разное дерево, разное железо, разная бумага. Никакая химия не уловит этой разницы, но она есть, и есть люди, которые ее чувствуют и понимают.
* * *
Мачта корабля дальнего плавания, виселица, на которой вешают борцов за свободу, крест в степи на перекрестке дорог - могут быть сделаны из одинакового дерева. Но в действительности это разные предметы из разного материала. То, что мы видим, осязаем, исследуем, - это только "кружки на плоскости" от монеты и свечи. Это только тени реальных вещей, сущность которых заключается в их функции. Тени матроса, палача и подвижника могут быть совершенно одинаковы - по теням их не различишь, точно так же как химическим исследованием не различишь дерева мачты, виселицы и креста. Но это разные люди и разные предметы - равны и одинаковы только тени.
И такое отношение повторяется при наблюдении всех феноменов. Мачта, виселица и крест - это вещи настолько различных категорий, атомы настолько различных тел (которые мы знаем по их функциям), что ни о какой одинаковости их не может быть даже речи. Наше несчастье в том, что мы химический состав считаем наиболее реальным признаком тела. Между тем реальные признаки нужно искать в функциях вещи. Если бы у нас явилась возможность расширить и углубить наш взгляд на цепи последовательностей, звеньями которых являются наши действия и поступки; если бы мы научились брать их не только в узком значении по отношении к жизни человека, к своей жизни - но в широком космическом значении; если бы нам удалось найти и установить связь простых явлений нашей жизни с жизнью космоса, то, несомненно, в самых "простых" явлениях для нас открылось бы бесконечно много нового и неожиданного.
Мы можем таким образом узнать, например, нечто совершенно новое о простых физических явлениях, которые привыкли считать естественными, необходимыми и объясненными, о которых мы привыкли думать, что что-то знаем о них. И вдруг мы можем узнать, что ничего не знаем, что все, что мы до сих пор знали о них, это только неправильный вывод из неправильных предположений. Нам может раскрыться нечто бесконечно большое и неизмеримо важное в таких явлениях, как расширение и сокращение тел, теплота, свет, звук, движение планет, наступление дня и ночи, смена времен года и пр. и пр. Вообще для нас вдруг могут объясниться самым неожиданным образом свойства явлений, которые мы привыкли принимать как данные, как не заключающие в себе ничего сверх того, что в них видим.
Постоянность, длительность, периодичность, непериодичность явлений могут получить для нас совершенно новый смысл и значение. Новое и неожиданное может открыться нам в переходе одних явлений в другие. Рождение, смерть, жизнь человека, его отношения с другими людьми, любовь, вражда, симпатии, антипатии, желания, страсти - вдруг могут осветиться совершенно новым светом. Нам очень трудно сейчас представить себе природу этого нового, которое мы можем почувствовать в старых вещах; и очень трудно будет уяснить себе ее, когда мы начнем ее чувствовать. Но в сущности, только наша неспособность чувствовать и понимать это новое и отделяет нас от него, потому что мы живем в нем и среди него. Но наши чувства слишком примитивны, наши понятия слишком грубы для той тонкой дифференцировки явлений, которая должна открываться нам в высшем пространстве. Наш ум, наша способность ассоциаций, недостаточно эластичны для схватывания новых соотношений. Поэтому первым чувством при знакомстве с "тем миром" (то есть с этим же самым нашим миром, только взятым без тех ограничений, в которых мы его обыкновенно рассматриваем) - должно быть удивление, и это удивление должно все больше и больше расти по мере большего знакомства. И чем лучше мы знаем какую-нибудь вещь или какое-нибудь отношение вещей, чем ближе, чем фамильярнее нам они, тем больше нас должно удивлять то новое и неожиданное, что мы будем в них открывать.
Желая понять ноуменальный мир, мы должны искать скрытое значение во всем. Теперь в нас слишком глубоко въелся позитивизм с его стремлением искать у всего видимую причину и видимое следствие. С багажом позитивных привычек нам очень трудно постигать некоторые идеи. Между прочим, нам очень трудно понять реальность различия в нуменальном мире одинаковых предметов нашего мира с различными функциями.
Но, если мы хотим приблизиться к пониманию ноуменального мира, мы всеми силами должны стараться замечать все те кажущиеся, "субъективные" различия между предметами, которые нас иногда поражают, которые мы иногда до боли ясно чувствуем, - те различия, которые выражаются в художественных образах, часто являющихся прозрением в мире реальностей. Эти различия и есть реальности ноуменального мира, гораздо более реальные, чем вся майя наших феноменов.
Мы должны стараться замечать эти реальности и развивать в себе способность чувствовать их, потому что именно таким образом, и только таким образом мы становимся в общение с ноуменальным миром, или миром причин.
