- Я хочу сказать, - сказал Эдвин, - меньше всего на свете мне хочется, чтобы именно ты присоединилась к избранной компании, умалчивающей о моем поведении в те три дня, если тех дней было три. Знаю, я был болен, но все равно хочу отделить от фантазии факты, если была какая-то фантазия. Если, - добавил он, - были какие-то факты. - Казалось, Шейла озадачена. - Вопрос онтологии, - пояснил Эдвин. - Нельзя идти по свету с искаженным понятием о реальности.
- Ох, есть вещи похуже, - сказала она. - В любом случае, ты теперь вылечился. Мне сказали, операция прошла успешно. - Сказала это ровно, без радости, без облегчения.
- Скажи правду, - потребовал Эдвин. - Ради бога, расскажи мне, что было.
- Могу повторить только то, что слышала. Ты отключился, поранился. Решили отложить операцию.
- В какой день это было?
- Ох, откуда мне знать, в какой день? Все дни одинаковые, кроме воскресенья, а воскресенье умудряется стать скучней будней.
- Значит, - сказал Эдвин, - я не видел тебя в постели с другим мужчиной?
- Нет, - сказала Шейла, - определенно не видел. Я никогда не поставлю себя в столь дурацкое положение, особенно после скандала, закаченного тобой в Моламьяйне. Причем на самом деле мы с Джеффом в том случае ничего такого не делали. Тогда я и поняла, что у тебя мозги не в порядке.
- А как насчет близнецов Стоун, котельной мафии, конкурса на лучшую лысую голову Большого Лондона?
- Близнецы Стоун существуют более чем определенно. Конкурс кажется довольно симпатичной идеей. Но что за котельная мафия? Чем она занимается, - чинит котлы?
- Дерьмовые часы толкает, - объяснил Эдвин. - Кстати, я кое-что вспомнил. Как мои собственные часы, или, по твоим словам, часы Джеффа Фэрлава, вдруг умудрились вернуться обратно? Могу поклясться, тот самый Хиппо их украл.
- Точно, - подтвердила Шейла. - Кажется, он их продал мужчине по имени Боб как-его-там, с которым я встретилась в жутком клубе близнецов Стоун. Увидела их у него на руке, получила обратно и принесла сюда, пока ты бродяжничал в воображаемых мирах.
- Как ты их получила обратно?
- Забрала.
- А тот самый Боб спрашивал, не чокнутая ли ты?
- Фактически, да. Откуда ты знаешь?
- Вот что я имел в виду, - с силой сказал Эдвин. - Понимаешь, одна вещь должна была быть. Я имею в виду мой захват этим Бобом, который меня заставлял хлестать его кнутом. Не мог я такого вообразить, просто не мог, и все.
- Видно, ты много всякого навоображал, - заметила Шейла. - Когда я приходила с часами, то Чарли с собой приводила, - помнишь, мойщика окон. Вполне возможно, ты что-то все-таки регистрировал, хоть был в мертвой отключке. Я Чарли рассказывала историю про часы.
Неправдоподобно, неправдоподобно. Почему она врет? Почему не поможет добраться до истины? Что пытается скрыть?
- Ну, - сказала Шейла, - если уж тебе так приспичило соприкоснуться с реальностью, лучше я расскажу про свою встречу с Часпером.
- Он, наверно, действительно знает, что я шляпу у него украл, - сказал Эдвин. - Упоминал об этом?
- У него было о чем поговорить, кроме шляп, - сказала Шейла. - В целом стоял вопрос о твоем возвращении в Моламьяйн.
- Непонятно, - не понял Эдвин. - Почему он об этом с тобой говорил? Черт возьми, он мой босс, а не твой. Как вообще ты с ним встретилась?
- А он мне написал, - просто объяснила Шейла. - На отель "Фарнуорт". Помнишь, все должны были знать, где я остановилась. Ближайшая родственница.
- Но ведь тебя выгнали из "Фарнуорта", - заметил Эдвин.
