Существительное остается
– Больной Леви, в процедурную!.. Больной Леви, где вы? Больной Леви!
Я сидел среди других ожидающих очереди прямо перед дверьми процедурной. Ждал этого вызова. Медсестра выкликнула раз, и другой, и третий, а я молчал и не хотел подниматься. Не хотел не потому, что у меня все болело, и подняться было физически тяжело – я бы и на карачках пополз. Но меня назвали неправильно, меня обозвали.
Нельзя обзывать человека больным. "Мой больной", "твой больной", – говорим мы, врачи, меж собой – это ладно уж. А вот самого человека в глаза обзывать больным – преступление, маленькое, но преступление. А иногда и большое.
Внушение, скверное внушение. Неосмысленное, тупое. Или злодейское – если с намерением: запугать человека, внушить ему тревогу и страх, поставить в зависимость и драть деньги или направить, куда ему не надо…
Вот опасность главная – дурноверие. Инвалидизация самовосприятия: принятие роли больного, вхождение в эту бытность. Установка на болезнь, самопрограммирование болезни, дурная вера. Отождествление себя со своей болезнью.
– Но это же правда, я же и в самом деле болею. Я больной человек…
Болеете, да, ну и что же?.. Правда и то, что все мы – существа смертные. Основание ли это, чтобы врач, смертный врач, обращался к вам со словами:
– Смертный такой-то, пожалуйте ко мне в кабинет! Будем знать, чем больны, но не будем верить, что мы – больные.
Будем понимать болезни свои, но не будем больными себя считать и чувствовать. Будем себе говорить и напоминать: я человек здоровый с такой-то болезнью, болею, но человек я здоровый.
"Больной" – прилагательное, а не существительное. Существительное – человек. Прилагательное прибавляется и отлагается. Существительное остается.
Ода кривизне
искусство быть сумасшедшим
"Почему не могут все быть неправы, а я – прав?
Сколько всякого бреда в головах у массы народа, вы еще от этого не устали?.. И разве не было в истории Коперников и Галилеев? Разве не бредом казались в свое время многие великие открытия не только непросвещенной толпе, но и почтенным мужам науки?.. Разве не были бредами, охватившими массы людей, нацистская и коммунистическая идеологии?.. А если речь идет о вещах, которые известны данному человеку лучше, чем кому бы то ни было?.. Кому лучше знать о поведении жены, как не живущему с нею мужу? Кому как не самому человеку, знать об отношении к нему окружающих, если он долго и внимательно следит за всеми его нюансами и уже давно заметил, что за ним идет слежка?" – убеждал меня пациент, научный работник, выдающийся математик.
Я верил ему – в общем: он прав был по отношению ко всем общим случаям, кроме некоторых частных, включая и свой собственный. Не хотелось напоминать о таких жизненных вариантах, когда о поведении жены как раз муж знает меньше других – он и сам о таких вариантах знал, это его и терзало.
На бред и суда нет.
И твой бредок поместят в рядок, закричат "продается" – дурак найде
У моей кобылы сивой
хоть и бред, зато красивый.
У него был грубый бред ревности и элегантный, изысканный, великолепно систематизированный бред преследования, похожий на стройную математическую теорию. Он был классическим параноиком.
По ту сторону интуиции
"Патологическая интуиция" – определил бред русский психиатр Гиляровский. Блестяще, но… Какая интуиция патологична, какая нормальна, остается догадываться. Или – уславливаться.
Стержневое свойство бреда – чувство достоверности, сопровождающее более или менее последовательные выкладки рассудка; внутренняя убедительность, безусловная, не оставляющая место сомнению. Я бы даже сказал, внушительность.
Но это чувство достоверности, эта убедительность и внушительность присущи переживаниям всякого человека и держат в своей колее любое мышление. Сколько раз на дню приходится убеждаться: люди здоровые так же непробиваемы, как и больные, так же, если не хуже, уперты в своих убеждениях, явно нелепых. Так же, как и больные, не знают, не понимают и не хотят знать и понимать, откуда берутся их изначальные интуиции, исходные положения, аксиомы мысли.
Сколько бредятины на книжных прилавках, как она прет из радио и с телеэкранов, какой бредлам в интернете… И поневоле спрашиваешь себя: в чем же разница между бредом больных и заблуждениями здоровых? Не условность ли это, не общественный ли договор в данном месте и времени – что чем считать: суеверием или бредом, религией или бредом, идеологией или бредом, враньем или бредом, интуицией или бредом, мифом, искусством, поэзией или бредом, здравым смыслом или опять же бредом?..
Кое-как различает все это, раскладывает по своим полочкам только практика. Только опыт и… Чувство достоверности, вот эта самая интуиция, которая запросто может оказаться и тем же бредом.
