"Вот, гад, – подумал Андрей Сергеевич, – мы, получается, его пасем, а он, сука, нас выслеживает!"
Он взвел затвор "Коники" и сделал несколько пробных кадров своего подопечного.
"Серьезный, видать, у нас противник, – решил про себя техник, – ишь, как работает, не зря Владимир Степанович насчет его так тщательно нас инструктировал!"
Подогнав оптическую систему бинокля под свои глаза, Юрий несколько минут с интересом наблюдал за двигающимися за стеклами противоположного дома фигурками людей, которые ходили, курили на балконах, ссорились и обнимались. Наконец ему это наскучило, и он вернулся за свой стол к чемодану, однако забыв, на свою беду, вновь задернуть штору. Следующая вещь, которую он извлек из фанерного ящика, была увесистая картонная коробка, упакованная в кусок плотной золотистой ткани, отрезанной, видимо, когда-то от парадной шторы какого-нибудь роскошного немецкого ресторана. Развязав тугие узлы, Юрий снял с коробки крышку и увидел, что она почти доверху наполнена всевозможным железным хламом. Он высыпал все ее содержимое на стол и начал с интересом разбирать по кучкам находившиеся в ней предметы. В неказистой картонной коробке обнаружилось целое собрание латунных блях, пряжек солдатских и офицерских ремней, украшенных орлами монет Третьего рейха, стреляных гильз, нашивок, орденов, медалей, каких-то жетонов и вовсе непонятных деталей от неведомых приборов и устройств. Все эти предметы составили бы счастье жизни не для одного коллекционера военных раритетов, но для Юрия они были просто старыми и ни к чему не пригодными безделушками, забавными, но совершенно бесполезными. Ссыпав все эти звенящие "штучки" обратно в коробку, Юрий заботливо подклеил ее потрескавшиеся углы с помощью "скотча" и убрал под стол, в самый дальний угол своей комнаты. Мусор его не интересовал. Затем из недр чемодана им был извлечен непонятный предмет, тщательно замотанный в тонкую, судя по цвету, латунную сетку, широко применявшуюся всеми шоферами нашей страны для изготовления самодельных фильтров для бензина. Под сеткой обнаружилась фиолетовая пластмассовая мыльница. В ней, при встряхивании, что-то гремело. Юрий осторожно снял с мыльницы крышку. Желтый, медового цвета янтарный блик отраженного света электрической лампы ударил ему в глаза.
– Ба, – мгновенно вспомнил он, – да это тот самый кусок янтаря, который сохранился у отца с войны.
Он вынул теплый, лишь слегка приполированный камень и начал внимательно его рассматривать. На обратной его стороне он нашел и ту узкую прорезь, о которой упоминал отец в своем рассказе.
"Вот чудеса, – думал он, поглаживая покатые бока янтарного обломка, – сотни людей много лет искали эту знаменитую Янтарную комнату, а я вот сижу сейчас здесь, в Москве, у себя, в десятиметровой комнатушке, и держу кусочек от нее в руке."
Он положил янтарь ближе к свету лампы и вынул из правого ящика стола фотоаппарат "Практика", а также коробочку с удлинительными кольцами, предназначенными для съемки мелких предметов. Камера у него была заряжена цветной пленкой "Кодак" и, если судить по счетчику, в ней оставалось еще шесть неиспользованных кадров. Юрин план был прост, но дальновиден. Он рассчитывал сделать пару приличных снимков оставшегося куска янтарной пластины и, имея на руках качественные фотоотпечатки, проконсультироваться, при случае, у какого-нибудь известного искусствоведа на предмет соответствия этой части янтарной панели той технике, что была когда-то применена для изготовления "восьмого чуда света". Он встал и, наклонив лампу, начал пристраивать свой кусок янтаря таким образом, чтобы сделать наиболее выигрышные и информативные кадры.
– Смотрите, Андрей Сергеевич, с чем это он там под лампой возится? – окликнул своего наставника стажер техотдела. – Мне кажется, он собирается, что-то фотографировать!
– Ну-ка, что у тебя? – старший техник приник к видоискателю, – а ведь точно готовится! Видишь, как он камеру ладит! Да ты смотри, смотри, как он свет ставит, сразу можно определить, что это профессиональный фотограф!
Юрий наконец расположил янтарный кусок по своему вкусу и, сняв с объектива защитную крышечку, начал наводить фокус и подбирать диафрагму для съемки. Однако блики от полированной поверхности стола ослепляли его, и он решил подложить под предмет съемки что-нибудь темное. Пошарив у себя в столе, он отыскал в ящике толстую общую тетрадь в темно-коричневом переплете и подложил ее под янтарь. Сделал один кадр и только тут сообразил, что по этому фотоснимку невозможно будет определить истинные размеры сфотографированного объекта. Исправить ошибку оказалось легко, он просто положил рядом с обломком старый, еще школьный, транспортир и снова изготовился к съемке. Сделав еще пару кадров, Юрий заменил транспортир на спичечный коробок и отснял пленку до конца.
