Шок был таким сильным, что какое-то время Макгрегор не мог дышать. Когда дыхание вернулось к нему, болезненная дурнота ушла. Кожа пульсировала: космический корабль несся сквозь пространство. Макгрегор убрал руки с груди и снова увидел звезды. В кабине корабля пятеро астронавтов парили в невесомости и весело общались друг с другом. Одна из женщин ела сушеные вишни. Она бросила вишенку в открытый рот другого астронавта, но ягода двигалась так медленно, что оба успели посмеяться и обсудить совместный эксперимент по выращиванию гороха, прежде чем вишня добралась до адресата, который слопал ее прямо из воздуха. В детстве Макгрегор пытался есть как астронавт - порошковые напитки и белковые батончики в вакуумной упаковке. А теперь он ощутил кисловатую сладость сушеной вишенки!
Когда он вернулся в спальню, Сильви уже оделась и укладывала в сумку вещи, которые оставляла у Макгрегора дома.
- Нет, Сильви. Я люблю тебя. Ты самый важный человек в моей жизни.
- Я тоже люблю тебя, Джеральд. Ты сделал выбор.
Наконец она нашла силы посмотреть на него.
- Смотри, Сильви, ракета целой и невредимой совершила посадку на новой планете, - сказал он, тыча пальцем в грудь. - Это Марс. Смотри, четверо астронавтов выбрались наружу. В этот раз все идет хорошо.
- Они все вооружены, - с тревогой сказала Сильви.
- Для самообороны или для защиты от диких животных. Посмотри, какая планета, Сильви. Небо красное! Ты чувствуешь запах? Пыль пахнет цветами и ванилью. Они в безопасности.
Он действительно ощущал запах пыли и несказанно радовался этому. Он чувствовал, как горячий ветер ласкает его кожу.
- Они не в безопасности, Джеральд. Скорее всего, они привезли с собой микробов, которые уничтожат все живое на новой планете. Или они попытаются забрать у марсиан их реликвии, и начнется война. Я много раз все это видела. Больше не могу.
- Но посмотри же! Астронавты встретили марсианскую семью, пару взрослых и двоих детей. Они общаются. Все дружественно настроены. Это видно по жестам.
Макгрегор смотрел на руки марсиан, их пальцы, длинные и элегантные, по сравнению с которыми руки землян казались толстыми обрубками. Небо над ними переливалось красным и оранжевым, как угли в костре. Макгрегор представил, как марсиане и земляне сидят вокруг костра - и вскоре они действительно сели вокруг костра и завели телепатическую беседу, жарили марсианскую рыбу и гигантские грибы, которые марсиане выращивают в подвалах.
- А как насчет пятого астронавта? - спросила Сильви.
- Он остался у ракеты.
- Он сидит там, пьет виски из горла. Я даже слышу, как он всех проклинает.
- Нет, - сказал Макгрегор, хотя знал, что она права. Это человек не был похож на остальных. Он подозрительный и злой. А теперь вдобавок пьяный и вооруженный.
- Кто-то обязательно погибнет, - сказала Сильви. Она отвернулась от него и уложила в сумку тапочки и халат. - Рано или поздно кто-то обязательно умрет. Не вздумай отрицать.
- Рано или поздно мы все умрем, дорогая.
- Я не хочу об этом думать.
- Ты посмотри, как в сумерках отражают небо марсианские каналы. Они напоминают мне твои глаза, Сильви.
Макгрегор закрыл глаза, чтобы представить себе эту картину, и услышал, как хлопнула дверь. Он хотел бежать за ней, но ему было необходимо досмотреть историю до конца. Как сказала Сильви, большинство его историй кончались скверно, как браки завершаются смертью или разводом. Он решил, что стоит попробовать следить за историей как можно дольше, что это может предотвратить или отодвинуть катастрофу так же, как он сможет убедить Сильви дать ему второй шанс. Возможно, надо бежать за ней и молить, чтобы не уходила? Но, с другой стороны, иногда читателям, зрителям и слушателям необходимо узнать, чем все кончилось.