Во всяком бреду прячется жало истины, и во всякой истине – в ее человеческом выражении – кроется, а иной раз и торчит и кровоточит – жало бреда. Где грань между бредом и заблуждением?.. Там, где мы ее проведем – где условимся. Бредом можно назвать заблуждение, у которого нет шансов быть принятым за истину в данном месте и времени, в данной человеческой общности.
Другое определение: интуиция без обратной связи или с ложной обратной связью.
Женщина верит в колдовство и твердо убеждена, что приятельница, с которой она поссорилась, навела на нее порчу, от этого у нее "трещит голова".
Не переубедишь, что не от этого, проще присоединиться и "снять порчу" каким-нибудь псевдо-магическим, понятно-непонятным для нее, внушительным ритуалом.
Я спрашиваю себя, бред ли это, и чувство внутренней достоверности мне подсказывает: нет, в клиническом смысле не бред, хотя полная чушь. Результат внушенного предрассудка. Среда, воспитание, недообразованность, помощь желтых СМИ.
Женщина в основном более или менее адекватна, и я решаюсь "снять порчу" – вхожу в роль и как бы снимаю, заодно поднимаю настроение, подлечиваю сосуды…
А вот программист, выросший в интеллигентной семье. С детства немного замкнут, не то чтобы со странностями, но несколько на особицу. С некоего времени стал ощущать "треск в голове". Утверждает, что это сосед по лестничной клетке, давно плохо к нему относящийся, намеренно влияет на его организм. "Как влияет?" – спрашиваю. – "Ну, вы понимаете. Телепатически. Возможно, с помощью своего компа…" – "Зачем ему это?" – "В целях эксперимента. (Специфическая усмешка). Чтобы получить удовольствие от своей власти… Компьютерный вирус знаете как в программы внедряется?.." Все понятно. Дальше вероятны (хотя не обязательно) слуховые галлюцинации. Переубеждать не надо, а надо лечить, иначе все может кончиться скверно.
Диагноз, который лучше не ставить?..
И закономерно, и неудобно, неудачно, что медицина в лице психиатрии, с ее претензией на научность и объективность, пользуется как рабочим понятием этим замызганным бытовым термином, окрашенным однозначно-негативно, чуть ли не ругательством. Бред – синонимы: ерунда, чепуха, чушь, фигня, бессмыслица, нонсенс…
Пациенту можно сказать, что у него диабет или опухоль, это не нарушит контакта. Но объявить человеку, что у него бред, – значит сразу поставить между ним и собою стену. Сразу недоверие и отчуждение, а то и враждебность, включение в этот вот самый бред…
Я вплотную сталкивался с этими стенами, со всеми их выступами и проемами. Разными бывают под ними фундаменты, почвы, основы.
Один и тот же бредовый сюжет, например, – преследование, имеет неисчислимое множество разработок. Бред преследования, самый частый вид бреда, густо замешен на самой патологически-продуктивной эмоции – страхе. Происходит проекция: страх, мечущийся внутри, ищет себе внешнее содержание, ищет свой предмет (точно так же, как ищет его агрессивность, злоба) – и, конечно, находит…
Бред может возникать и на почве хронического алкоголизма или наркомании, и вследствие возрастных изменений психики, и как толкование каких-то телесных ощущений, причины которых неведомы или ведомы… Первоосновой может быть и какое-то нарушение мышления, дефект логики, иногда грубый, иногда тонкий, едва уловимый, а иногда и логика слишком логичная, упирающаяся в абсурд. "Все убеждения неправильны, – сказал тот пациент-математик. – Даже это", – подумав, гениально добавил. Еще подумав, сказал: "Я давно подозреваю, что человек – половой орган Бога".
Не содержание убеждения, не степень его несоответствия действительности, не стойкость, не безнадежность – а только личность, характер и душевное состояние человека, конкретного, вот этого человека, – определяют, может ли наш брат психиатр считать это убеждение бредом его больного сознания или чем-то иным – скажем, бредом условно здоровых членов безусловно больного общества.
Ода кривизне
Мне с детства тихо ненавистен
наставник – выпрямитель истин.
Моя кривая голова
дозналась: истина крива.Кривится лист, кривится пламя,
вода клубится облаками
и в землю, что ее влечет,
по кривизне земной течет.Не прям божественный порядок,
и в радости небесных радуг –
игра преград и гроздья дуг,
и Солнце всем и враг, и друг.Во всей природе – примесь бреда,
всё либо "пере", либо "недо",
всё прячет переносный смысл,
вкус жизни сладок, солон, кисл,плод счастья горек, снова сладок…
Не прям божественный порядок,
не прям! – и в яви, и во сне
вся жизнь течет по кривизне.Я не люблю прямоголовых,
свод неба выпрямить готовых:
у них извилина одна –
и та прямая как струна,
а ведь струна, чтобы звенела,
должна кривиться то и дело.