- Меня, - заявила Шейла, - никогда в жизни ниоткуда не выгоняли. За исключением одного раза в церкви в Италии. Потому что я была без шляпы. Правда, я больше не живу в "Фарнуорте", но мы расстались вполне дружелюбно. Время от времени забегаю за письмами. Боже, кажется, в твоей фантазии я играла довольно жуткую роль. - Она прикурила, чуть не сунула сигарету в губы Эдвину, а потом передумала. Стала курить сама, предложив ему другую, скорее, как знакомому, не как возлюбленному; чиркнула для него спичкой.
- Ну, дальше, - нетерпеливо подогнал ее Эдвин. - Что Часпер сказал?
- Он пришлет тебе официальное письмо, по еще не сейчас. Попросил деликатно тебе сообщить, в Бирму ты не вернешься, контракт твой расторгнут по статье 18. О чем я деликатно тебе сообщаю.
- Весьма деликатно, - буркнул Эдвин, - деликатно, как хлыст по спине котельного мафиози. Впрочем, я этого ожидал.
- Правда?
- Когда Часпер увидел меня в общественной уборной, я знал - это конец.
- Если как следует отредактировать, - сказала Шейла, - вышел бы очаровательный заголовок для "Всемирных новостей". Кажется, впрочем, в статье 18 про общественные уборные ничего не сказано. Тебя явно уволили по инвалидности.
- Понятно, - понял Эдвин. - Мне не дали особенных шансов поправиться, правда? По инвалидности, надо же. Ты уверена, что статья 18 не связана с дурным поведением?
- Ты уволен по инвалидности, - повторила Шейла. - Вот что с тобой случилось. Но оплатят больничный за пару месяцев. Считается, видимо, неразумно посылать людей назад в тропики с такой штукой, как у тебя. Ты про дурное поведение говоришь? Ты никакого понятия о дурном поведении не имеешь, дорогой Эдвин. Билабиальные фрикативы не совершают дурных поступков.
- В каком-то смысле совершают, - с жаром возразил Эдвин. - Я хочу сказать, взять хоть ту фонетическую мешанину, которая имеется в Бирме. Билабиальные фрикативы вместо полугласных. Конечно, на определенных исторических фазах развития британского английского все было иначе. Отсутствовало наложение чужих фонемических правил на…
- Вот именно, - вставила Шейла. - Вот именно.
- Ох, - сказал Эдвин. - Да. - А потом молвил: - Больничный за два месяца. А дальше что нам делать?
- Я не знаю, что ты собираешься делать, - сказала Шейла. - Лично я вернусь в Бирму.
Эдвин с разинутым ртом таращился на нее, досчитав до пяти. Его сигарета медленно истлела до самых пальцев.
- Не понял, - сказал он. - На какую-то работу? Но у тебя квалификации нет.
- О нет, - возразила Шейла, - квалификация у меня есть. Кажется, по крайней мере, Джефф Фэрлав так думает.
Эдвин держал рот открытым, досчитав до семи. И сказал:
- Но ты не можешь выйти за Фэрлава замуж. Я тебе не позволю, развода не дам.
- Нет никакой особенной спешки с разводом, - сказала Шейла. - Дашь раньше или позже. Дашь, знаю. Не так уж тебе надо быть рядом со мной. Тебя, фактически, интересуют только билабиальные фрикативы, полугласные и прочая белиберда.
- А тебя Фэрлав сильно интересует? - Уголек сигареты коснулся кожи. - Чтоб тебя разразило, - сказал он, и пепел рассыпался по всей постели.
- Вполне, - сказала Шейла. - И Бирма меня тоже интересует. Климат нравится. Народ нравится. А еще нравится перспектива не быть больше неверной женой. Знаешь, не такой уж подарок - спать с билабиальным фрикативом.
- Может, заткнешься, - сказал близкий к слезам Эдвин, - насчет билабиальных фрикативов? Ты ко мне несправедлива, жестока. Знаешь, я еще не совсем хорошо себя чувствую. Тебе просто плевать, всегда было плевать.
- О нет, - сказала Шейла, - не было. Пока на дороге не встали билабиальные фрикативы. Извини. Ну, тогда полугласные. Фокальные взрывные. Ретрофлексия чего-то там такого. Жизнь, где правят закон Вернера и закон Гримма. Видишь, весь жаргон мне известен. Теперь, наверно, придется изучать жаргон хозяина тиковой плантации. Только не думаю, будто он тащит тиковое дерево с собой в постель.