Оба оперативника с четвертого этажа, поневоле затаив дыхание, стерегли каждое движение хорошо видимого им в их оптику фотографа.
– Что же это он там снимает? – негромко спросил Андрей Сергеевич, фиксируя каждое действие Юры, – никак не пойму.
– Кусок чего-то, – отозвался его напарник, прилипший к окулярам стереотрубы, – вроде бы желтоватый, но явно не золото, по отсвету заметно, не металлический у него отсвет!
– Да, плоховато видно, – прошептал старший техник. – Ведь хотел же я взять МТО-1000, да тяжеловат он мне показался. Решил в другой раз его захватить, а видишь, как события резко разворачиваются! Но ничего, при печати постараюсь "вытащить" изображение, может быть, и удастся разобрать, что это он там к продаже готовит.
– К какой продаже? – не понял стажер.
– Эх вы, сосунки несмышленые, – вздохнул Андрей Сергеевич, – ты думаешь, что он на память фото любимой тещи копирует? Так вот, ты, брат, этой догадкой не обольщайся. На инструктаже был? Был! Подполковника слышал? Слышал! Перед нами опытный, прошедший Вьетнам диверсант. Знает три языка, дважды был за рубежом. Да он тебя пополам перекусит, если ты ему на пути попадешься!
– Ой, – приглушенно взвизгнул стажер, – смотрите скорее!
– Старший техник снова влепил глаз в окуляр "Коники", одновременно взводя затвор фотоаппарата.
Закончив со съемкой, Юрий снова в том же порядке упаковал янтарный кусочек и отложил его в сторону. Тут его взгляд упал на тульскую курковку, все еще стоящую у подоконника.
"Надо бы ее разобрать, – подумал он, – а то, не дай Бог, забуду! Утром мать вернется из гостей, а тут у меня такая "колотушка" стоит, упреков потом не оберешься". Он сложил и вернул на место фотоаппарат и, ухватившись левой рукой за ствол, перенес ружье на столешницу. В этот момент в сорока трех метрах от него мягко щелкнул затвор "Коники".
– Есть, попался, голубчик! – прокомментировал удачный кадр Андрей Сергеевич. – Ты смотри, стажер, смотри во все глаза, тебе ведь отчет завтра писать. Не забудь в нем отметить, что фигурант в то время, пока проводил фотосъемку, все время держал под рукой собранное и готовое к применению оружие!
Закончив разборку и укладку двустволки, Юрий задумался о том, куда ее убрать? В принципе, ружьишко следовало бы снова закинуть на антресоли, но если это начать делать, то придется снова все из них вытаскивать и, следовательно, снова разводить грязь.
– Нет уж, – прикинул он, – вот закончу с чемоданом, тогда и решу, куда все девать.
Между тем часы в гостиной пробили уже одиннадцать. Почувствовав муки голода, Юрий встал, распахнул форточку, чтобы несколько обновить в своей комнатке воздух, и пошел на кухню разогреть себе те самые две котлеты, о которых упомянула в телефонном разговоре Валентина Львовна.
– Ушел куда-то, – подал голос стажер.
– Куда-куда, – фыркнул старший техник, – отлить, наверное, в связи с успешным окончанием работы.
Но он ошибся, свет загорелся на кухне.
– Ни черта не видно, – пожаловался стажер, – занавески мешают. А когда у нас заканчивается дежурство, а, Андрей Сергеевич?
– Да ты спал, видать, на инструктаже, – рассвирепел старший техник, – ведь было ясно сказано, что дежурство снимается только после того, как свет в этой квартире не будет гореть как минимум полчаса!
– А что если на него бессонница нападет? – недовольно забурчал стажер, – может, он еще что-нибудь фотографировать начнет!
– Пойди лучше чай поставь, – посоветовал ему Андрей Сергеевич, – оно, как поешь, сразу легче становится. Иди, я посмотрю тут за двоих!