Любить и думать головой
возможно только по кривой!
Да, так – и земля крива, и жизнь крива, и развитие не по прямой идет, а по спирали, и мысль творческая однолинейной не может быть. Единственная прямизна требуется от человека: прямизна совести. Прямизна души – цветаевская "стальная выправка хребта" – внутренняя вертикаль. И у мысли должна быть прямая, вертикальная совесть. Мысль с кривой вертикалью, ведущей человека не вверх, а вниз, к звериному состоянию, и есть бред.
Дорогие мои сумасшедшие
из интервью
Что для вас означает понятие "психическое здоровье", что такое "норма"? Существует ли в принципе норма психического здоровья?
– Для человека, подробно знакомого с клинической психиатрией и неврологией, с одной стороны, а с другой – с широчайшим спектром психологического разнообразия вне клиники, вопрос "существует ли норма" звучит наивно, почти как вопрос, существует ли небо.
Правомерней спросить, что нам сегодня удобно считать психическим здоровьем, а что – отклонением от него. Отклонением до степени, именуемой болезнью, или отклонением не доходя до этой степени – а быть может, и превышая…
Норма и болезнь даже в общей медицине – понятия в немалой мере относительные и условные, а в психологии и психиатрии – в мере огромной. Есть, конечно, какие-то общечеловеческие рамки, общепонятные границы здравого смысла. В одной из своих записок Гиппократ определил самый существенный признак психического расстройства: состояние, при котором на человека не действует очевидность, действительность воспринимается искаженно, душа слепнет и глохнет, а мысль сама собою не управляется.
Здраво звучит и такое определение германского психиатра Курта Шнайдера: психопат – человек, который либо понапрасну страдает сам, либо понапрасну заставляет страдать других. Все, что лежит вне рамок этого определения, можно вроде бы считать областью нормы. Но – как посмотреть, как понимать, что такое напрасность или ненапрасность…
Здоровье и болезнь, норма и ненормальность – понятия, складывающиеся социально-исторически. Медики, давая такие определения, не свободны от общественного менталитета, от условностей своего времени. То, что сегодняшние психиатры России и Запада считают шизофренией, психопатией, неврозом и т. п., в Африке, Индии, Китае и мусульманском мире считается чем-то иным, в античном мире считалось совсем другим, в библейские времена и подавно.
Придет время – оно уже близко – когда и в зоне нашего менталитета "шизофрения", как и остальные психиатрические наклейки, уйдет в отставку, останется в словаре лишь как малопонятный архаизм, а потом забудется. Поля реальности, которые худо-бедно покрывали эти понятия, будут рассматриваться совсем из другой системы координат.
Уже после первых двух-трех лет работы в психиатрии я понял, что не смогу помогать людям, если буду вслед большинству коллег принимать психическую норму за абсолют и непреложный стандарт, а что вне того, то от лукавого – от ненормальности, от болезни. Главной вехой моего развития как психиатра стало понимание многомерности душевной жизни и многообразия психического здоровья. Не все виды здоровья вписываются в социальную реальность, не все и должны вписываться. Не всем нужно быть так называемыми нормальными. Есть отклонения, необходимые и для человечества, и для данного отдельного человека.
Главная фишка психиатров, "шизофрения", буквально означает расщепление (ума, души, личности). Но душа, ум и личность не цельны, расщеплены, лоскутны и у так называемых нормальных людей, только не явно – привычно. Самую что ни на есть железобетонную норму чаще всего и сокрушает и обращает в руины, как землетрясение, прорыв темных глубинных сил патологии – звериный бунт подсознания…
Быть нормальным – ужасная психическая нагрузка, не все ее выдерживают. То, что мы называем психозом – только наружность непонимаемой нами внутренней жизни. А некоторых людей считают психически больными лишь потому, что они не принимают господствующих в социуме стандартов.
Помню, как поразило меня на первом году работы, когда один из опытных, тертых психиатров, моих старших коллег, сказал по поводу пациента:
– У него шизофреническая честность.
– Это как – "шизофреническая честность"? – опешил я.
– Ну так, шизофреническая. Только шизофреники могут быть такими… Патологически честными.
Он смотрел на меня так, что мне захотелось спрятаться…
Работая в психиатрических клиниках и диспансерах, не переставал удивляться, как много среди пациентов людей добрых, отзывчивых, совестливых. И это притом, что многие из них страдают от своей подозрительности, от ревности, от навязчивостей и страхов, бывают одержимы приступами ярости, бредом преследования и так далее.