- Ты всегда говорила, - медленно вымолвил Эдвин, - что есть только один тип неверности. Когда просто не хочется быть с человеком, которого якобы любишь. Ты говорила, что нет ничего хуже этого.
- Ох, все наши идеи меняются, - сказала Шейла. - Но все равно скажу, именно в это я сильно верила. Но когда личность перестает быть личностью, что тогда делать? Я не считаю себя обязанной любить кучу фонем, или как ты их там называешь. Куча билабиальных фрикативов - это ведь просто неодушевленный предмет, да? Нельзя любить неодушевленный предмет.
- Может быть, ты права, - признал Эдвин. - Странно, вчера я почти решил тебя бросить. Из-за ощущения, что ты меня бросила. Из-за страшного физического удара, который мне продемонстрировал, что тебе чертовски плевать на меня. Наверно, я этого заслуживаю в каком-то смысле. Но я решил стать другим, или постараться стать другим. За последние несколько дней я столкнулся со словами, как таковыми. И кажется, соприкосновение с жизнью сделало меня лжецом, вором, распутником, сутенером, мошенником, беглецом. Но, по твоим словам, этих нескольких последних дней просто не было.
Значит, я по-прежнему тот же. Вот именно. Но именно тебя я искал в те последние дни. Везде тебя искал. Фактически, не имеет значения, было все это в действительности или не было, правда? Даже воображаемый поиск тебя говорит о любви, правда? Я люблю тебя, вполне в этом уверен. И могу стать другим.
Шейла печально качала темной головой.
- Не думаю, что тебе надо становиться другим. Ты вроде машины, а мир нуждается в машинах. Ты как рентгеновский аппарат или какой-то прибор для электроэнцефалографии, на который ты жаловался. Тебя можно использовать. Но мне машина не нужна. В любом случае, не для того, чтоб с ней жить и ложиться в постель.
- Все мы должны делать что-то на этом свете, - сказал Эдвин. - Всем надо на жизнь зарабатывать. На мои билабиальные фрикативы и минимальные пары куплены твои украшения из жадеита и бутылки джина. - Речь его была мягкой. - Просто так, к сожалению, вышло, что способ заработать на жизнь доставляет мне наслаждение. Видно, женатому мужчине кощунственно слишком радоваться своей работе. Больше я такого греха не совершу.
- Это вообще твой единственный грех, - вполне дружелюбно заметила Шейла. - Но так вышло, что для меня это грех непростительный.
- Я больше не буду, - пообещал Эдвин. Пауза. - Поэтому теперь у тебя будет шанс хранить настоящую верность. Больше никакой казуистики насчет разделения брака на физический и духовный, которые никогда не сливаются воедино. Так или иначе, возможно, этот самый Фэрлав не окажется столь терпеливым, как я. Возможно, ему не понравятся твои заходы с другими мужчинами время от времени. Если ты, - рассуждал Эдвин, - будучи моей женой, развлекалась со всякими типами вроде Фэрлава, с кем будешь развлекаться, выйдя замуж за Фэрлава?
- Ты ведь не очень-то хорошо знаешь Джеффа, правда? - сказала Шейла. - Он не ревнивый, что для меня в новинку.
- Ох, женщина, женщина, - вздохнул Эдвин. - А он обрадуется дружескому письму, полученному от огорченного, по простившего мужа, считающего лишь своим долгом предупредить преемника о беспорядочных связях жены в то время, как больной муж лежит или сляжет в постель?
- Что именно ты имеешь в виду?
- Что муж застал свою жену с неизвестной персоной за делом. Что подобный удар чуть его не убил.
- Просто, - сказала Шейла, - чистая глупость. Просто вранье и гадость. Смешно.
- Да я даже не думал об этом, - сказал Эдвин. - Не могу попусту тратить время. Надо сесть за статью о билабиальном фрикативе в лондонском английском низшего класса в девятнадцатом веке. Но все больше и больше задаюсь вопросом, действительно ли мне пригрезились те последние несколько дней.
