Среди многих других открытий работа Чиксентмихайи помогла подтвердить теорию, которую он развивал на протяжении всего предшествующего десятилетия: "Лучшие моменты в жизни, как правило, случаются тогда, когда тело или ум человека до предела напряжены в добровольном усилии при выполнении какой-либо трудной и достойной задачи". Чиксентмихайи называет такое состояние потоком (flow) – термин, который он популяризировал в 1990 году выпустив книгу с тем же названием. На тот момент такое открытие противоречило общепринятым представлениям. Большинство людей предполагало (как предполагают и до сих пор), что счастливыми их делает отдых. Мы все хотим меньше работать и проводить больше времени в гамаке. Однако результаты, полученные Чиксентмихайи при помощи "метода выборки переживаний", доказывают, что большинство людей понимают это неправильно:
Как ни парадоксально, наслаждаться работой в действительности проще, чем свободным временем, поскольку, будучи потоковой деятельностью, она имеет заранее заданные цели, механизмы обратной связи и установленные задачи – все это поощряет человека к вовлечению в работу, к концентрации и потере себя в ней. Для свободного же времени, с другой стороны, никаких инструкций не задано, оно требует гораздо больших усилий по формированию из него чего-то такого, чем можно наслаждаться.
Эмпирические измерения показывают, что люди, вопреки их представлениям, более счастливы, когда работают, и менее счастливы, когда отдыхают. И, как подтвердили исследования с помощью "метода выборки переживаний", чем больше таких потоковых ощущений случается за неделю, тем большее удовлетворение от жизни испытывает человек. Судя по всему, человеческие существа находятся в наилучшей форме, когда глубоко погружены в решение сложных задач.
Несомненно, существует взаимное пересечение между теорией потока и идеями Винифред Гэллахер, обрисованными в предыдущем разделе. В обоих случаях постулируется приоритет глубины перед поверхностностью, однако причины ученые объясняют по-разному. В работах Гэллахер подчеркивается, что важно содержание того, на чем мы фокусируем свое внимание: если мы уделяем наше сосредоточенное внимание значительным вещам и благодаря этому игнорируем поверхностное и негативное, то переживаем рабочий процесс как нечто более значимое и позитивное. Чиксентмихайи же в своей теории потока, напротив, по большей части безразличен к содержанию того, на что направлено наше внимание. Хотя он, скорее всего, согласился бы с исследованиями, приводимыми Гэллахер, его теория состоит в том, что ощущение погруженности само по себе дает большое удовлетворение. Нашему уму нравится сама задача, независимо от ее предмета.
* * *
К этому моменту должна быть ясна связь между сосредоточенной работой и потоком: сосредоточенная работа способна порождать потоковое состояние (Чиксентмихайи указывает, что состояние потока связано с предельным напряжением умственных способностей, концентрацией и растворением в текущей активности, – все это также применимо и к сосредоточенной работе). И, как мы только что узнали, поток порождает счастье. Соединив эти два понятия, мы получаем мощный психологический аргумент в пользу глубины. Десятилетние исследования, берущие начало от экспериментов Чиксентмихайи с "методом выборки переживаний", подтвердили, что сам акт погружения в работу упорядочивает сознание, придавая жизни ценность. Чиксентмихайи доходит даже до утверждения, что современные компании должны взять эту идею на вооружение, и настаивает на том, что "рабочие задания должны быть переформулированы так, чтобы как можно больше напоминать потоковую деятельность". Отмечая, однако, что такая переработка способна вызвать трудности и конфликтные ситуации (см., например, мои доводы из предыдущей главы), Чиксентмихайи тут же объясняет, что гораздо важнее, чтобы сами люди учились отыскивать благоприятные возможности для потока. В этом, в конечном счете, и состоит урок, который мы должны вынести из нашего краткого экскурса в мир экспериментальной психологии: необходимо строить свою трудовую деятельность на переживании потока, возникающем на основе сосредоточенной работы, и тогда это станет прямым путем к глубочайшему удовлетворению.
