Всем известно толкование снов по Фрейду, который сводил суть сновидений к реализации первичных влечений или зашифровке желаний, вытесненных подсознанием. Этот подход имеет основания, справедлив, но только частично. Есть сны, которые по Фрейду нельзя объяснить, нельзя вообще объяснить, исходя из привычных закономерностей повседневной жизни. И прежде и более всего это сны, знакомые очень многим, – сны, в которых нам являются ушедшие родные и близкие. Такие сны отмечали как особые на протяжении всей истории человечества. Они бывают очень значимы и часто несут судьбоносные вести, предупреждения о критических ситуациях или даже прямые указания о средствах спасения.
Сновидения такого рода и некоторые иные, по всему судя, и суть окна в другую реальность. Я четко отличаю те сны, когда просто вижу своих ушедших родителей и друзей, от снов, в которых они мне являются. В снах являющих эти встречи ярки, чувственно убедительны, по силе непосредственного впечатления иной раз даже мощнее, чем могло быть общение наяву. Можно поговорить, можно дотронуться, ощутить запах, получить невероятно значимые слова, жесты, прикосновения…
Так я получил от ушедшего папы благословение на брачный союз, в котором у меня должны были родиться двое детей. Я об этом не знал, но папа – жизнь потом подтвердила – уже знал. Так от бабушки Марии, давно ушедшей и раньше не снившейся, я узнал, что у меня скоро родится дочь.
– Подробнее об этом сне рассказать можете?
– В отличие от большинства сновидений, хаотически перемешивающихся, калейдоскопически сменяющих друг друга, это возникло словно из вакуума, ему ничто не предшествовало и ничто не воспоследовало… Кроме действительности.
…Двигаясь наощупь по длинному темному туннелю, очутился в тесной каморке, на скамейке перед небольшим деревянным столом. Никого больше там не было, но я уже знал, что сейчас произойдет какая-то долгожданная встреча – это была как бы камера, в которую меня как заключенного привели на свидание. Положил руки на стол. И тут вдруг пространство за столом раздвинулось, осветилось, и я с живой ясностью увидал бабушку Марию, сидящую ко мне лицом на некотором расстоянии от стола и повыше. Бабушка весело и ласково мне улыбалась. А рядом с ней и чуть позади… сидела еще одна бабушка Мария. Близнецово одинаковая, но значительно моложе, в возрасте девушки или совсем молодой женщины, неярко освещенная, несколько затуманенная. Улыбки на лице ее не было, выражение вопросительно-выжидательное, спокойное. Я почти не удивился. Спросил:
– Бабушка, это ты молодая?
Слегка повернувшись к юной двойнице, бабушка озорно улыбнулась и звонко произнесла:
– Смотри, догадался!
Все, затемнение. Просыпаюсь. Вечером того же дня узнаю, что мною зачат новый человечек. Девочка, как попозже выяснилось. Назвали Машей – то есть, как и мою бабушку, Марией Владимировной.
– Да, тут уж, как говорится, без комментариев. Больше, чем доказательство.
– Не доказательство, но показательство некоей части того, что происходит и здесь, и Там.
Научно доказывать не берусь, но есть уйма жизненных фактов (и среди них спасительные вещие сны), показывающих, что если человек любим родителями, бабушками, дедушками, другими родными, близкими и друзьями, то связь с ними остается и после их ухода из жизни. Связь не только с хранимой памятью, с дорогими образами, но и – через посредство этой памяти – с неким запредельным пространством, где обитают души, покинув тела. Верование в такую возможность бытует у многих, если не у всех народов земли. В язычестве оформилось в культ предков. Христианством не отрицается. Фактическое доказательство этому в моей жизни тоже случилось.
С великой болгарской ясновидицей и пророчицей Вангой я виделся два раза. В первый раз – в 1982 году, когда поехал в Болгарию по приглашению одного моего софийского читателя и пациента. О Ванге я уже кое-что знал, очень ею интересовался, а встретиться и не мечтал.
И вот так случилось, что встреча с Вангой мне подарилась. К пригласителю моему приехал в гости его давний друг, доктор П-в. Узнав, кто я, обрадовался (в Болгарии того времени многие меня читали) и предложил: "Доктор Леви, желаете ли поехать к нашей Бабушке Ванге? Я могу вас к ней провести".