Наскоро удовлетворив свой урчащий желудок слегка разогретыми котлетами, Юрий вернулся в свою комнату. Воздух в ней был уже совсем другим, свежим и прохладным. Он прикрыл форточку и, помедлив секунду, вернул на старое место ранее отдернутую штору, вызвав этим, сам того не подозревая, у двоих обитателей соседнего дома целую бурю эмоций и ненормативной лексики. Чувствуя, что его все более одолевает зевота, он начал несколько интенсивнее разбирать чемодан, стараясь ознакомиться с его содержимым до полуночи. Следующей из фанерных недр была извлечена довольно увесистая папка, плотно набитая какими-то документами и схемами на немецком языке, который Юрий не знал и поэтому, торопливо пролистав их, сложил обратно в папку, дав себе слово обязательно выяснить у своих немецкоязычных коллег, какая же информация в ней содержится. (Однако осуществить задуманное ему так и не удастся.) Вслед за папкой на стол были вынуты две прекрасно упакованные небольшие иконы; простые, без окладов, писанные на цельных досках и сильно "закопченные". Потом появились какие-то женские безделушки, зеркальца, гребешки, но все такое древнее и неказистое, что Юрий искренне удивился, почему его отец так долго и тщательно хранил все это барахло. Правда, скоро была найдена и действительно ценная вещь, а именно: плоская жестяная коробочка из-под каких-то сладостей, плотно набитая серебряными полтинниками 1924 года выпуска. Отложив ее в сторону особо, Юра снова заглянул в чемодан. В нем еще оставались только две вещи: туго набитый желтой кожи офицерский планшет и лежащая на самом дне синяя, в свое время, видимо, здорово посеченная пулями и осколками жестяная пластина, на которой белой краской было написано угловатым немецким шрифтом название какой-то улицы. Осторожно, стараясь не поранить руки об металлические заусенцы, он вынул ее из чемодана.
"А не для этой ли железки, собственно, и делался этот чемоданчик? – сообразил вдруг Юрий, ибо та укладывалась на его дне практически идеально. – Странно все это".
Он покрутил изувеченную вывеску в руках.
– BRAN-DEN-BUR-GER-STRASSE, – запинаясь прочитал он, – дом номер двадцать... но вторая цифра была напрочь вырвана из вывески.
"Чудеса, – подумал он, – обычно на дно чемодана кладут нечто самое важное или на худой конец что-то ценное, но какая же, интересно, ценность заключена в этой ржавой жестянке?" Только почти два месяца спустя он догадался, что тем холодным весенним вечером он держал в руках ключ от поистине несметных сокровищ, спрятанных в Кенигсберге в феврале-апреле 1945 года уполномоченным Главного управления имперской безопасности оберштурмбаннфюрером Густавом Георгом Вистом и его командой.
Убедившись, что ничего интересного на этой вывеске больше нет, Юра небрежно сунул непонятно зачем хранившийся в тайнике пятьдесят лет лист драного железа в щель между столом и капитальной стеной и, отчаянно зевая, взялся за планшет. Тот был подозрительно увесист!
"Что же там такое? – вяло подумал он, – никак опять железки какие-нибудь?"
Он расстегнул тугие, видимо приржавевшие кнопки замков и вытряхнул содержимое планшета на стол. Всякая сонливость мигом слетела с Юрия Александровича Сорокина, едва лишь он взглянул на предмет, что с глухим металлическим стуком выпал на полированную крышку его письменного стола. Несмотря на то что его покрывал толстый слой плотной серой ткани, не признать его, тем более человеку, служившему в армии, было невозможно – это был пистолет! Трясущимися от волнения руками он начал лихорадочно сдирать покрывавшую его плотным слоем серую обмотку. Но сделать это оказалось совсем нелегко. Верхний слой прочнейшей материи был намертво пришит к нижнему слою той просмоленной нитко-веревкой, что у профессиональных сапожников называется дратвой. Пришлось ему применить перочинный нож. Одолев с его помощью плотные стежки дратвы, Юрий, к тому времени уже несколько успокоившийся, начал осторожно разматывать слой за слоем слипшуюся ткань. Внезапно из-под очередного витка на стол выпал небольшой лист бумаги, сложенный на манер солдатского письма – треугольником. Отложив сверток в сторону, Юра принялся осторожно его разворачивать. Но этот листок от времени и пропитавшего его ружейного масла стал уже столь хрупок, что треугольный конвертик после первой же попытки его развернуть распался на несколько геометрических фигурок. Сложив в конце концов эту бумажную головоломку, Юрий понял, что в этом треугольнике действительно содержалось письмо и что адресовано оно было именно ему.
"Юра, – узнал он отцовский почерк, – ты уже взрослый, бывалый мужчина. Ты уже знаешь цену жизни и цену смерти. Не ведаю, как сложится твоя дальнейшая жизнь и понадобится ли тебе то, что ты держишь сейчас в руках, мне хотелось бы, чтобы нет. Однако зная теперь ту тайну, которую я тебе обязательно когда-нибудь расскажу, ты, наверное, захочешь раскрыть ее, но тут у тебя могут возникнуть всяческие непредвиденные трудности. Может так случиться, что пистолет поможет тебе в таком случае. Он сейчас не совсем укомплектован. НО! Запомни и найди!!! Гараж, север, земля, труба. Прощай, сынок, удачи тебе".