Философский довод в пользу глубины
Наш последний довод в пользу связи между глубиной и смыслом требует от нас отойти на шаг от нейробиологии и психологии и посмотреть на вопрос с философской точки зрения. И тут я обращусь за помощью к двум ученым, хорошо знакомым с данным предметом, – Хьюберту Дрейфусу, который более сорока лет был профессором философии в Беркли, и Шону Доррансу Келли, на момент написания этой главы возглавляющему философский факультет в Гарварде. В 2011 году Дрейфус и Келли опубликовали книгу "Сплошное сияние" (All Things Shining), где исследуется эволюция понятий священного и значимого на протяжении истории человеческой культуры. Ученые задались целью реконструировать эту историю, поскольку их беспокоило то, что она заканчивается. "Прежде мир, в его различных формах, был миром священного, сияющего, – поясняют Дрейфус и Келли в начале книги. – Теперь это сияние, кажется, ушло безвозвратно".
Что же случилось в промежутке между тогда и теперь? Как утверждают авторы, можно ответить коротко: Декарт. Из декартова скептицизма произошло радикальное представление о том, что индивид, ищущий точного знания, превосходит Бога или короля, наделяющего истиной. Последовавшая за этим эпоха Просвещения, несомненно, привела к концепции прав человека и освободила от гнета многих людей. Однако, как подчеркивают Дрейфус и Келли, невзирая на все благо, достигнутое на политической арене, в области метафизического такое мышление изгнало из мира порядок и понятие священного, порождавшие смысл. После эпохи Просвещения человек был вынужден сам определять, что значимо, а что нет, – практика, которая может показаться слишком свободной и постепенно ведущей к нигилизму. "Метафизическое приятие Просвещением человека как независимого индивидуума приводит нас не просто к скучной жизни, – пишут Дрейфус и Келли, – оно почти неизбежно приводит к жизни, непригодной для проживания".
Эта проблема поначалу может показаться слишком далекой от наших попыток понять, как углубленная работа приносит удовлетворение, однако если мы перейдем к предлагаемым Дрейфусом и Келли решениям, то обнаружим новое глубокое понимание источника смысла в профессиональной деятельности. Связь между этими двумя предметами покажется не столь неожиданной, когда мы откроем, что ответ Дрейфуса и Келли на современный нигилизм опирается на ремесленное мастерство – то самое, с которого мы начали эту главу.
Мастерство ремесленника, доказывают Дрейфус и Келли в заключении своей книги, дает ключ к новому открытию чувства священного в ответственном подходе к своему делу. Чтобы проиллюстрировать это утверждение, они приводят в качестве примера ремесло колесника – ныне утраченное искусство изготовления деревянных колес для фургонов. "Ведь каждый кусок дерева отличается от другого, имеет свои неповторимые особенности, – пишут они в завершении пассажа, описывающего детали колесного ремесла. – Мастер, работающий с деревом, развивает глубокое понимание материала. Он должен оценить и использовать все его незаметные достоинства". Именно в этой заботе о "незаметных достоинствах" материала, отмечают авторы, ремесленник сталкивается с феноменом, который приобрел важнейшее значение после эпохи Просвещения: источником смысла, находящимся вне человека. Колесник не может произвольно решать, какие из достоинств дерева, с которым он работает, имеют ценность, а какие нет, – эта ценность уже заключена в материале и в той задаче, для которой он предназначен.
Согласно объяснению Дрейфуса и Келли, такое чувство священного является общим для всех ремесел. Задача мастерового, подытоживают они, "заключается не в создании смысла, но скорее во взращивании в себе самом навыка распознавать смыслы, которые уже существуют". Это освобождает ремесленника от нигилизма, присущего автономному индивидуализму, создавая упорядоченный мир, исполненный смысла. В то же самое время такая осмысленность кажется более надежной, нежели упомянутые источники из предыдущих эпох, – авторы имеют в виду что колесник едва ли станет использовать качества, неотъемлемо присущие сосновому брусу, для оправдания деспотической монархии.
* * *
Возвращаясь к вопросу о профессиональном чувстве удовлетворения: предлагаемая Дрейфусом и Келли интерпретация ремесленного мастерства как пути к осмысленности открывает глубинное понимание того, почему работа таких людей, как Рик Фаррер, находит отклик в столь многих из нас. Как могли бы сказать эти философы, радость на лице Фаррера, когда он работает, создавая произведение искусства из куска металла, есть признак наслаждения тем, что в современном мире существует лишь мимолетно, но имеет большую ценность: проблеск священного.