Оказалось, что этот доктор П-в, бодрый сангвинический человек, несколько лет проработал при Ванге в исследовательской команде, пытавшейся уяснить природу ее необычайного дара. Природу дара так и не уяснили, команду расформировали, но связи остались.
Я смущался и колебался. Доктор П-в горячо уговаривал: "Воспользуйтесь возможностью, доктор, другого такого случая вам может больше не представиться. Ванга живет в Петриче, это маленький приграничный город, въезд только по спецпропускам. Попасть к Ванге даже и с городским пропуском нереально, люди ждут очереди по году и больше. Я могу все организовать, я там всех знаю".
Уговорил. Организовал. Через несколько дней мы с П-вым сели на поезд и поехали из Софии в Петрич. Пропуском на въезд в погранзону было наскоро полученное на мое имя приглашение от местного департамента образования – прочесть в Доме культуры лекцию петричским учителям. Благо, в Болгарии тех времен русский язык знали практически все.
В дороге говорили мало, дремали. О Ванге я П-ва не расспрашивал, хотелось получить чистое впечатление. Но П-в все же кое-что мне о ней рассказал:
– Ванга – великий феномен. Такие, как она, рождаются раз в столетие, а может, и тысячелетие. Пожалуйста, не верьте ни тем, кто считает Бабу Вангу обыкновенной знахаркой, ни тем, кто объявляет ее пророчицей и святой. А верней, так: верьте и тем, и другим. Это зависит от состояния, в котором она находится. Когда Ванга в своем трансе, она видит и будущее, и прошлое, она на связи со всем миром, видит судьбу каждого человека и всего человечества, видит любого насквозь. Но это только в трансе, и транс этот сразу виден: Ванга меняется в лице, делает какие-то особые движения, голову откидывает, поводит слепыми глазами… В трансе называет незнакомых людей, незнакомые города, незнакомые травы, вещества и машины, всевозможные термины, которые никогда не знала, не могла узнать ниоткуда. А вне транса – да, работает как знахарка, обычная деревенская бабка. Может показаться и шарлатанкой, но это не так. Она просто наивна и не особенно грамотна. Но только вне транса, а в трансе знает и может все. Ванга – исключительный феномен. И государство это понимает. Знаете, сколько денег на ней зарабатывают? Миллионы долларов. Каждый, кого к ней пропускают, платит, но не ей, а в партийно-государственную казну. Сама она сидит на скромной зарплате научного сотрудника института суггестологии. Между нами говоря, ее эксплуатируют на износ…
Лекцию учителям я не читал, выступил перед ними в свободном жанре. Рассказывал о работе, о книгах, отвечал на вопросы, давал автографы. Встреча прошла легко и тепло. Мне подарили букет прекрасных садовых флоксов, моих любимых цветов. С этими флоксами мы с доктором П-вым и отправились на ночевку в маленькую гостиничку, откуда ранним утром должны были пойти к Ванге.
Когда ложились спать, П-в достал из своего чемоданчика пару кусков сахара и протянул мне.
– Вот, пожалуйста. Для разговора с Вангой это необходимо.
– Я должен это съесть?
– Что вы, ни в коем случае. Вы должны на этом поспать. Целую ночь.
– Как?.. (Я уже вообразил себя в положении принцессы на горошине.)
– Положите под подушку и спите спокойно.
– Гм… А зачем?
– Не знаю. Считается, что сахар собирает с души какую-то важную информацию.
– Так Ванга считает?
– Я не уверен. Но все так делают.
– Хорошо.
Я положил сахар под подушку, а цветы поставил в воду у изголовья своей койки. Подумал: завтра утром, если попадем к Ванге, преподнесу ей. На душе стало почему-то легко и светло. Уснул сном младенца. Наутро П-в разбудил меня и тут же напомнил о сахаре.
– Заверните его в чистую белую бумагу, там ничего не должно быть написано… У вас нет? Я дам. (Вырвал чистый лист из своего блокнота). Когда войдем к Бабе Ванге, сразу отдайте ей сахар в бумаге, не разворачивайте. Рекомендую вам перед посещением не курить. Лучше даже не есть, выпить только чаю или кофе.
Это было не трудно, утром я и так обычно не ем. А вот от курения мне, в ту пору еще заядлому курильщику, воздержаться было бы тяжело – но странно, и курить в это утро почему-то совсем не хотелось.
