1933. ХІ.23. Дорогой мой Васенька, наконец‑то я пишу тебе. Письмо твое получил, одно. От мамы я узнал, что ты уехал летом в экспедицию, и потому не писал тебе, а потом никак не мог найти время подходящее. Я был очень рад, что ты и Кира поехали в новые для вас места тем более что втечение* всего лета, т. е. до 13 августа был уверен, что поездка твоя не удалась. Надеюсь, ты набрался новых впечатлений и знаний, так что твой кругозор обогатился. При изучении природы главное дело-иметь непосредственные впечатления, которые, если наблюдать по возможности непредвзято и непредубежденно, постепенно сами собою складываются в общую картину; а из общей картины возникает интуиция типов строения природы, она‑то и дает основания для углубленных выводов. Без этой интуиции выводы всегда остаются лишь условными схемами, которые могут быть направлены в произвольные стороны и потому условны и даже вредны-мешают наблюдать и подмечать действительно важное. В области, над которой ты работаешь, необходимо воспитать в себе чувство пейзажа, и тогда многое из достающегося без этого чувства путем кропотливым и легко ведущим к заблуждению, дается само собою. Поэтому было бы очень полезно, если бы ты старался формулировать, чем характеризуется стиль пейзажа, виденного тобою-сначала отдельными штрихами, несистематичным перечнем отдельных, всплывающих в сознании признаков, а затем постепенно сращивая эти признаки в единое описание типа. Гете обладал этою способностью видеть тип наблюдаемого, в исключительной степени; у Гете надо учиться познанию природы. При случае почитай хотя бы книгу Лихтенштадта , ты найдешь ее в шкафу, где лежат книги по философии. Почитай также книгу Метнера о Гете; но Лихтенштадт будет для тебя полезнее т. к. у него приводятся большие куски из работ Гете в переводе, сколько мне помнится неплохом.
Меня безпокоит, как устроились вы с Кирой, -где живете и как питаетесь. С течением времени, надеюсь, вы устроитесь более или менее сносно, но сразу это очень трудно. Маме я писал, что в моих бумагах (папка с аттестатами и другими документами) имеется письмо зам. директора ВЭИ, в котором он обещает предоставить жил площадь, в случае если бы я оставил службу в ВЭИ. Конечно, все подобные обещания очень условны, но все же не мешает найти это письмо и просить на основании его какой‑либо площади взамен той, которую я в свое время передал Институту. Главное позаботься о своем здоровьи. Ты находишься как раз в таком возрасте, когда это особенно важно; лет через пять организм окрепнет и будет надежнее, а сейчас требуется особая забота. Поэтому непременно устрой питание свое и Киры как следует, старайтесь продавать вещи, чтобы обеспечить еду. Кроме того одевайся тепло и не ходи по холоду кое как, я очень боюсь простуды, особенно при общем истощении и усталости. Еще относительно твоих занятий. Бери из моих материалов все, что тебе понадобится, только старайся сохранять порядок и не разрежать материалы, т. к. иначе они станут совершенно безполезны. Правда, мои материалы подобраны для других целей, чем те, которые стоят пред тобою, но тем не менее вероятно ты найдешь себе там что нибудь полезное. Кроме того, тебе вообще полезно знакомиться с родственной областью из практики, она может навести на какие либо новые задачи и выводы.
О себе я уже писал многократно, так что надоело. Ho на всякий случай, если письма не дошли, сообщаю еще раз, что живу я не плохо: еда вполне достаточная и во много раз лучшая, чем какая была в Москве, но мне неприятная, т. к. приходится есть мясо. Живу я в комнате с несколькими инженерами; хотя я и не имею с ними ничего общего, но люди они тихие и спокойные, так что никакого неудобства не испытываю. Сплю на деревянной койке, во 2–м этаже, куда приходится взбираться как в вагоне железной дороги. Получил теплую одежду - телогрейку, брюки, валенки, короткое пальто, называемое здесь бушлатом Все эти вещи (кроме валенок, конечно) на вате. В комнате теперь тепло, даже бывает весьма жарко, когда собравшись на ночь мы затапливаем железную печку. Впрочем, качество комнаты значит для меня мало, т. к. целый день я на службе и возвращаюсь домой на I - іѴг часа днем и поздно ночью.
Мой ближайший начальник, начальник отдела, - из обрусевших немцев, учился заграницей* и был одно время профессором в Лейпциге. Это-культурный и благожелательный человек Ко мне он относится внимательно, так что работать с ним весьма ровно. Жаль только, что он по специальности экономист и агроном, а экономика весьма далека от моих интересов. Вчера говорил с ним относительно возможного срока моего отъезда. Вероятно это будет в первых числах декабря, т. к. тут надо закончить некоторые работы.