Поняв это, далее мы можем объединить чувство священного, укорененное в традиционном ремесленничестве, с миром интеллектуального труда. Сперва необходимо сделать два ключевых наблюдения. Первое может показаться очевидным, но все же следует подчеркнуть: нет ничего неотъемлемо присущего именно ручным ремеслам, когда речь заходит об этом конкретном источнике смысла. Любое занятие, относится оно к физическому труду или к умственному, требующее высокого уровня мастерства, может порождать чувство священного.
Развивая это утверждение, давайте отойдем от старины с ее работой по дереву и ковкой металла и возьмем более современный пример – компьютерное программирование. Вот цитата из интервью компьютерного гения Сантьяго Гонсалеса, описывающего свою работу:
Красивый код всегда краток и лаконичен, так что если вы его покажете другому программисту, он скажет: "О, вот это здорово написано!" Все равно, как если бы вы писали стихи.
Гонсалес говорит о компьютерном программировании точно так же, как работники по дереву отзываются о своем ремесле во фрагментах, цитируемых Дрейфусом и Келли.
В книге "Программист-прагматик", пользующейся большим уважением в сфере компьютерного программирования, он проводит параллель между программированием и старинными ремеслами более непосредственно, цитируя в предисловии кредо средневековых каменотесов: "Обтесывая камни, думай о соборах, которые будут из них строиться". После этого в книге утверждается, что программист должен представлять себе свою работу таким же образом:
В общей структуре проекта всегда найдется место индивидуальности и мастерству… Через сотню лет современные методы программирования, возможно, будут казаться не менее архаичными, чем сегодня кажутся методы строительства средневековых соборов, но наше мастерство по-прежнему будет в почете.
Говоря другими словами, вовсе не обязательно трудиться в амбаре на открытом воздухе, чтобы ваши усилия можно было считать мастерством, порождающим значимую вещь, о чем говорили Дрейфус и Келли. Не меньший потенциал можно найти и в большинстве высококвалифицированных работ в сфере информации. Будь вы писателем, специалистом по маркетингу, консультантом или юристом, ваша работа – это ваше мастерство, и если вы станете оттачивать свои способности и относиться к ним уважительно и внимательно, то, подобно искусному колесному мастеру, сможете привнести смысл в каждое усилие своей повседневной профессиональной жизни.
Здесь кто-то возразит, что его интеллектуальная работа никоим образом не может стать подобным источником смысла, поскольку связана со слишком обыденными вещами. Однако в таком подходе таится ошибка, и обращение к примеру традиционных ремесел поможет нам ее исправить. В современном обществе придается чересчур большое значение содержанию работы. Наше маниакальное стремление "следовать за своей страстью" (служащее предметом рассмотрения моей предыдущей книги), например, опирается на идею (ошибочную), что удовлетворение от работы зависит в первую очередь от того, какую именно работу вы выберете. Создается впечатление, будто есть какие-то особенные занятия, которые способны приносить радость, – возможно, работа в некоммерческой организации или построение компании по разработке программного обеспечения, – в то время как все остальные бездуховны и пресны. Философия Дрейфуса и Келли помогает нам освободиться из подобной ловушки. Ремесленники, о которых они пишут, не имели "особенных" профессий. На протяжении почти всей человеческой истории в ремесле кузнеца или колесного мастера не было ничего столь уж привлекательного. Но это и не имело значения, поскольку конкретное содержание работы было несущественно. Смысл, раскрывающийся в труде, возникает благодаря мастерству и наслаждению, изначально присущим ремесленному делу, – результат работы здесь ни при чем. Иначе говоря, в деревянном колесе нет ничего благородного, но может быть благородным труд по его созданию. То же самое применимо и к интеллектуальному труду. Вам вовсе не нужна "особенная" работа – вам необходим особенный подход к своему делу.
Второе ключевое наблюдение состоит в том, что достижение мастерства в своем деле обязательно требует глубокого подхода, а следовательно, готовности к погружению в работу. (Вспомним мои доводы в первой главе о том, что углубленная работа необходима для оттачивания своих умений и их последующего применения на высочайшем уровне, – это основные условия любого мастерства.) Поэтому углубленная работа играет ключевую роль в извлечении смысла из вашей деятельности, как это было описано Дрейфусом и Келли. Отсюда следует, что, работая в своей области углубленно и развивая тем самым свои умения, вы можете превратить любой интеллектуальный труд из скучной, изнуряющей обязанности в источник радости – открыть дверь в мир сияющего и чудесного.
