В завершение рассмотрения этой темы мы хотели бы особо подчеркнуть, что отнюдь не намереваемся представить этот аспект различия в подходах иудаизма и христианства как "преимущество" одной религии над другой. Иудаизм с самого начала ставил своей миссией привести людей к Богу, но он действует не проповедями, а собственным, еврейским примером - в частности, через описание еврейской жизни и еврейского учения в Библейском тексте, являющемся наиболее читаемой и почитаемой книгой человечества. Христианство взяло часть идей иудаизма и - именно ввиду "примата веры" миссионерского рвения! - оно смогло раскрутить эти идеи, донести до отдаленных уголков планеты. Еврейство и христианство невозможно соединить, но, с точки зрения духовной истории человечества, они дополняют друг друга.
Именно это осознание "несоединимости и дополнительности" является новым уровнем понимания, который может быть достигнут сегодня.
5.3. Христианский тезис о примате веры и библейские источники
Поскольку в дискуссиях с евреями христиане приводят часто две цитаты из Еврейской Библии, из которых якобы можно заключить, что "уже пророки Ветхого Завета ставили веру на первое место", - мы разберем их подробно.
В Послании к Галатам (3:12) Павел приводит цитату из пророка Хаввакука (Аввакума): "Праведник верой своей жив будет" (стих 2:4), - как оправдание своей концепции о приоритете веры. Что же касается еврейской традиции, то она также придает большое значение этим словам пророка; в Талмуде (трактат Макот 24а) сказано, что эти слова можно даже считать краткой формулировкой всего иудаизма. Однако в словах пророка речь идет отнюдь не о том, что вера может заменить соблюдение заповедей. Праведник у пророка - это именно праведный человек, то есть тот, кто соблюдает Учение Торы и старается действовать в соответствии с Божественными заповедями. Такой человек получает от своей веры внутреннюю силу для праведной жизни, он жив ею. Вера здесь выступает как источник праведных дел, а отнюдь не как их заменитель.
Второй источник, который часто цитируют христиане, - диалог между Богом и Авраамом (Бытие, гл. 15). Когда Авраам и его жена Сара были уже стары, и у них не было детей, то на слова Бога: "Награда твоя весьма велика", - Авраам ответил: "Господь Всевышний! Что же Ты дашь мне? Ведь Ты не дал мне потомства…" И когда Бог говорит Аврааму: "Многочисленным, как звезды на небе, будет потомство твое", - то, продолжает Тора: "И поверил Авраам Господу, и вменилось ему это в праведность" (Бытие 15:6). Павел (Гал. 3:6) приводит эту цитату как обоснование тезиса о спасении и праведности через веру, а не через дела. Однако ситуация, в которой происходит этот диалог, не оставляет никакой возможности для подобного вывода. Ведь собеседник Всевышнего здесь - Авраам, человек выдающийся, уже подтвердивший свою праведность великими деяниями. Несомненно также и то, что еще до этого Откровения Авраам верил в Единого Бога: ведь это не первый его диалог со Всевышним. Говорится же здесь о том, что в сложной ситуации, когда Божественное обещание, казалось бы, не согласуется с естественным ходом вещей, - одним из элементов праведности является доверие, способность положиться на Бога. Именно таков смысл слов "и поверил Авраам Господу": не "принял решейие верить в Него", т. е. уже верил и до этого, а "решил положиться На Божественное управление миром". (И таково исходное значение слова "эмуна" - это не "вера", а "доверие".) Такое доверие к Богу, является, конечно, одним из элементов праведности, но оно отнюдь не есть замена соблюдения заповедей и праведных дел.
Христиане обычно обосновывают произведенный Павлом сдвиг центра религии с "дел" на "веру" тем, что "духовность человечества возросла" - и поэтому, якобы, в христианстве центр тяжести религии переносится от плотских действий, соблюдения внешних правил - к духовным, к любви к Богу и ближнему, и к поведению в соответствии с этой любовью. Они считают, что ко временам Иисуса человечество созрело для "духовного исполнения Закона", поэтому сам обременительный "Закон плоти" уже перестал быть нужным.