* * *
Очень интересный пример понимания скрытого значения явлений я нахожу в книге "Оккультный мир" ("The Occult World") в письме одного индуса-оккультиста к автору этой книги А. П. Синнету.
- Мы, видим огромную разницу, - пишет корреспондент Синнета, - между качествами двух равных количеств энергии, затрачиваемой двумя людьми, из которых один, предположим, идет на свою обычную, покойную, ежедневную работу, а другой идет в полицейский участок сделать донос на своего товарища. Люди науки не видят этой разницы. А мы видим специфическую разницу между энергией дующего ветра и энергией вращающегося колеса.
Всякая мысль человека, появляясь, переходит во внутренний мир и становится активным существом, соединяясь и как бы срастаясь с "духом" (elemental) - то есть с одной из полусознательных сил природы.
Если мы оставим пока последнюю часть этого замечания и возьмем только первую, то мы увидим, что, конечно, "человек науки" не признает разницы в качествах энергии, затрачиваемой двумя людьми, идущими: один на работу, а другой с доносом. Для науки этой разницы не видно. Наука ее не ощущает и не признает. Но у нас есть форма познания, прекрасно ощущающая эту разницу, понимающая и знающая ее.
Я говорю об искусстве. Музыкант, живописец, скульптор прекрасно понимают, что можно идти не одинаково - и даже нельзя идти одинаково. Рабочий и доносчик идут различно.
Лучше всего понимает это, по крайней мере лучше всего должен понимать, актер.
Поэт понимает, что мачта корабля, виселица и крест сделаны из разного дерева. Он понимает разницу камня из стены церкви и из стены тюрьмы. Он слышит "голоса камней", понимает речи старинных стен, курганов, развалин, рек, лесов и степей. Он слышит голос безмолвия. Понимает психологическое различие молчания. Понимает, что молчание может быть разное.
Все искусство, в сущности, заключается в понимании и изображении этих неуловимых различий. Феноменальный мир - только материал для художника, -как краски для живописца и звуки для музыканта, - только средство понять и выразить свое понимание ноуменального мира.
И ни в чем, на настоящей ступени нашего развития, мы не обладаем таким сильным средством для познания мира причин, как в искусстве. Тайна жизни заключается в том, что ноумен, то есть скрытый смысл и скрытая функция вещи, отражается в ее феномене. Феномен - это отражение ноумена в нашей сфере. Феномен - изображение ноумена. И по феномену можно узнать ноумен. Только здесь ничего не сделают химические реактивы и спектроскоп. Отражение ноумена в феномене может понять и почувствовать только тот тонкий аппарат, который называется душой художника. "Оккультизм" - скрытую сторону жизни, нужно изучать в искусстве.
Художник должен быть ясновидящим, он должен видеть то, чего не видят другие. И он должен быть магом, должен обладать даром заставлять других видеть то, чего они сами не видят и что видит он.
Искусство видит больше и дальше, чем мы. Раньше было указано, что мы вообще ничего не видим, только ощупываем, поэтому мы и не замечаем тех различий вещей, которые не выражаются физически и химически. Но искусство -это уже начало зрения. Оно видит гораздо больше того, что видят самые усовершенствованные аппараты. И оно ощущает бесконечные невидимые грани того кристалла, одну из граней которого мы называем человеком.
* * *
Истина заключается в том, что земля - это сцена драмы, из которой мы видим только отдельные бессвязные части и большая часть действующих лиц которой для нас невидима.
Это говорит теософическая писательница Мабель Коллинз, автор "Света на Пути", в маленькой книжке "Illusions" ("Иллюзии"). И это очень верно, мы видим необыкновенно мало.
Но искусство идет дальше обыкновенного человеческого зрения, и поэтому есть стороны жизни, о которых может и имеет право говорить только искусство.
Таков вопрос о любви. Только искусство умеет подходить к любви, только искусство умеет говорить о ней.
Любовь всегда была и есть главная тема искусства. И это вполне понятно. Здесь сходятся все нити человеческой жизни, все эмоции; через любовь человек соприкасается с будущим, с вечностью, с расой, к которой он принадлежит, со всем прошлым человечества и со всей его грядущей судьбой. В соприкосновении полов, в их влечении друг к другу лежит великая тайна жизни, тайна творчества. Отношение скрытой стороны жизни к явной, то есть проявление реальной жизни в нашей, кажущейся, особенно ярко вырисовывается в этой вечно трактуемой, вечно разбираемой и обсуждаемой - и вечно не понимаемой области, именно в отношениях полов. Обыкновенно отношения мужчин и женщин рассматривают, как необходимость, вытекающую из необходимости продолжения человеческого рода на земле. Рождение - вот raison d'etre любви с религиозной, моральной и научной точки зрения. Но в действительности творчество заключается не в одном только продолжении жизни, а прежде всего и больше всего, в творчестве идей. Любовь является огромной силой, производящей идеи, будящей творческую способность человека.