Выходя из больничных стен, острее чувствовал, как много среди людей, казалось бы, реалистичных, трезвомыслящих и успешных, ограниченных тупарей и жлобов, равнодушных эгоистов и сволочей, разрушающих жизни других, собственных детей в том числе…
Нет, – говорил я себе, – я не поклонник этой нормальненькой публики. Я на стороне сумасшедших, моих милых, хороших, искренних сумасшедших…
Дорогие мои сумасшедшие,
под другие крыши забредшие,
собирайтесь ко мне домой,
как заждался я, Боже мой.Я зову вас не на лечение,
не готовлю вам развлечение,
нет, не пить и не морды бить,
а уметь сумасшедшим быть.Да, искусство быть сумасшедшим,
как подсолнух зимой расцветшим,
никому не сделав бо-бо –
это, братцы, жлобам слабо.Если кто-то с собой не справляется,
пусть отрада в него вселяется.
Да поможет нам Благодать
с темной силищей совладать!Настоящий Живой Сумасшедший,
в подземелье звезду нашедший,
как вода побеждает сталь,
как травинка пробьет асфальт.Он и с Богом затеет шуточки,
он займет у Него три минуточки.
Он прорвется к Нему в кабинет,
а Его там и вовсе нет –
Богу сиднем сидеть не нравится!И тогда он домой отправится
и заботиться станет о том,
чтобы кактус раскрыл бутон,
чтобы котик на солнце жмурился,
чтобы хмурый чудак расхмурился,
чтобы, смерти чихнув в оскал,
одуванчик пробил асфальт…
Понимание душевных страданий и необычных переживаний лишь как "отклонения" и ничего сверх того – есть знак тяжкой духовной болезни общества: невменяемой ограниченности, присвоившей себе звание нормы.
В отличие от стоматологов и хирургов, осуществляющих свое ремесло в рамках установленной предсказуемости результатов, психиатры узаконенно ловят рыбку в мутной воде.
Диагнозы – "шизофрения", "невроз" и прочая – разные способы обзывания неизвестного, загораживающие от заинтригованной публики, словно мантия фокусника, простое, как мычание, непонимание.
Профессиональные обыватели от психиатрии, наделенные экспертными полномочиями, привыкают врать не только пациентам и их родным, но и самим себе…
Вы так строго судите свою профессию и коллег, что впору спросить, а не лучше ли вообще упразднить психиатрию, закрыть больницы, отпустить всех больных…
– Это был бы воистину акт сумасшествия. Разумеется, и больницы нужны, и психиатрия нужна – и нуждается, как и все общественные институции, в развитии и преобразовании. Довольно обширен разряд случаев, когда нет пока что иного способа спасти человека от самого себя или спастись от него, кроме как поместить в дурдом и кормить химией. Обычно на химии крыша, съехавшая набекрень, перемещается на другой бекрень, в так называемую ремиссию. Случается и так, словами Толстого, что, несмотря на лечение, больной выздоравливает.
Среди психиатров, конечно же, есть люди добросовестные и искусные, люди понимающие и помогающие. Добро не оставляет без попечительства ни одного уголка на земле, приставники его работают как в правительстве и в церквах, так и в тюрьмах и общественных туалетах. Настоящие Психиатры встречаются – но Настоящей Психиатрии как системы и традиции в нашем большом земном дурдоме еще нет – она только посверкивает как обещание то в лице какого-нибудь духовно одаренного человека, то в хорошем театре или кино, то в хорошей музыке и поэзии…
Вам не кажется, что в последнее время наулицах, в транспорте и общественных местах все чаще встречаются люди странные, неадекватные, а иногда и явно больные?
– Да, пожалуй, такого народа прибавилось.
Чем вы это объясняете?
– Могу лишь предполагать. Прежде всего, состав этой странной публики не однороден. Наметанным глазом вижу что большая часть – не больные, просто люди, не вписывающиеся в жизнь или опустившиеся. Вносит свою лепту и алкоголь, и наркотики. А некоторые психически нездоровы. Таких раньше силком распихивали по больницам и колониям, теперь относятся к ним терпимее.
Это хорошо или плохо?
– Хорошо до определенных пределов. В государственных учреждениях и в правоохранительных органах психолого-психиатрическая строгость в подходе к кадрам должна быть повышена.
Тех, кто "не вписывается в жизнь", стало больше?
– Пожалуй, не столько больше, сколько заметнее по виду. Их всегда было немало, людей неправильных, странных и трудных для других и себя самих. Некоторые являют собой золотой фонд человечества, богато и оригинально одарены – вспоминаются сразу великие поэты Данте и Хлебников, гениальный пианист Гленн Гульд…