Иудаизм, конечно, не может согласиться с таким подходом. Прежде всего, иудаизм не признает, что можно отменить физическое исполнение Законов и заповедей, заменив его "духовным исполнением". Подобно тому, как невозможно сделать это в отношении заповеди "не убий!", - так же ни в какой другой области нельзя заменить "духовным соблюдением Закона" его ежедневное практическое применение и воплощение.
Но проблема различия подходов иудаизма и христианства здесь, конечно, гораздо более глубока, чем упомянутые экстремальные случаи "насилия из любви". Иудаизм в принципе считает, что недопустимо отрывать духовное от материального, недопустимо физическую жизнь заменять на исключительно духовную. Бог создал нас в физическом мире и дал заповеди именно для того, чтобы мы этот самый мир приблизили к Богу, а не оторвались от него, став подобием ангелов. Бог в первой же главе Библии заповедал человеку "плодиться и размножаться, и наполнять землю, и властвовать над нею" - и будет недопустимо, если человек на практике откажется от семьи, общества, народа, цивилизации, и будет лишь в своем сознании "в духовном смысле" плодиться и размножаться, и наполнять землю. Если такое, не дай Бог, станет действительно идеалом всех - то это будет концом человечества. По мнению иудаизма, отрыв отдельного "праведного человека" от мирской жизни тоже плох - и для мира, и для него - потому что на одной только спиритуальности, без практических действий в реальной жизни, праведных поступков, осуществляющих выбор добра в жизненных перипетиях и коллизиях, никакой настоящей святости достигнуть нельзя. Не говоря уже о том, что если праведные люди будут озабочены только праведностью духа, то они позволят физическому миру (а ведь весь этот мир является Божественным Творением, и он не менее Божественен, нежели мир духовный!), а вместе с ним и живущим в нем людям, погружаться во тьму. Таким образом, иудаизм принципиально отвергает то разделение мира на "плоть" и "дух", которое столь часто проявляется в христианстве. Как плоть, так и дух - равно Божественны, и только на их соединении человек может осуществить миссию, порученную ему Богом.
Глава 6. Подобие идей, но различие акцентов
Выше мы обсудили очевидные, лежащие на поверхности аспекты соотношения еврейской и христианской этики. В главе 4, рассматривая совпадение основных элементов еврейской и христианской этики, мы хотели показать, что в этой области видимость различия или прогресса является всего лишь результатом неправильного изображения еврейской этики в христианских источниках. После этого, глава 5 была посвящена рассмотрению отношения к вере и делам - того, что действительно составляет очевидное различие в подходах иудаизма и христианства. В данной же, шестой главе мы рассмотрим некоторые более сложные аспекты: то, что является одновременно и общим, и различным; вопросы, выявляющие довольно тонкие - но весьма существенные! - расхождения между еврейской и христианской системами этических ценностей.
6.1. Различие иудаизма и христианства в интерпретации заповеди "любви к ближнему"
В европейской массовой культуре распространено представление, что еврейская религия требует только любви к ближнему, к "своим", а христианская говорит о любви ко всем людям и даже к врагам. Это представление, однако, далеко не верно.
Не будем останавливаться здесь на том, что в реальном христианстве "любовь христианина к врагам" провозглашается только по отношению к его личным врагам: конкурентам, соседям, бывшим друзьям; в то время как по отношению к "врагам Христовым" (а к ним, в процессе истории, христиане относили всех своих принципиальных оппонентов) предписывается борьба вплоть до полного их уничтожения. Сконцентрируемся на том, что думает о "любви к другим" иудаизм.
Прежде всего, отметим, что совершенно неверно считать, что иудаизм говорит о любви только по отношению к евреям. На самом деле, и в Еврейской Библии, и в Талмуде, и в высказываниях Мудрецов более поздних поколений, неоднократно говорится о единстве человечества, о том, что всякий человек вообще, будучи потомком Адама, создан по образу и подобию Бога, о любви ко всему человечеству. Идеалом именно такой, универсальной любви является в иудаизме наш праотец Авраам - уже из этого видно, насколько важное место в иудаизме занимает любовь ко всему человечеству.
Вместе с тем, иудаизм категорически настаивает на том, что любовь к человечеству должна быть не однородной, но градуированной, иерархичной. Иудаизм предписывает любить ближних больше, чем дальних. Следует любить свою семью больше, чем других людей вокруг, а свой народ - больше, чем другие народы. Да, надо стараться помогать всем, но в первую очередь - тем, кто ближе.