Поскольку весь стол был уже завален, а на остававшемся свободным пятачке лежало собранное по кусочкам отцовское послание, Юра решил переместиться с пистолетом на пол. Он постелил несколько старых газет между столом и диваном и, усевшись на них, продолжил освобождать свою находку от упаковки. Долго трудиться ему уже не пришлось. Еще несколько слоев, и серая лента упала на газету. У него в руке оказался облепленный промасленной туалетной бумагой "парабеллум" образца 1908 года. Юрий попробовал счистить облепившую пистолет бумагу с помощью деревянной ученической линейки, но окаменевшая смазка стала от времени столь прочна, что он довольно быстро понял, что без хорошей порции керосина ему здесь не обойтись. Тогда он вновь замотал пистолет в серую тряпичную ленту, зашел в туалет и, открыв дверцу, за которой находилась водопроводная разводка, вложил сверток в один из двух резиновых сапог, стоявших на трубах.
"Поеду-ка я в следующую субботу на дачу, – после непродолжительного раздумья решил он, – там и керосин есть, и тряпок всяческих полным-полно". Закрыв дверцу, он вернулся в комнату и первым делом взглянул на висящие на гвоздике у стола свои наручные часы.
"Ничего себе, я засиделся, – удивился он, – уже половина третьего, пора уже мне прибираться, да и поспать хоть немного".
Сложить все вещи в чемодан обратно, разобрать постель и вымыться перед сном не заняло у него много времени, и в три пятнадцать он уже спал крепким сном. А в три пятьдесят четыре ко второму подъезду дома, на который выходили окна его спальни, тихо подъехала черная "Волга", в которую тут же сели двое мужчин, причем каждый из них держал в левой руке по узкому и плоскому портфелю. Не было сказано ни единого слова. "Волга" плавно отъехала от подъезда, выбралась по изрядно разбитому проулку на улицу Октябрьского Поля и, набрав скорость, помчалась по улице Алабяна к центру.
9 АПРЕЛЯ 1992 г.
Будильник, который Юрий установил накануне на шесть тридцать, сработал безотказно. Его старческое, захлебывающееся дребезжание могло бы поднять и мертвого. Юрий встал с дивана и начал быстро собираться. Осторожно, стараясь не стучать тапочками по полу, он прошел на кухню и зажег на плите сразу две конфорки. На одну поставил чайник, а на другую – глубокую сковородку, в которую кинул солидный кусок сливочного масла. Дождавшись, когда оно немного растает, Юрий разбил туда сразу четыре сырых яйца. Подождав пару минут, до того момента, пока они не начали пузыриться, он слегка подсолил их, добавил горсточку сушеной крапивы и, перемешав ножом получившееся жарево, выключил под сковородкой газ. Позавтракав и выпив большую кружку кофе, Юрий начал собираться в Апрелевку. Он снял с вешалки небольшую спортивную сумку, уложил в нее свой главный груз – свернутые и связанные бечевкой резиновые сапоги, которые он недавно купил в фирменном магазине "Красного богатыря" на Краснобогатырской улице. Туда же установил небольшой термос с чаем, положил щуплый пакетик с двумя бутербродами, а заодно и пачку старых газет, предназначенных для разжигания печки. – "Вроде как все, – подумал он. – Ах да, ключи от дачи забыл!" Юрий выдвинул небольшой ящичек из стоящего в коридоре трюмо и вынул связку из пяти разнокалиберных ключей, висевших на прочном кожаном ремешке. Накинув его для сохранности на шею и убрав ключи под свитер, он надел теплые полусапожки, куртку и, подхватив за ремень спортивную сумку, вышел за дверь. Во время всего путешествия до дачи, столь знакомого и привычного, он размышлял о том, что же в конце своего письма хотел подсказать ему отец. Что до слов, которые касались того, что пистолет не укомплектован, то это могло означать только одно – из него отцом, видимо, была вынута какая-то деталь. "А может быть, он просто не заряжен", – думал Юрий, сидя у окна электрички и отрешенно глядя на проносящиеся за окном пейзажи.
В том же вагоне, только через три скамейки от него, сидел плотно упакованный в синюю стеганую куртку мужчина средних лет и внимательно читал толстую, изрядно потрепанную книгу. Правда, сторонний наблюдатель с удивлением мог бы заметить, что он переворачивал страницы только тогда, когда поезд начинал торможение перед очередной станцией. Тогда он отрывался от чтения и опускал свою книгу на колени, как будто для того, чтобы дать своим глазам небольшой отдых. В таком положении мужчина пребывал несколько минут, неподвижно глядя перед собой до тех пор, пока поезд снова не набирал скорость. Только после этого он переворачивал очередную страницу и вновь углублялся в содержание томика.