* * *
Макгрегор и Сильви расстались полюбовно, ни о чем другом Макгрегор и мечтать не мог. Он созвал срочное заседание совета директоров, и все с ним согласились, что обязанности президента компании должна взять на себя Сильви, Макгрегор же сохранит за собой контрольный пакет акций и вернется к работе в качестве инженера. Он с облегчением перенес свои вещи из отцовского кабинета на рабочий стол в мастерской. В начале августа Сильви заехала к нему домой за своей зимней одеждой, которая хранилась на чердаке. Она открыла дверь своего недавно купленного электромобиля и вышла на засыпанную гравием дорожку. На ней был облегающий брючный костюм серого цвета. Туфли на высоком каблуке едва прикрывали ее красивые пальцы. Острые каблуки пронзили гравий и увязали в земле.
- Жаль, что у нас ничего не получилось, - сказала Сильви. - Наверное, мы - одна из твоих трагических историй.
Макгрегор уложил в багажник электромобиля последнюю коробку с теплыми вещами и пригласил бывшую невесту зайти выпить кофе. Когда она отказалась, он снял очки и протер их полой рубашки.
Надев их обратно, Макгрегор увидел, что Сильви улыбается и качает головой, глядя на него как на ребенка. Когда она выехала на улицу, Макгрегор выглянул за ворота, провожая взглядом серебристый электромобиль, похожий на космический корабль. Тогда же ему в глаза бросился рекламный щит "Окружной ярмарки", с 4 по 9 августа. Это же сегодня, удивился Макгрегор. Он ощутил знакомое покалывание кожи, и его сердце бешено забилось. Будет ли там девушка в картинках? Он видел ее в своих снах и историях, но до сих пор не порывался отыскать. Он мог только надеяться, что мадам Игле не удалось подыскать дочери подходящего мужа. Ну, конечно, не удалось, ведь девушка знала, чего хочет! Макгрегор хотел ее увидеть, потеряться в ее пронзительных видениях, услышать, как она поет, заглянуть в ее глаза за стеклами очков в темной оправе. Он стыдился таких мыслей, пока был обручен с Сильви, но теперь ничего не удерживало Макгрегора от того, чтобы навестить ту девушку и познакомиться с ней поближе. А теперь, когда у него есть собственные истории, она и сама может захотеть его увидеть.
О рассказе "Татуировка"
Когда я писала "Татуировку", то думала прежде всего о "Человеке в картинках". Я долго подозревала, что такие татуировки не ограничиваются кожей, и теперь подтвердила это. Рассказ дал мне возможность посмотреть, как истории путешествуют по телу человека. Рэй Брэдбери - один из важнейших американских философов, и меня с детства вдохновляли его произведения.
Для меня большая честь попасть в этот сборник. Спасибо Хайди Белл за помощь с рассказом.
Бонни Джо Кэмпбелл
Перемотка
(Одри Ниффенеггер)
Стоя на верхней палубе, у носового ограждения, Елена наблюдала, как корабль под странным углом пытается пройти низкий каменный мост. Рядом с ней молча стояли еще несколько человек, а палубой ниже команда работала над проводкой корабля. На корме оркестр играл Эллингтона; должно быть, там танцевали пары - аккуратно, сосредоточенно. Большинство пассажиров спали в каютах внизу.
Когда Елена уходила из своей каюты, ее отец, Льюис, тоже спал - без зубных протезов щеки и губы ввалились, через приоткрытый рот вырывался негромкий храп. Это зрелище ее пугало.
- Лишь бы он утром проснулся, - молилась она каждый вечер, хотя была не особо верующей. - Пока что не забирай его у меня.