Подобный подход - это отнюдь не прагматическое правило, но моральный императив. Например, человек, который любит свою жену ровно в той же степени, как и всех других женщин, поступает недостойно. Тот, кто любит своих детей не в большей степени, чем всех детей вокруг, вряд ли может считаться образцом. Любовь к своей семье должна быть больше, чем любовь к другим мужчинам, женщинам или детям. И точно так же весьма далека от моральной позиция, которая предлагает относиться одинаково ко всему человечеству и любить свой народ не более остальных.
Иудаизм учит человека строить свою любовь к окружающему миру иерархически: начиная от любви к себе и своей семье, постепенно расширять свою любовь до уровня своей общины, своего народа, всего человечества, всех живых существ, всего мироздания.
При этом иудаизм делает четкое различие между обязательным уровнем, требуемым от всех, и уровнем идеала для праведников. Обязательным уровнем любви к ближнему - т. е. еврейской библейской обязанностью - является любовь к каждому еврею, к еврейскому народу. Идеалом же для праведника является расширение рамок любви на весь мир (с сохранением иерархии!).
Одна из причин ограничения "обязательного уровня любви" рамками своего народа состоит в том, что обратной стороной любви является вмешательство - ведь когда я люблю кого‑то, я стремлюсь повлиять на него и изменить его. Когда же человек, прежде всего, прикладывает усилия к улучшению своего собственного дома, это имеет гораздо больше шансов на успех, чем попытки влезать в дом соседа с предложениями об усовершенствовании его быта. В своем доме я, по крайней мере, знаю свои потребности и понимаю ограничения, и остается лишь вопрос, насколько я смогу добиться того, чтобы обстановка в доме соответствовала этим потребностям. Но если я, исходя из принципа равной любви ко всем, буду стремиться переустраивать по своим, даже самым лучшим вкусам, не свой дом, а дом соседа - то, боюсь, это не приведет к добру. Народы отличаются один от другого, прежде всего, не языком или местом проживания, а - и это главное! - своими вкусами и потребностями, т. е. своей ментальностью, тем, что называют национальной душой.
Общность ментальности означает, что в целом у большинства представителей данного народа совпадает представление о том, что является жизненными идеалами; разные же движения и партии внутри одного народа различаются тем, что они предлагают разную стратегию для достижения этих идеалов. Но что касается разных народов - идеалы правильной жизни могут быть у них абсолютно разными, и поэтому основанная на "равной любви ко всем" попытка навязать другому народу свои концепции может привести к чрезвычайно отрицательным результатам.
Иудаизм обязывает евреев любить, прежде всего, свой народ, причем любовь эта должна быть деятельной. Мы обязаны строить и укреплять собственный национальный дом - другие же народы, если хотят, смогут учиться на нашем примере и сами улучшать свои национальные дома, но мы не должны лезть в их дела и начинать "помогать" им в их "домашних" делах. И этот уровень - любовь к собственному народу - является не только реально достижимым, но и конструктивным, он позволяет строить морально более продвинутое общество. Попытка же на равном уровне любить все человечество приводит - и при этом лучших людей, желающих человечеству счастья! - к неизбежным попыткам навязать соседу свое понимание жизни. Поэтому оборотной стороной декларированной христианской "равной любви ко всему человечеству" неизбежно являлось, в течение веков, агрессивное миссионерство с разной степенью насилия, начиная от принуждения евреев слушать христианские проповеди и кончая инквизицией, изгнанием всех некрестившихся и даже крещением под угрозой смерти. Это агрессивное миссионерство являлось постоянным историческим спутником христианства неслучайно - не потому, как иногда христиане говорят в такой ситуации, что "христианство хорошо, но сами христиане были недостаточно хороши" (подобный довод мы слышали 30 лет назад и от защитников марксизма), - но потому, что принципы эти были заложены в самой христианской концепции, как она трактовалась классическим христианством.