– Если у вас есть какая-то проблема, личный вопрос к Ванге, если хотите узнать судьбу, спрашивайте, не стесняйтесь. Там будет только переводчица и может быть кто-то из домашних, чтобы помогать, больше никого, меня тоже не будет, я отойду, сохранение тайны гарантируется, – сказал П-в участливо.
– А просто так поговорить с Вангой можно? Вам не обязательно уходить. У меня нет к ней личных вопросов. Я ничего не хочу о себе узнавать.
– Ничего? – переспросил П-в с сомнением. – Хорошо. Можно и просто так. Баба Ванга вам все равно что-то скажет. Лишь бы только был транс, тогда все откроется.
Я положил в карман сахар в бумажке, взял в охапку флоксы, и мы отправились к приемному дому Ванги. По дороге увидели медленно шедшего нам навстречу невысокого коренастого человека с массивной лысой головой и бородкой с усами.
– Какая удача! – обрадовался П-в. – Это малкий Ленин!
– Кто-кто?
– Мэр города. Его прозвали "маленьким Лениным", по-болгарски "малкий Ленин". Видите, как похож?
– Да, правда.
– Он и играет немножко под Ленина. Сейчас познакомлю вас. Теперь мы точно попадем к Ванге, это обеспечено.
Малкий Ленин говорил с нами кратко и величаво. Когда П-в меня представил, сдержанно улыбнулся, кивнул и сказал по-болгарски: "Знаю. Дочь вас читает". П-в начал было подъезжать насчет Ванги, мэр перебил: "Все будет в порядке. Идите. Не волнуйтесь". И величественно пошел дальше.
– Его дочка помогает Ванге, – шепнул П-в, – она и есть переводчица.
И вот мы подошли к небольшой площади – не припомню, то ли на окраине городка, то ли уже вне его, в ближайшем поселке. Площадь была заполнена припаркованными автомобилями и пестрой, как на вокзале, толпой людей: мужчины, женщины (больше), молодые и пожилые, дети, подростки, старики… Некоторые, видно было, проводили здесь уже многие дни: сидели на чемоданах и свертках, закусывали, у кого-то была палатка. Среди авто бросались в глаза шикарные иномарки.
А главное, что сразу бросилось в душу, – висевшее надо всеми и всем невесомое, невидимое, но плотное, до костей ощутимое Облако Последней Надежды.
Не знаю, как еще определить эту атмосферу апокалипсиса, в которую мы попали. Понятно было, что большинство людей, находившихся здесь и жаждавших попасть к Ванге, находилось в кризисном, отчаянном положении. У многих пропали без вести или безнадежно болели близкие, другие сами были жертвами несчастья или ожидали и надеялись избежать.
Мне стало стыдно, что я, человек здоровый и благополучный, сейчас пройду к Ванге без очереди впереди всех этих людей. Но и отказываться было уже бессмысленно.
От дощатой будки охранника шла короткая прямая дорожка к домику дачного типа с деревянным крыльцом – там Ванга и принимала. П-в подвел меня к будке. Вышел охранник, дюжий мордоворот. П-в что-то ему тихо сказал, охранник закивал, принял понимающий вид, открыл дверцу будки, сказал "Чака малко" (подожди немного) и жестом пригласил меня войти внутрь. Я вошел, сел на стул, букет положил на колени. Охранник сел рядом на другой стул. – "Чака", – повторил. Наклонился и завозился с какими-то свертками, сваленными под стулом.
Тут я увидел, что в будке два окошка: одно фасадное – для обозрения площади ожидания, а другое, в боковой стенке – для наблюдения за домом Ванги, за входом и выходом из в него. И зачем-то еще дополнительная прорезь со шторкой в фасадной стенке – пониже окошка, почти на уровне сидения.
Через полминуты я понял, зачем эта прорезь. В окошко всунулась морда. Упитанная, губастая, рыжая. Всунулась и замигала. Охранник, молча глядя на морду, тихонько стукнул рукой по стенке. В ответ немедленно раздалось два стука снаружи. Быстрым движением охранник отодвинул шторку прорези под окошком, и в прорези очутился сверток, точней, завернутая в тряпку бутылка, ее очертания легко было разглядеть. Столь же быстрым движением охранник переместил сверток под стул, сказал морде "Чака", и морда исчезла.
Когда минут через пять от Ванги вышли какие-то люди, охранник резво выскочил наружу, и через пару секунд я увидел через боковое окошко, как некто рыжий торопливо поднялся на крыльцо и вошел. А еще через полминуты раздался крик.