"Персефона" - не самое крупное круизное судно. На борту - триста пассажиров и сто пятьдесят человек команды. Елена прежде не бывала в морском круизе и мысленно приготовилась к игре в лото, морской болезни и навязчивым попутчикам, хотя отец убеждал ее, что это "совсем не такой" круиз.
- Он тихий, в основном - экскурсии по церквам и лекции о Матиссе. Ты же никогда не была в Риме или Барселоне, тебе понравится. Средиземноморье в июне очень спокойное. Не волнуйся ты так, маленькая.
Она кивнула и улыбнулась. Конечно, ей понравится - он же хотел, чтобы ей понравилось.
Корабль шел задним ходом, а потом стал поворачивать, удаляясь от порта и моста. Они шли по каналу; два дня стояли в Севилье. Елена сходила на экскурсию в монастырь, очень грустный монастырь, относящийся к нищенствующему ордену клариссинок. Все монахини в нем были родом из Африки, и до последнего времени в монастырь не открывали посторонним, но потом нищенствующие клариссинки стали слишком уж нищенствующими и теперь продавали выпечку и пускали туристов за несколько евро с носа. Елене было их жалко. Она думала о Сикстинской капелле и соборе Святого Петра, на которые пришлась ее самая первая экскурсия.
- Мне казалось, что они могут как-то перераспределять богатство? - сказала она отцу, вернувшись на корабль.
- Не думаю, что монахини находятся достаточно высоко в пищевой цепочке, - ответил он.
На монастырских печных трубах свили гнезда аисты. Увидев их, Елена чуть не расплакалась.
Канал был достаточно узким, и "Персефоне" пришлось двигаться обратным ходом, кормой вперед. Севилья казалась спокойной и желтой от света электрических фонарей по берегам канала. Корабль двигался медленно. Дома на берегах редели. Елена пыталась вспомнить, куда они направляются теперь… Лиссабон. Потом домой. Перелет до Лондона и оттуда - к себе, в Чикаго.
Льюис выглядел усталым еще до того, как путешествие началось. В аэропорту он пробормотал:
- Елена, погоди, - и оперся на трость в середине очереди на досмотр.
Она поняла, что ему следовало бы передвигаться в инвалидном кресле, и с болью в сердце вспомнила, как он всегда наотрез отказывался садиться в коляску. Собравшись с духом, она все равно спросила, и, к ее изумлению, отец кивнул - он тяжело дышал, не открывая глаз. Служитель аэропорта прикатил кресло, и Льюис утонул в нем, скрестив руки на груди. Трость торчала над ним, как посох пастыря. Елена путешествовала мало, Льюис разъезжал постоянно; для него такие ситуации стали привычными, Елена же нервничала, глядя, как проводник катит кресло к выходу на посадку. Она видела, как отец сидит свесив голову, и призналась себе, наконец, что он страшно стар.
- Когда это случилось? Всегда был в порядке и вот…
Ее мать скончалась в феврале. На корабле Елена заняла ее место. Она спала на узкой койке, где должна была спать мать, ела безвкусную еду, изначально предназначавшуюся для матери. Льюис с достоинством принял отсутствие Норы; он говорил: "Твоей матери бы понравилось" или "Твоя мать всегда делала так", - но никогда не давал Елене почувствовать, что предпочел бы ей компанию жены. В детстве Елена как-то украла материнскую помаду и спустилась на завтрак с алыми губами. Родители только переглянулись с улыбкой и сделали вид, что не заметили отпечатков губ на стакане дочери. Так же и тут. Елене - сорок пять лет, и она много младше любого пассажира судна.