Что же касается непосредственно христианского призыва "любить врагов" - то, с точки зрения иудаизма, здесь все определяется иерархией и степенью этой любви. Категорическим моральным требованием иудаизма является обязанность человека активными действиями защищать гонимых и обижаемых; Тора (Левит 19:16) формулирует эту заповедь так: "Не стой над кровью брата твоего", - т. е. не будь безучастен, когда проливается кровь ближнего. Защита преследуемых необходима не только ради самих этих преследуемых, но также и потому, что без такой защиты мир будет деструктивен, придет в состояние хаоса, и добро будет уничтожено. Тем самым, согласно мнению иудаизма, защита преследуемых имеет не только сиюминутную прагматическую, но и глобальную религиозную ценность. Эта обязанность защищать преследуемых касается и себя самого: в случае, когда враг нападает на меня, я обязан защищаться, в том числе физически.
Поэтому в вопросе о любви к врагам, мы можем сформулировать еврейский подход так: если человек активно противостоит врагу, но при этом у него хватает душевных сил, чтобы, продолжая воевать, любить высшую духовную составляющую его врага - то это не только допустимо, но и является идеалом для праведных людей. (Как уже отмечалось выше, это ни в коем случае не является требованием ко всем обычным людям, от которых требуется только "не ненавидеть врага".) Но если иерархия любви нарушена, и человек любит своего врага больше, чем он любит себя самого; если человек любит врагов своего народа больше, чем он любит собственно свой народ (или даже любит их равно) - то это мазохизм, осуждаемый иудаизмом.
Здесь надо отметить также, что само понятие "любовь", по своей сути, есть страстная жажда единства. И единство со всем миром является, конечно, чрезвычайно привлекательным. Бели оно осуществляется иерархически, то оно жизненно и приводит к добру, но тот, кто ощущает свое единство с врагами больше (или даже на том же уровне), чем свое единство с ближними - такой человек деструктивен.
На самом деле, в реальном христианстве любовь к врагам декларировалась лишь "теоретически", но никогда не была элементом практической христианской морали. За всю историю ни один христианский духовный лидер в случае нападения врага, огнем и мечом уничтожающего его страну, не предлагал своей стране и своему народу сдаться и не воевать, исходя из того, что врагов нужно любить, и поэтому нельзя их убивать. Иными словами, христианство предлагало человеку осуществить любовь не более чем к "бытовым врагам", к врагам в смысле рутинных ссор с окружающими - а вовсе не к настоящим врагам, несущим народу смерть и уничтожение.
Таким образом, и в самом христианстве призыв "любить врагов" является скорее возвышенным лозунгом, чем реальным призывом. И главный недостаток этого лозунга, с точки зрения иудаизма, заключается в том, что этот лозунг совершенно неправильно ориентирует общественную мораль. Он ориентирует людей, причем наиболее тонко чувствующих из них, не на заботу о своих, а на деструктивный мазохизм "единения с врагом". Такой призыв не только не ведет к добру - но, напротив, ведет мир к власти безнаказанного зла.
И здесь мы уже фактически перешли к обсуждению следующего важного принципа христианства, а именно - принципа "непротивления злу насилием".
6.2. Принцип "непротивления злу насилием"
Одним из известнейших принципов христианской этики является непротивление злу насилием. Иисус формулирует его следующим образом:
"Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, подставь ему и другую…" (Матфей 5:39).
Всякий духовно продвинутый человек ощущает, конечно, что принцип "подставь ему и другую щеку" содержит некоторую искру истины. Принцип непротивления злу насилием звучит особенно притягательно для людей высокоморальных, зачастую склонных к самоедству, к признанию своих грехов еще до того, как их обвинят. Но попытка перевести этот призыв в плоскость действия, в плоскость заповеди - немедленно вызывает острые сомнения в его истинной моральной ценности.
Все мы знаем, что случаются, и нередко, ситуации, когда человек, причинив зло другому, подсознательно стремится искупить и преодолеть свой грех. В таком случае демонстративный отказ от насильственного противодействия может пробудить в нем муки совести и подтолкнет его на путь раскаяния. Однако, к сожалению, вряд ли можно считать эту ситуацию универсальной моделью поведения людей. Гораздо чаще реализуется другой вариант развития событий: преступник, не встретив отпора, распоясывается еще больше и становится все более опасным, как для данного человека, так и для окружающих. Именно поэтому наши мудрецы учили: "Кто милоетив к злодеям - тот, тем самым, жесток к праведникам". Отнюдь не всякое декларативное милосердие приводит к истинному милосердию.