- Я к тебе скоро снова приду, - пообещала Шейла, вставая, расправляя юбку. - Надо несколько дел уладить. Твои книги, одежда, вещи в Моламьяйне. Одна из причин моего возвращения. Оплачен один билет в Бирму для устройства там дел. А еще машина и слуги. Я приду… ох, может, завтра? Да, завтра. Рада, что ты лучше выглядишь.
- Может быть, - предположил Эдвин, - завтра к вечеру передумаешь. Если это для тебя так важно, я могу стать другим. Не столь неодушевленным предметом.
- Вряд ли, - сказала Шейла. - Я вполне уверена, вряд ли. Так или иначе, очень уж в Англии холодно, правда? Завидую, ты тут лежишь в чудной теплой постели. А мне надо выйти, стерпеть холод, холодную осеннюю ночь. - Комически передернулась и ушла из палаты. Эдвин слышал ее каблучки на каменной лестнице, быстрые, нервные. Потом они вступили в зону тишины, устланного ковром вестибюля, и с ней было кончено. Но она оставила сумочку на тумбочке у койки. Эдвин едва не крикнул вслед, однако было слишком поздно. Попробовал подозвать сиделку; сиделка не пожелала откликаться на зов. Ну и ладно. Может завтра забрать. Может вернуться и забрать сегодня. Эдвин гадал, не открыть ли сумочку, изучить личные письма, вдохнуть остаточный слабый запах и пудру, ощутить ностальгический привкус ее тающего присутствия. Но, открыв застежку и сунув в сумочку нос, попросту удовольствовался возвращением своего обоняния к норме, решил, что больше не желает иметь дело с какими-либо ее вещами. Палата все гудела приглушенными разговорами пациентов и визитеров. Он почувствовал сонливость. Повернулся на бок, подавил все мысли и чувства - свет и огонь в своем одиноком доме, - постарался заснуть. Сон пришел очень скоро. А отступал медленней.
- Сумку забыла, - сказала Шейла. - Надеюсь, я не разбудила тебя. Еще рано спать, правда? Тут еще посетители. Слушай, мне один человек сообщение передал, мужчина с виноградными листьями на голове. Хочет, чтоб ты с ним как можно скорее увиделся. Сумеешь запомнить? Жалко, очень неопределенное сообщение, только он говорит, планы на будущее у него весьма смутные, вот в чем проблема. Имя я не запомнила, но с виноградными листьями на голове. Ладно, спи, если хочешь. Я свой долг исполнила. Можешь теперь мечтать о любимых билабиальных фрикативах. Б-р-р, до чего же на улице холодно.
Глава 32
Эдвин проснулся с автоматической внезапностью, без всякого намека на грань между сном и явью. Он хорошо себя чувствовал - отдохнувший, исцелившийся, - и испытывал тошноту при мысли о стольких больных, сопевших вокруг. Ночная сестра читала в импровизированной палатке за ширмами; тонкий луч лампы бросал на страницу подвижную золотую гинею. Потертый серебряный боб на небе сиял над городом богаче солнца. Город, земля, целый мир ждали, полные спелых плодов, только рви. Больше он не останется тут ни минуты. Ощупал вполне гладкие щеки и подбородок. Тюрбан вызывал сожаление, впрочем недолгое. На сей раз он все устроит иначе.
Вылез из постели так тихо и медленно, - мягко, как язык проскальзывает из одной фонемической области в другую, - что сестра с острым слухом не смогла ничего услышать. Она перевернула страницу, где ее поджидала золотая гинея, монета, которая никогда не будет потрачена. Эдвин, пригнувшись, прокрался в конец палаты, всего через две койки от собственной. Хотя больше не собственной; этой койки ему никогда уже не увидеть. Он опять отправлялся на поиски Великого Мирового Неусыпного Ложа, где кипит жизнь шевелящихся пальцев и скачущих блох.
