Кажется, я недолго поспал. Или долго. Мимо двигалась толпа юных монахов – все наголо бритые, в шафрановых тогах и сланцах. Жена не появлялась. Деньги и входные карточки у неё. Допустим, я вернусь в отель и уговорю пустить меня в номер. Что я там буду делать? Сходить с ума? Нет, уж лучше сидеть здесь. Как только эта богадельня начнёт закрываться, пойти в администрацию и объявить по громкой связи: "Туристка из Австралии Марина Неволошина, вас ожидают там-то и там-то". А если не сработает? Надо заявлять. Похищена иностранная гражданка. Полиция бессильна, объявлен международный розыск. За безутешным мужем охотятся папарацци. Он подаёт иск в Гаагский трибунал на императора и его семью. На гигантскую сумму в…
Тут появилась Марина. Я на секунду поверил, что галлюцинирую от жары.
– Ну, ты даёшь, мать, – говорю.
– Прости, увлеклась. А ты ничего устроился. Я закончила, можно двигаться отсюда.
Назад мы добирались по воде. В квартале от дворца нашли гранд-канал и пристань. Здесь карта не обманула. Не торгуясь, взяли многоместную лодку на двоих. Движок ревел так, что мы объяснялись жестами. Вода отливала коричневым. Слева плыл дворцовый комплекс. Справа громоздились высотки. Затем мы сели в удобный, прохладный скайтрейн и быстро оказались в гостинице. Заказав еду в номер, уснули. Официант разбудил нас через час. В самом лучшем отеле между заказом ужина и его доставкой можно неплохо вздремнуть.
Весь следующий день мы искали заповедник бабочек. Дело в том, что моя жена любит фотографировать бабочек. Нет, она всё любит фотографировать, даже меня, но особенно птиц и бабочек. Куда бы мы ни приехали, Марина выясняет, есть ли тут заповедник бабочек. И если таковой имеется – всё, день пропал. Я не сильный поклонник бабочек и вообще насекомых. Обычному таракану приделай крылья, и выйдет бабочка.
Пока жена фотоохотится, я валяюсь где-нибудь в тени. Мне выдаётся одеяло, детектив или кроссворд. А если повезёт, и фляжечка бренди. Я храню её в чехле для очков: идеальный размер, и пьётся незаметно. Это до того, как жена подарила мне айпэд. Здесь и чтиво, и кроссворды, и фейсбук. Чуть не сказал: и бренди. Самое время глянуть новые рассказы друзей. А что б свои не посочинять? – осведомится кто-нибудь. Придётся открыть секрет. Лучше всего мне сочиняется на работе. Почему – не знаю, видимо, действует адреналин. Вот и сейчас я набираю этот текст, отсиживая попу на важном заседании. Длится оно третий час, хотя суть вопроса и его решение ясны через десять минут. Мало того, всем собравшимся они были ясны заранее. Но раз они так любят звучание собственных голосов, пусть наслаждаются дальше. И пусть удивляются, как старательно я записываю их галиматью.
О чём я вообще рассказывал? Да, Бангкок. Заповедник бабочек. Марина увидела его в туристическом проспекте. При этом на картах заповедник отсутствовал. Только парк – где он якобы находится. Парк не маленький, восемьдесят гектаров.
– Ничего, отыщем, – сказала жена.
Поехали на скайтрейне. Ходить по Бангкоку пешком моё тело в то утро решительно отказалось. Знало бы оно, что ему предстоит. Вагоны мягко скользили над землёй, демонстрируя наиболее живописные ракурсы сити. Солнце уже позолотило верхушки небоскрёбов. Я думал о том, что даже с малой высоты этот город выглядит намного опрятнее, чем снизу. Из окна гостиницы – вообще бисквитный торт.
– Кажется, приехали, – сказала Марина.
У ворот парка мы нашли карту на трёх языках. Схематичные рисунки изображали тропический сад, водоёмы, уголки для медитации и наблюдения за рептилиями. Всё, кроме заповедника бабочек. Около часа мы шатались наудачу. Удача запаздывала.
– Придётся вступать в контакт, – вздохнула жена, – только с кем-нибудь почеловечнее.