Женский крик, пронзительный, оглушительный, на высокой ноте, уходящей все выше… Никогда этот крик не забуду, такого мне не приходилось слышать ни до, ни после. Слов я не мог понять, кроме одного:
– Курва-а-ак! Ах, ты курва-а-а-ак!
Догадаться, что такое "курвак", было не сложно: мужской род от бранного слова "курва" – то же, что б(….). Слово "курва" я слышал с мальчишества, теперь оно устарело, но может быть, еще возвратится в общеупотребительный лексикон, с ругательствами это случается.
Дверь стремительно распахнулась, на крыльцо выпрыгнул красный как рак рыжемордый мужик и кубарем покатился вон. А в проеме за ним показалась худая морщинистая рука, сжатая в кулак, и обладательница руки – маленькая старушка в платке, с грозными белыми глазами.
– Курвак!
Дверь закрылась. Не помню, сколько продлилась пауза; за время ее я вострепетал, ибо успел осознать: Ванга – бабушка крутая, всех вправду видит насквозь и блатных не жалует.
Следующим блатным был я. Не передать словами симфонию состояний, которые успел пережить, пока шел по той короткой дорожке, поднимался на крыльцо… Благоговение, скепсис, торжество, стыд, восторг, ужас…
А войдя в дом, сразу ощутил полную свободу от себя самого – словно бы все излишки моей самости, пока шел, успели из меня испариться; остались только внимание, любознательность и доверие. Все существо мое ощутило: здесь правда и ничего кроме правды.
В маленькой прихожей меня встретила симпатичная девушка в скромной одежде, с деревенской косынкой на голове, по-русски пригласила войти в комнату с открытой дверью, усадила на лавочку у окна. Под прямым углом к лавочке стоял у стены маленький диванчик, покрытый цветастым ковром, рядом – мусорная корзина.
На диванчике не было никого. В глубине комнаты, слабо освещенной, был еще диванчик, на нем сидели, о чем-то тихо разговаривая, женщина, еще не старая, и девочка лет восьми, я их не разглядел, а они на меня внимания не обратили.
– Баба Ванга сейчас придет, – сказала девушка. – Я вам помогу с переводом. Меня зовут Беляна.
Я понял, что это и есть дочка малкого Ленина.
Прошло еще сколько-то мгновений – и вдруг я ощутил легкий ветерок и мурашки на загривке. Ванга вошла через ту же прихожую – видимо, выходила по нужде в пределах дома – вошла как шаровая молния, бесшумно электризуя пространство. Ступала как обычно слепые: ноги ставя с повышенной твердостью, обе руки несколько выдвигая вперед, голова немного запрокинута. Беляна подхватила ее под руки, помогла сесть на диванчик, сама села в сторонке.
В стареньком сарафане, повязанная косынкой, маленькая, хрупкая, невзрачная как воробушек, старушонка, с мелким незапоминающимся личиком. Оба глаза затянуты белыми рубцовыми бельмами. Откинулась к спинке дивана. Взор – вверх, куда-то мимо меня. Молчит. Я молчу тоже. Чувствую себя естественно, будто всю жизнь здесь сижу. Достаю из кармана бумажку с сахаром и вместе с цветами сую Ванге в руки, одновременно здороваясь по-болгарски:
– Здравей, Ванга.
– Здравей, – несколько механически отвечает она. Бумажку с сахаром быстро и небрежно, не развернув, бросает в корзину. Долго и тщательно ощупывает цветы. Не отрывая от них рук, голову отводит в сторону, лицо запрокидывает. Что-то меняется в воздухе… Вдруг спрашивает повелительно, громко, как бы откуда-то издалека или с выси:
– То е Мария?.. То е Елена?..
Беляна переводит:
– Кто для вас – Мария? Кто – Елена? (Дальше буду приводить речь Ванги сразу в переводе; впрочем, он и сейчас, и тогда был почти не нужен, не только по причине близости языков).
Жму плечами – еще не врубаюсь, о ком речь.
Ванга: – Через твои цветы твои умершие женщины пришли сюда. Мария тебе кто, бабушка?
– Да, бабушку звали так. (Тут понял…)
– А Елена кто? Твоя мать?
– Да, маму звали Елена Аркадьевна.
– Вижу Марию. Вижу Елену. Они обе здесь. Они о тебе заботятся. Беспокоятся за тебя.
– …
– Твоя мать не в России родилась. Слышу французскую речь.