Когда сольются две силы, заключающиеся в любви - сила жизни и сила идеи, - человечество сознательно пойдет "к своим высшим судьбам".
Пока только искусство чувствует это.
Все, что говорится о любви "реалистически", всегда грубо и плоско.
Ни в чем так резко не проявляется различие глубокого "оккультного" понимания жизни и поверхностного "позитивного", как в вопросе о любви.
* * *
В ряду других вопросов современности у нас есть ужасный "половой вопрос". Это вопрос целиком из быта двумерных существ, живущих на плоскости и движущихся по двум направлениям - производства и потребления.
Для людей существует вопрос о любви.
Любовь - это индивидуализированное чувство, направленное на определенный объект, на одну женщину или на одного мужчину. Другая или другой не могут заменить любимого.
"Половое чувство" - это не индивидуализированное чувство, тут годится более или менее подходящий мужчина, всякая более или менее молодая женщина.
Любовь - орудие познания, она сближает людей, открывает перед одним человеком душу другого, дает возможность заглянуть в душу природы, почувствовать действие космических сил.
Любовь - это признак породы.
Она проявляется уже у животных в тех породах, где действует отбор, у диких хищных животных, у чистокровных лошадей, у породистых собак.
У людей любовь - это орудие совершенствования расы. Когда из поколения в поколение люди любят, то есть ищут красоты, чувства, взаимности, то они вырабатывают тип, ищущий любви и способный на любовь, тип эволюционирующий, восходящий.
Когда из поколения в поколение люди сходятся как попало, без любви, без красоты, без чувства, без взаимности - или по соображениям, посторонним любви, из расчета, из экономических выгод, в интересах "дела" или "хозяйства", то они теряют инстинкт любви, инстинкт отбора. Вместо "любви" у них вырабатывается "половое чувство", безразличное и не служащее отбору, не только не сохраняющее и не улучшающее породу, но, наоборот, теряющее ее. Тип мельчает, физически и нравственно вырождается.
Любовь - орудие отбора.
"Половое чувство" - орудие вырождения.
Различие "вопроса о любви", как его берет искусство, и "полового вопроса", как его берет современная реалистическая литература, показывает различие двух пониманий жизни. Одно идет по поверхности, по видимому миру и видит только человеческую жизнь, другое проникает вглубь, в тайники чувства и ощущает биение пульса какой-то другой, большой жизни.
Ни в чем так ярко не проявляется различие разных миропонимании и их отношения к миру скрытого, как именно в отношении к "любви".
Для позитивизма, для материализма любовь - это "половое чувство", "факт" и его прямые последствия. Любовь - это физическое явление, которое описывается в учебниках физиологии.
Для дуалистического спиритуализма любовь - это власть тела над духом. Поэтому религия и моральная системы, основанные на дуалистическом противопоставлении материи и духа, как двух враждебных элементов, считают любовь, как созидательницу материи, врагом духа, и ее гонят и стараются, насколько можно, низвести и унизить.
Для монистического идеализма любовь именно то, чем она рисуется искусству, то есть психологическое явление, в котором приходят в действие и звучат все самые тонкие струны души, в котором, как в фокусе, собираются и проявляются все высшие силы человеческой души. Это их испытание, их экзамен и орудие их эволюции. В то же время именно этой стороной жизни человек соприкасается с чем-то большим, часть чего он составляет.
Мы ясно видим тут три противоположные тенденции. Возвеличение любви, возведение ее на пьедестал, обожествление, превращение в культ; эту тенденцию мы видим в светлых "языческих" религиях древности и в искусстве всех эпох. И затем другую, которая видит в любви предмет для статистического изучения, "род производства и потребления", "физическую потребность", которая должна "удовлетворяться". И третью, которая видит в любви грех, "похоть", нечто такое, на что нужно стараться не смотреть, о чем нужно стараться не думать - и если допускать по человеческой слабости, то в силу необходимости и из снисхождения к человеческому несовершенству.
Странным образом самый материалистический взгляд на любовь, видящий в любви только "факт", "сношение" и его прямые последствия, в сущности сходится со взглядами нравственных реформаторов и моралистов, видящих в любви один только грех и соблазн, которого чем меньше, тем лучше.
Это вполне понятно. Истинно монистические религии, как, например, греческие мифы, не были враждебны любви.