23–го ноября получил письмо мамы от 8 ноября. Из этого письма я узнал, что ты с Миком нервничаете и неспокойны. Это меня весьма огорчило, во первых, из‑за твоего состояния, а во вторых, из‑за твоей неправильной установки. Дора тебе уже понимать, что все происходящее имеет свой смысл и делается так, что в общем итоге жизнь направляется к лучшему. Неприятностей в жизни не избегнешь, но неприятности, перенесенные сознательно и в свете общих явлений воспитывают и обогащают, а в дальнейшем приносят свои положительные плоды. Поэтому, дорогой мой мальчик, будь спокоен, жди лучшего будущего, не волнуйся и старайся в каждый данный момент пользоваться тем, что есть у тебя и что можно делать в это время. Душой я всегда с вами, крепко люблю всех вас, всегда думаю о вас. Работай над собою, береги маму и детей, заботься о своем здоровьи и старайся радоваться тому, что тебе доступно. Непременно дыши побольше воздухом. Из моих книг можешь брать себе все, что тебе надо. Пользуйся также химическими препаратами для анализа, я уверен, что ты найдешь вещества, тебе полезные и притом химически чистые. Крепко целую тебя, мой дорогой. Поцелуй маму и детей, бабушку, кланяйся другой бабушке. Боюсь, ты не разберешь моего письма: карандаш короткий, а мне без очков писать трудно.
П. Флоренский
1933. ХІ.23. Дорогая мамочка, со дня на день я жду своего отъезда в г. Свободный, но пока все нахожусь в Ксениевской. Насколько мне известно из различных разсказов, в Свободном могут быть известные условия для научной работы, но я не вполне уверен в их достаточности. Это побуждает меня желать скорейшего переселения, хотя и не люблю перемен обстановки. Здесь, в Ксениевской, живется не плохо: вполне достаточная еда, комната не слишком тесная, в которой живут со мною еще пятеро, электрическое освещение, тепло - мы топим себе железную печку, - более менее удобные условия служебной работы. Работа эта вообще не по мне, т. к. она чисто инженерная или статистико–экономическая; но зато у меня культурный и воспитанный начальник, хорошо относящийся ко мне. Одежду теплую я получил-все ватное и валенки, так что, несмотря на здешние холода, не ощущаю их. Впрочем мне не приходится бывать много на воздухе, больше сижу в рабочей комнате у нас в штабе. Выходы на улицу-4 раза в день, в лагерь и из лагеря. Иногда немного пройдусь подышать воздухом и прогреться солнцем. Замечательно, тут даже в сильные морозы солнце греет, как в Москве весною. Солнца вообще очень много, почти всегда солнечно с раннего утра до позднего вечера. Ho морозы уже и сейчас большие, до 40°.
1933. ХІ.28. Только что узнал о своем назначении в г. Свободный, еду завтра, -конечно если удастся сесть на поезд, а это при здешней загруженности поездов не так‑то просто. С сожалением разстаюсь с Ксениевской, т. к. успел уже привыкнуть к людям и до известной степени к работе. Ho все говорят, что там, в Свободном, будут более благоприятные условия для научной работы. Вероятно там меня ждут ваши первые письма. Климат в Свободном мягче, чем здесь, - сказывается более низкое местоположение и близость, конечно относительная, к морю. По здешним разстояциям 1000 км считается "близко", а т. к. до Свободного мне ехать 1200, то и это близко. Мальчики, мне пишут, бывают у тебя часто. Я очень рад этому, и за них, и за тебя. Может быть помогут тебе в чем нибудь по хозяйству. Ты ничего не сообщаешь мне, как живут Андрей, Шура и Лиля, впрочем об Андрее написала, о рождении у него сына Поздравь его от моего имени, когда будешь писать.
Тут я наслаждаюсь солнцем. Каждый день, с раннего утра до позднего вечера небо безоблачно, солнце сияет так что даже в самый сильный мороз делается тепло под его лучами, все залито светом. Мне все время вспоминается Гомеровское описание Олимпа, где, по переводу Жуковского, кстати сказать очень тонкому,
"воздух лазурью разлит
и повсюду тончайшим сияньем".
Поэтому и сам я чувствую себя вознесенным к небожителям.
Ho говорят, и в Свободном солнечности тоже не менее. Как уверял меня один свободожанин, проживший там три года, из 365 дней в году 360 бывает солнечными. А это уже настоящая стратосфера! Здесь можно провести хорошую работу по вечной мерзлоте почв и грунтов, до сих пор почти не изученных, несмотря на чрезвычайную важность этого явления для всех областей народного хозяйства и для общего миропонимания.