Кем-нибудь почеловечнее оказалось семейство велосипедистов европейской наружности. Сначала они проехали навстречу. Затем пару раз обогнали нас. На четвёртый раз мы стали здороваться. Оказалось, что они тоже ищут заповедник бабочек.
Охранник прятался в тени своей будки. Такой же упитанный, как вчерашний, но с более приветливым лицом. Бежевая форма, тонкие усики.
– Здравствуйте, мы ищем заповедник бабочек, – сказала Марина на отчётливом английском. И улыбнулась, показав мои любимые ямочки. Я всегда ревную, когда такая улыбка адресована не мне.
– Бла-бла-бла-бла-бла, – сказал охранник и улыбнулся ещё шире.
– Баттерфляй – понимаешь? – добавил я. – Шметтерлинг. Чему вас только в школе учат. Ну, летают которые вот так.
Я показал руками, как летают бабочки.
– А-а! – обрадовался секьюрити. – Баттерфляй! Гоу ту вис вэй.
И уверенно показал дорогу.
Этой дорогой мы брели около шести часов. Ошалели от тропической фауны и флоры. Встретили, например, полутораметрового дракона. Пока Марина целилась, зверюга исчезла в кустах. Я сказал жене, что настоящий фотохудожник должен иметь проворство ковбоя. "Что бы ты понимал в творчестве", – был ответ. Мне нечего возразить. Жена намного талантливее меня. Она талантливо водит автомобиль, фотографирует, пишет, спит, ест, готовит, играет на музыкальных инструментах. Её можно спросить, чем Гегель отличается от Канта, и получить доходчивый ответ. Иногда я думаю, что занимаю рядом с ней чужое место… Ладно.
На исходе дня мы увидели проклятый заповедник бабочек. Это было овальное здание под сетчатой крышей. Изнутри доносились болтовня туристов и журчание воды. Пропускали бесплатно.
Я устроился поблизости от входа на тенистой лавочке. Отгадал три кроссворда. Съел банан. Выпил бутылку минералки. Затем, потеряв терпение, отправился искать жену и столкнулся с ней в дверях. Вот что значит телепатия.
– Совсем нечего фотографировать, – сказала Марина, – пошли отсюда.
Мы двинулись в привычном направлении, поскольку обратное уже изучили. И через минуту видим того самого охранника в будке. Который послал нас в обход восьмидесяти гектар, тогда как цель находилась за поворотом с другой стороны. Мерзавец улыбается. Я захотел подойти к нему и крикнуть: "Что же ты за сука такая, дядя, а?! Ты где показал баттерфляй? А где на самом деле баттерфляй? Вон он где! Что мы тебе плохого сделали?"
– Забудь об этом, – твёрдо сказала жена (опять прочла мои мысли, я давно не удивляюсь). – Кстати, не факт, что это он. Откуда мы к нему подошли?
– Оттуда.
– Тогда на скайтрейн, и домой.
Естественно, скайтрейна на месте не оказалось. Точнее, он превратился в большой автовокзал. Ни одного указателя по-английски. Повсюду сидели тайцы крестьянского вида с мешками и баулами, видимо ждали автобусов. Беседовали, дремали, но главным образом ели. Они всегда едят. В нос ударил кислый, горячий запах специй. Толпа оглядывала нас с равнодушным любопытством. Я понял, что мы единственные белые в этой народной массе. Вдруг стало неуютно. Решили: берём такси.
За рулём тощий юноша. Спрашиваю его:
– Отель "Шератон" знаешь?
Кивает не слишком уверенно.
– Вот он на карте, смотри – довезёшь?
Беглый взгляд на карту и снова неуверенный кивок. Но уже едем. В машине кондиционер на всю мощь. После жары недолго и простыть. Спрашиваю:
– Нельзя ли убавить?
– Йес, сё, – радостно кивнув, таксист делает кондишен посильнее.
Едем подозрительно долго. Жена у меня глазастая.
– Знаешь, – говорит, – мы тут уже проезжали.
– Ты уверена? Когда?
– Минут десять назад.
Агасеньки.
На светофоре тронул водилу за плечо. Снова показываю карту.