Другие пассажиры ходили по палубе парами. Все они были седыми и сгорбленными, но поразительно дополняли друг друга: все мужья наклонялись к женам, когда те шептали им что-то на ухо, все тщательно наряжались к обеду, держались за ограждение, сжимая в другой руке бокал вина или коктейль. Елена подумала об Эване: "Через сорок лет мы с ним выглядели бы так же?" Когда она познакомилась с Эваном, ей было двадцать восемь, а ему тридцать шесть. Ей долго казалось, что он вот-вот сделает ей предложение, и она терпеливо ждала. А через четырнадцать лет, когда он бросил ее и женился на девушке вдвое ее моложе, Елена поняла, как была наивна и доверчива и какой сволочью был он; но что уж теперь, она впала в тихую, непреходящую ярость.
Она была бы не прочь что-нибудь выпить, но летаргия не отпускала ее от борта. Канал как будто отматывался от корабля, и у Елены возникло ощущение, что время отматывается назад, что прошлое можно исправить. "Отец бы не постарел, мама бы не умерла, Эван вернулся бы, и у нас были бы дети, все было бы по-другому, я изменю все. Я все изменю". Из-за ее спины выплывали деревья и дома. Канал расширялся, теперь в нем попадались лодчонки. Скоро судно развернется и пойдет носом вперед. Все вокруг поглощали темнота и расстояние.
Одна из женщин недалеко от Елены уронила трость, и ее муж с трудом нагнулся и подобрал женину потерю. "Как он заботится о ней, - подумала Елена. - Обо мне никто не заботится; всегда я за кем-то ухаживаю". Ребенком она была очень робкой, боялась незнакомцев, грома, соседского пуделя, эскалаторов, всего нового, громкого - по сути, всего, что двигалось. Мать не отпускала ее далеко от себя, целовала в ушко и шептала ободряющие слова. Отец привозил смешные презенты - малюсенький шелковый зонтик из Парижа, жестянку зеленого чая из Киото.
- Все хорошо, маленькая, я с тобой. А теперь задай им.
Я профукала свою жизнь.
Она представила себе клариссинок в аккуратных монастырских кроватях, в безопасности своей веры. Хорошо, наверное, верить. Льюис и Нора к религии относились с безразличием. Лет в десять Елена спросила их про Бога. Льюис отвел ее в синагогу, Нора сводила в церковь, а потом родители осторожно спросили, хочет ли она еще раз посетить одно из этих мест. Уловив отсутствие у них особого энтузиазма, Елена ответила "нет". Теперь она задумалась, во что верит ее отец сейчас, когда он так близок к смерти, когда смерть уже забрала ее мать. "Он ничего не боялся". Сегодня он с улыбкой смотрел на танцующих.
- Не желаете? - спросил он у дочери.
- У тебя же сердце, - ответила Елена.
- Так не я, ты должна танцевать. Иди же.
Она только покачала головой и осталась сидеть рядом с ним.
Елена перегнулась через борт. Где-то там была вода, она слышала ее плеск. В первый день на корабле капитан собрал всех пассажиров. Им показали, как пользоваться спасательными жилетами и куда идти, если завоет сирена. Им сказали, чтобы ни в коем случае не пытались нырять с борта судна: до воды очень далеко, можно свернуть себе шею или утонуть. Тебя могут сожрать акулы. Тебя могут вообще никогда не найти.
"Как я хотела бы отдать ему остаток своих лет, - подумала Елена. - Папа знал бы, что делать с дополнительной половиной жизни. Для меня это только обуза". Она закрыла глаза и попробовала молиться. Потом вдруг почувствовала себя дурочкой.
Канал уже достаточно расширился, и корабль смог развернуться. Мир обернулся вокруг Елены и открыл перед ней следующий по курсу объект - корабль готовился пройти под гигантским мостом. Она запрокинула голову, чтобы рассмотреть изнанку моста, нависшую над кораблем низкой и грозной тенью. Ей стало дурно. Она опустила взгляд и увидела свои руки на поручне - незнакомые, узловатые, покрытые пятнами.