Глубоко вздохнул, добравшись до ванной, на миг отдохнул. Луна ярко освещала железные шкафы. Где его собственная одежда, - если ее не забрали, не спрятали, - он не знал; искать не было времени. Схватил что под руку подвернулось, более или менее подошло. Легкий скрип дверей шкафчика - все вещи сговорились сегодня ему помогать - был заглушен проехавшим грузовиком, за которым последовал мощный автомобиль, за которым последовал мотоцикл. Эдвин выбрал хороший костюм, кажется своего размера; пару носков без дыр, чистое белье, галстук, рубашку, модный жилет; ботинки, на залитой лупою подошве которых четко виднелся его собственный большой восьмой размер, средняя полнота; мягкую фетровую шляпу трильби, отлично, к его удовольствию, подошедшую. Денег вроде бы нигде нельзя было украсть. Наплевать. Они скоро к нему придут. Наконец, вспомнил, что теперь долго придется терпеть холод в Англии, и поэтому взял довольно хорошее бледно-синее пальто.
Заперся в ванной, без спешки оделся. Закончил, и решил, что выглядит хорошо. Из-под шляпы едва виднелись бинты. Рубашка дорогая, блестящая, воротничок прекрасно сидит. У этих косноязычных мастеровых в палате есть и вкус и деньги, подумал Эдвин. Платки - он забыл носовые платки. Натаскал из шкафчиков дюжину наугад, - шесть сморкаться, шесть красоваться, - а последняя кража у анонимных товарищей по палате добавила джентльменскую ноту наряду: трость, прекрасный выбор в этом заведении для нетвердых на ногу. Потом, полностью вооруженный, тепло одетый, красивый, спокойно вышел на лестницу, открыто сошел в вестибюль. Оказалось, новая палата располагалась ближе к внешнему миру, чем та, другая, с Р. Дикки и прочими. Ночной привратник дремал за столом. Не тот, которого Эдвин знал раньше. Он очнулся, ошеломленно глядя на представительного джентльмена с прямой осанкой, который, помахивая тростью, сверил свои часы с часами в вестибюле, констатировал отставание часов в вестибюле на пять минут и вздохнул, только что закончив дежурство.
- Простите, сэр, - извинился привратник. - Я тут новенький. Как вас зовут, сэр?
- Доктор Эдвин Прибой, - сказал доктор Эдвин Прибой.
- Спасибо, сэр. Извините, сэр. Сейчас я вам открою, сэр. Доброй ночи, сэр, или доброго утра, правильней будет сказать. - Он открыл массивную входную дверь и выпустил Эдвина на свободу лондонской ночи, пахнувшей осенью, нефтью, дальними огнями. Или утра, правильней будет сказать. Эдвин зашагал к огромной лондонской магистрали, сиявшей за площадью и окольными улочками. Он шел искать мистера Танатоса, который, конечно, мог быть где угодно. Разумеется, никакой спешки нету. Масса времени для массы пикантных авантюр. А потом мистер Танатос, коронованный виноградными листьями.
По дороге к магистрали Эдвин встретил множество кошек, но всего одного человека. Это был Хиппо, который рекламировал сзади и спереди КРУГЛОСУТОЧНЫЕ СОСИСКИ ДЖО.
- Вернул, значит, свои часы, - сказал Хиппо, без удивления узнав Эдвина. - Прямо чертова работа. Видишь, теперь работаю по ночам. Конец, вот что это такое, конец.
Примечания
1
Выше 36 °C. (Здесь и далее примеч. перев.)
2
Кокни - просторечие коренных лондонцев, особенно уроженцев промышленного портового района Ист-Энд.
3
Акрофобия - патологическая боязнь высоты.
4
36,8 °C.
5
Герой пьесы шотландского драматурга Джеймса Мэтью Барри (1860–1937) "История любви профессора" в своих рассуждениях постоянно подменяет понятия.
6
"Вам это доставляет такое удовольствие, а мне стоит так мало труда" (фр.) - фраза, приписываемая знаменитой французской куртизанке.
7
Касл (castle) - замок (англ.).
8
Рук (rook) - ладья (англ.).
9
Панч - персонаж английского кукольного театра, Петрушка.
10
Во время описываемых в романе событий пабы закрывались в 23 часа; прием заказов на спиртные напитки прекращался за десять минут до закрытия.