– Вот смотри: ботанический сад. А это – отель "Шератон". Пятнадцать минут, не больше, так? Почему же мы не видим отеля "Шератон"? Потому, дорогой, что ты возишь нас кругами, – рисую пальцем круги на карте. Он понял.
– Ноу, ноу, – замотал головой, – ноу уэй стрит… бла-бла-бла-бла… – и показывает на светофор.
– Якобы поворот не может найти. Все улицы односторонние, – догадалась Марина.
– Он дураков не может найти, – разозлился я, – выходим, к чертям собачьим! Останови машину!
– И что дальше? Ты знаешь, где мы?
– Плиз, сё. Файв минитс…
Следующие пять минут протекли забавно. Таксист, высунувшись из окна, спрашивал у прохожих дорогу. Те охотно вступали в диалог, кивали понимающе и указывали в разные стороны. Неожиданно мы увидели свой отель. Ничему я в Бангкоке так сильно не радовался.
– Стоп, мы выходим, – сказал я и добавил, взглянув на счётчик, – держи половину. Тебе и этого много.
Кажется, юноша остался доволен.
Кстати, в местных такси нет ремней безопасности. По дороге в аэропорт это особенно томит. Потому что на спидометре – двести. Если на такой скорости да без ремней, вдруг не дай Бог чего, то опознавать будет некого. Хотя на этой скорости ремни вряд ли помогут. Разве что опознать.
Летели мы не домой, а на курорт. В спокойное местечко Краби, где мало туристов и детей. А следовательно, много безлюдных пляжей, тишины и прозрачного океана. По обыкновению, мы выбрали курорт для молодожёнов. Ведь молодожёнам надо чего? Правильно – уединения. Они не толпятся у вас перед глазами, не визжат, не попадают вам по лбу сырым, грязным мячом. Помню, в одном из таких мест кто-то спросил, глядя на мою поношенную физиономию: "У вас что, тоже медовый месяц?" "Ещё какой, – говорю, – длиной в семнадцать лет".
Для полного умиротворения от аэропорта заказали трансфер. Прилетаем – встречающие отсутствуют. То есть встречают, но других. Я шеренгу с плакатиками дважды обошёл, заглядывая в лица. От меня начали шарахаться. Ждём. Аэропорт опустел. Еле нашли двух барышень на Информации. Барышни пытались сопротивляться, типа это не мы. Их беглый английский вмиг ухудшился до жестикулированного мычания. Мы не отступали. В голосе моей жены зазвенела готовность устроить большой скандал. Тут они сдались и позвонили куда надо. Выясняется: человек, ждавший нас, увёз других людей. Перепутал.
Ущипните меня. Допустим, человек перепутал, а те, которые сели в машину? Что, перепутали себя с нами? И поехали на наш курорт. Ха-ха. Теперь, по закону жанра, их там поселят. И когда явимся мы, сообщат нам, что мы уже здесь. А неплохой сюжет… Я мысленно открыл ноутбук. В состоянии творческой задумчивости я выгляжу довольно очумело. Вконец испугавшись, девушки позвонили на курорт, и оттуда выслали машину. Спустя пару часов мы купались в океане.
На этом, слава Богу, приключения наши закончились. О курорте рассказывать не стану во избежание чувств утраты и тоски. Описания красот даются мне неважно. Да и речь, вообще-то, не о том. Речь о Бангкоке, вспоминая который, я иногда думаю: что мне там больше всего понравилось? И, морщась от собственного цинизма, признаюсь: отель "Шератон", бассейн и номер на тридцать восьмом этаже. Чуть не забыл, ещё скайтрейн.
Коннор
Одного из моих учеников звали Коннор. Его привели в середине года. Папа – крупная шишка в Exxon Mobil. Мама, естественно, домохозяйка. Пацан оказался слегка тормозной. Тихий, молчаливый. Безучастный ко всему. Одноклассники иногда его дразнили. Коннор реагировал вяло.
Как-то раз я объяснял ему принцип умножения с помощью так называемых бусинок Монтессори. Коннор смотрел мимо.
– Ты понимаешь, что мы делаем? – спросил я.
– Да, – ответил он.
– Что?