Хомо сапиенс глубинус
Первые две главы первой части этой книги касались прагматичных вещей. В них доказывалось, что углубленная работа становится все более ценной для нашей экономики и одновременно встречается все реже. Это вылилось в классический пример рыночного несоответствия; следовательно, тот, кто станет развивать умение концентрироваться, сможет добиться успеха в своей области деятельности.
Эта последняя глава, напротив, мало что добавляет к практическим рекомендациям по оптимизации рабочего процесса, и тем не менее она абсолютно необходима для того, чтобы изложенные ранее идеи получили поддержку. На последующих страницах будет описана детальная программа преобразования вашей профессиональной деятельности так, чтобы она смогла опираться на углубленный подход. Это непростой процесс, и, как часто бывает в подобных случаях, аргументированные прагматические доводы могут убедить слушателя лишь до определенного предела. В конечном счете, преследуемая вами цель должна будет найти отклик в вашей душе. Эта глава показывает, как необходим такой отклик, чтобы принять концепцию глубины. Независимо от того, смотрите ли вы на процесс погружения в работу с точки зрения нейробиологии, психологии или высокой философии, все эти пути приводят к взаимосвязи, существующей между глубиной и осмысленностью. Можно сказать, что наш вид в процессе эволюции дошел до нового витка, где человек расцветает на глубине и загнивает, попадая на поверхность, – назовем этот новый вид Хомо сапиенс глубинус.
Выше я уже приводил слова Винифред Гэллахер, убежденного адепта глубины: "Я буду жить сосредоточенной жизнью, поскольку лучше такой жизни нет ничего". Эта фраза, наверное, лучше всего подводит итог под рассуждениями первой части книги: жить углубленно – значит жить хорошо, с какой стороны ни посмотри.
Часть II
Правила
Правило № 1
Работайте сосредоточенно
Вскоре после того как я познакомился с Дэвидом Девэйном за стойкой бара "Дюпон Серкл", он рассказал мне о своей эвдемонической машине. Девэйн преподает архитектуру, то есть его привлекает область пересечения концептуального и конкретного. Его Эвдемоническая машина – хороший пример такого слияния. Как выяснилось, эта машина – ее название происходит от древнегреческого понятия эвдемонии, состояния, в котором человек достигает своего полного потенциала, – представляет собой здание. "Цель этой машины, – объяснил мне Дэвид, – создать такие условия, которые позволяют человеку достичь полного расцвета своих способностей, работать на абсолютном пределе личных возможностей". Другими словами, это пространство, специально созданное для одной-единственной цели: предоставить необходимые условия для самой углубленной и сосредоточенной работы. Как нетрудно догадаться, я был сильно заинтригован.
Объясняя мне устройство машины, Девэйн схватил карандаш и принялся набрасывать ее чертеж. Она представляла собой одноэтажное узкое прямоугольное строение, состоящее из пяти помещений, выстроенных в линию, одно за другим. Никакого общего коридора не предполагалось: вы должны были пройти одну комнату, чтобы попасть в следующую. Как объяснил Девэйн, "это критически важное условие, поскольку оно не позволяет вам обойти ни одно из помещений, по мере того как вы углубляетесь внутрь машины".
Первая комната, в которую вы попадаете, войдя с улицы, называется галереей. По замыслу Девэйна, в этой комнате должны содержаться примеры работ, созданных в машине. Это должно вдохновить пользователя и создать "атмосферу здорового напряжения и подталкивания со стороны его соратников".
Пройдя галерею, вы затем попадаете в салон. Здесь, по замыслу Девэйна, можно будет получить хороший кофе, а возможно, даже доступ к бару. Также тут должны располагаться диваны и иметься доступ к вай-фай. Идея салона в том, чтобы создать у посетителя настроение, "балансирующее на грани между острым любопытством и желанием дискутировать". Это место для споров, раздумий и в целом – для зарождения идей, которые вы затем будете более углубленно развивать внутри машины.