"О! - подумала она. - Неужели все так просто?" Она потрогала свое дряблое, морщинистое лицо, посмотрела на обвисшую одежду. Сердце стучало; в глазах все расплывалось. Все тело болело и ныло. Окружающие звуки доносились, словно через вату. Корабль шел своим курсом. Елена заковыляла вдоль поручня обратно в каюту в радостном предвкушении сюрприза, который ее там ждет.
О рассказе "Перемотка"
В июне 2011 года я сопровождала подругу в круизе по Средиземному морю. Корабль был небольшим (для круизного судна), и большинство пассажиров составляли британские пенсионеры, многие из которых следовали по этому маршруту уже не первый раз и знали друг друга. Моя подруга тоже была завсегдатаем таких круизов. Она путешествовала вместе с мужем, а после его смерти компанию ей составляли друзья. В ресторане мы встречались с разными людьми, и когда наши соседи по столу узнавали, что я писательница, они обязательно спрашивали:
- А вы напишете про этот круиз?
- Нет, нет, - отвечала я. - Я всего лишь сопровождаю подругу.
Прежде чем взойти на корабль, я уже решила написать ответ на "Детскую площадку" Брэдбери. Этот рассказ всегда казался мне в равной степени ужасающим и трогательным, прекрасным воплощением ужасов родителей и детей. Я бродила по палубам корабля, разглядывала других пассажиров и думала о невозможных подарках, а от этой мысли был лишь шаг к идее обмена между взрослой дочерью и ее постаревшим родителем - вместо родителя, занявшего место ребенка.
Так что я все-таки написала про круиз, и если кто-то из пассажиров прочтет этот рассказ, то пусть простят мне такую дерзость. Я не устояла перед искушением.
Одри Ниффенеггер
Земля (сувенирная лавка)
(Чарльз Ю)
Приезжайте на Землю! Да, на ту самую Землю. Многие думают, что мы закрыты на реконструкцию. А вот и нет! Мы работаем в обычном режиме.
Надо признать, тут существует некоторая неразбериха.
Сначала мы назывались "Земля: планета". Потом у нас появилась жизнь. Славные были деньки, что говорить!
Потом, очень недолго, мы были "Землей: скопищем цивилизаций".
До тех пор пока не истощились запасы горючих ископаемых и не развалились все суверенные государства. Лишь немногим счастливчикам удалось убежать с Земли и отправиться на поиски новых миров для колонизации.
Затем - кажется, целую вечность - мы были "Землей: ничего интересного здесь уже нет".
Так продолжалось достаточно долго. Потом еще долго-долго. И еще дольше.
А потом, чуть погодя, худо-бедно освоив другие планеты, люди принялись ездить на Землю в отпуск. Родители возили сюда детей, учителя проводили экскурсии для своих классов, пенсионеры прибывали группами по двадцать-тридцать человек. Им хотелось увидеть, откуда произошли их далекие предки. Но здесь не было ничего. Дети, родители, пенсионеры и учителя уезжали разочарованными. "Это что?" - говорили они. Или даже: "В общем, неплохо, наверное. Но я ожидал большего".
И вот, будучи предприимчивым биологическим видом и все такое, мы собрались, крепко подумали и перестроились в "Землю: музей". Нам казалось, что это отличная мысль.
Мы объединили ресурсы и собрали все, что сумели найти. Честно признаться, осталось не так уж и много хорошего материала после упадка "Земли: скопища цивилизаций". У кого-то нашлась запись Марии Каллас, поющей партию Виолетты в "Травиате". Нам всем очень понравилось, и мы ставили запись в музее. Еще у нас, кажется, был телевизор, и на нем шли отдельные выпуски "Сегодня вечером с Джонни Карсоном". А главной достопримечательностью музея стала картина, написанная кем-то там, с какими-то цветами. Никто не помнил ни имя художника, ни названия картины и даже цветов, но мы ни капельки не сомневались, что на каком-то этапе в истории живописи, а стало быть, и в истории человечества это была значимая картина, и мы поместили ее в самом просторном зале в центре всего.