– Числа могут умножаться, – с трудом выговорил он.
Я подумал, что надо бы отдать его в спецкласс.
На следующий день Коннор попросил Таблицу 100. Это ему было рано. Но отказывать ребёнку в частной школе не принято. Таблица 100 – это большой квадрат, разделённый на сто маленьких. И горсть пластиковых квадратиков с числами. Задача в том, чтобы выложить из них элементарную таблицу умножения. Десять по горизонтали и вертикали. А внутри перемноженные величины.
Я медленно собрал половину таблицы. Коннор смотрел в угол чуть выше моего плеча.
– Хочешь дальше? – предложил я.
– Ага.
Он позвал меня через час. Таблица была собрана верно.
– Тебе кто-то помог?
Коннор помотал головой. Я не поверил.
– А ещё раз с начала?
Он кивнул. Я сдвинул цифры с таблицы, перемешал.
– Поехали.
Я наблюдал за ним. Коннор управился минут за сорок. Это напоминало мистификацию. Будто он знал таблицу умножения и разыгрывал меня. Да – но не с его характером.
На следующее утро Коннор достал Таблицу 100 и сложил её за полчаса. Несколько одноклассников собрались вокруг.
– Хорошо, – сказал я, – усложним задачу.
Я сдвинул с таблицы числа, перемешал и достал наобум – 72.
– Где его место?
– Здесь, – Коннор ткнул пальцем в пересечение 9 и 8. – И ещё здесь.
За три года учительства в России я наблюдал лишь один подобный случай. Когда хочется верить, что это тебе померещилось.
– А без таблицы слабо? – я достал тетрадочку с заданиями.
Коннор нахмурился – писал он с трудом.
– Это не важно, как ты пишешь, – сказал я, – главное – что. А с красотой мы после разберёмся. Попробуй. У тебя получится.
Коннор пыхтел над заданиями остаток дня. Смотрел в пространство, шевелил губами. Забрал тетрадочку домой.
Назавтра у меня состоялся разговор с его мамой. Хельга или Хелена, что-то в этом роде. Крупная, ухоженная блондинка скандинавского типа. Тонкий парфюм. Слегка расфокусированный взгляд.
– Как вам это удалось? – спросила Хельга. – Я Коннора таким счастливым никогда не видела. И эти задания… Он до ночи их решал. Насилу уложили спать.
– Методики хорошие, – скромно ответил я. – И ещё… У вас очень талантливый ребёнок.
– Удивительно. А мы боялись, что… Ладно, не в этом дело. Знаете, мы скоро переезжаем. Мужа переводят в Австралию. И мы решили что-то сделать для этой школы. Для вашего класса. Может, надо что-нибудь из мебели или оргтехники?
– Есть один дидактический материал, голландский. Но стоит дорого. Около двух тысяч.
– Деньги для нашей семьи не проблема, – улыбнулась Хельга. – Как называется материал? Я запишу.
Она достала мобильник.
"Дура! – крикнул я про себя. – Тупая богатая овца! Подари эти деньги мне! Мне!! У меня долги. Я два года не был в отпуске! Ты боялась, что твой сын дебил. А я доказал, что он – гений. Ну, роди скорее, ведь это легко. Кроме того, мы признательны лично вам. Вот два билета на Гавайи с открытой датой…"
Через месяц в школу доставили большой фанерный ящик из Голландии. Благодарности от директрисы в мой адрес не последовало. Не говоря уже о премии. Впрочем, я и не ждал.
Спецфакультет
10 октября, 1989
09:40
"Спецфакультет психологии. Собеседование: 3-й этаж". Молодой человек направился к лестнице, расстёгивая плащ. Солидное здание: колонны на фронтоне, массивные двери, гулкий вестибюль – не угнетало его. Напротив, Слава чувствовал лёгкость и гасконский азарт. Он шагал через две ступени. Элегантная сумка покачивалась в такт. Шарф и плащ развевались. Терять ему нечего, а цель – Париж. То есть Москва. Пускай гасконец был на десять лет моложе, – думал Слава, – но тогда и жили быстро. Ничего, мы тут ещё сделаем фигуру из пальцев. Пукнем так, что они содрогнутся.
[Через девять лет он будет одолевать эти ступени, неся тяжёлый камень внутри. Он войдёт сюда в последний раз – забрать из офиса жалкое имущество. Личный архив, подарки студентов, фиалку в горшке… Ширма разделяла офис надвое. Хорошо, что соседка забегала нечасто. В основном когда давали зарплату, трогательную, будто милостыня. Поэтому Слава думал и говорил: "Мой офис". Фраза приятно щекотала, особенно с довеском "мой компьютер". У меня в офисе завис компьютер. Пришлите кого-нибудь наладить… На этом компьютере Слава напечатал финальный вариант диссертации. Затем книгу по мотивам в соавторстве с Рюриковой. Начальница выбила грант и почти не мешала. За это её фамилия шла первым номером, а как же… Из окна сквозило в левое плечо. Слава заработал остеохондроз. Следом за выходом книги он лишился офиса так же моментально, как и получил его. Минуй нас пуще всех печалей… Да.]
10 октября, 1989
09:42
Он прошёл мимо будущего офиса, интуиция не шелохнулась. Взгляд зацепил табличку "Деканат" и мужской туалет напротив. Широкий коридор был наполнен взрослыми абитуриентами. Провинциалы выделялись багажом и обособленностью лиц. Москвичи вполголоса беседовали. Слава отыскал вакантное место рядом с блондинкой, затянутой в деним. Освободился от сумки и плаща. Сел.
По коридору пафосно вышагивал длинноволосый тип. Светлый френч с заклёпками, очки в тонкой оправе. На морде снисходительное презрение к универсуму. Такие пижоны с детства вызывали у Славы блевательный рефлекс.
[Спустя два года он поймёт, как замордован и уязвим человек в белом френче. Увидит его сброшенные латы, а под ними – больную душу невротика с элементами паранойи. Только подшофе Вадим Дроздов становился мягким и открытым. И откровенным, за что в итоге поплатился его незаменимый собутыльник и конфидант, товарищ по комнате в аспирантском общежитии Слава Смирнов.
На факультете они без лишнего усердия скрывали взаимную неприязнь. Затем та нехотя уступила место взаимному терпению, чему способствовала общая компания. Обнаружив Дроздова за столом напротив, передающим ему водку или торт, Слава какое-то время удивлялся. Но постепенно свыкся, как хронически больной с давнишним, почти родственным недугом. Мало того, отыскал в Дроздове положительные стороны. Их всегда можно найти, длительность поиска и старание требуются разные.
Вадим Дроздов классно играл на гитаре. И пел задумчиво, негромко – Вайханского, Бокова, Ланцберга, Сергеева… Интеллигентные девушки любят бардов. Тем более в исполнении загадочных грязноволосых юношей в модных очках. Сначала Вадим обаял Алису Потоцкую, затем Татьяну Далматову, чей корректный, спокойный голос всегда бывал решающим. Через них пролез в Славину компанию. Кроме того, до спецфакультета он работал учителем. Слава, отмучившись три года в деревенской школе, испытывал невольную эмпатию к собратьям по несчастью. Наконец, Вадик имел диктофон с записями одиннадцати лекций академика Запрудина. И мог поделиться, если что. А эта валюта на спецфаке ценилась.
И всё-таки особого тепла между будущими коллегами не возникало. И не особого тоже. До того, как на экзамене в аспирантуру по истории философии Вадим бросил Славе шпаргалку. Если бы не маленький клочок бумаги, жизнь Славы Смирнова ушла бы по очень другой колее. Без диссертации, степени, печатных трудов, интернатуры, эмиграции и удачной женитьбы. За этот необъяснимый жест Слава полюбил Дроздова вместе с его тараканами. И заранее простил ему всё.]
10 октября, 1989
09:45
– Извините, девушка, не посмотрите за вещами? Пожалуйста. Я на минуту.
– Хорошо, – ответила блондинка, не удостоив Славу поворотом головы. Короткая стрижка, волосы окрашены с тщательной небрежностью. Фу-ты ну-ты, какие мы гордые, – подумал Слава и добавил:
– Кстати, меня Слава зовут. Можно Вячеслав.