Почти половина Союза находится в состоянии вечной мерзлоты (47% территории), и до сих пор мы не знаем точно даже границу распространения мерзлоты, не говоря уж об ее причинах, динамике, значении, способах борьбы с нею и об использовании ее.
Пишу тебе обо всех этих вещах, чтобы ты видела богатые возможности работы в здешнем крае. Уже и в настоящий момент, хотя я работать и не начинал, мне мерещатся некоторые практические последствия этой работы, применение мерзлоты в области электропромышленности, что м. б. весьма важно с предстоящей электрофикацией края. Поэтому не безпокойся обо мне и, главное, позаботься о своем здоровьи.
Крепко целую тебя, дорогая мамочка. Поцелуй Люсю и скажи, чтобы она не набирала себе слишком много работы.
Между прочим, здесь я встречаю иногда кавказцев и вспоминаю о местностях, где я бывал, о море и о горах. Вместе с видом, напоминающим Кавказ, это дает особенно яркое воспоминание о детстве.
Спешу кончить письмо, чтобы сдать его.
Еще раз целую тебя
П. Флоренский
При случае, скажи Оле, чтобы она понемножку читала по французски* и не забывала то, чему уже научилась.
1933. ХІ.27. Дорогая Аннуля, я получил твои письма от 8 и 15 ноября, а также письма Тики, Мика и Оли, последнее от 14 октября (если только Оля не ошиблась, письмо с вокзала из Москвы). Письмо от 15 ноября получено 27, письмо от 8–го - ноября 23–го. Как видишь, письма доходят чрез все инстанции через 7-8 дней, и следовательно я вовсе не так далеко от вас, как кажется. Зато мои письма, повидимому до тебя не доходят. Ведь я много раз уже писал по поводу твоих сомнений и безпо- койства, но ты в каждом письме повторяешь все то же. Пишу еще раз.
Обо мне следует безпокоиться менее всего. Живу я в теплой, даже пожалуй иногда черезчур теплой, комнате, работаю-также в хороших условиях и в тепле. Освещение электрическое. Еда-трижды в день: завтрак, обед и ужин, причем чай можно устраивать, когда дома, сколько хочешь. Хлеб у меня остается, несмотря на то, что он вкусный (полупше- ничный) и несмотря на то, что я хлеба всегда ем много. Получаем дважды в месяц немного печенья и конфет. Одет я весьма тепло, в валенках, ватных брюках и ватной телогрейке, поверх которой надеваю еще ватное полупальто, называемое бушлатом. Еда здесь во всяком случае гораздо более сытная и питательная, чем в Москве и тем более-у вас. Мой начальник относится ко мне вполне хорошо и ласково, так что мне из‑за этого не хотелось бы уезжать из Ксениевской. Что касается до работы, то она не по моей квалификации, так как сводится к разного рода статистико–экономическим подсчетам, таблицам, графикам и т. д. Ho вышло так, что я начал с мелких единиц организации БАМЛАГ’а и постепенно перехожу к более крупным, чтобы попасть в центр. Таким образом за короткое время я ознакомился по всему разрезу с новым для меня делом железн [о]дорожного [?] строительства за короткое время, и притом во всех ее отраслях, включая и хозяйство, так что составил себе представление в целом о государственном предприятии огромного размера и значения. Доставляет, кажется, удовлетворение видеть большое и историческое дело в его процессе, а это дается не так‑то часто и не столь многим. Вспоминаю своего отца , который работал над подобными же вопросами, но в масштабе гораздо меньшем и не столь разнообразного строения, как здесь, при комплексной организации всего дела. Подробности, сами по себе не интересные, вроде валенок или рыбы, ликбеза или процентов использования лошадей и т. п. получают в общей картине свое значение и смысл, как необходимые слагающие целого. Предо мною вырисовываются большие задачи по экономике местного края, по изучению и может быть использованию вечной мерзлоты и т. д. и я надеюсь, что в дальнейшем и моим специальным знаниям найдется применение, полезное для государства. Предварительное знакомство с подробностями хозяйства, быта и техники конечно будет хорошей школой, без которой более тонкке научные вопросы висели бы в воздухе. Если бы не безпокойство за вас и мысль, что вы страдаете во всех отношениях, то я был бы просто доволен дальностью от Москвы и участию в самой гуще исторического строительства. Единственная действительная неприятность у меня, кроме вас, это отсутствие очков. Без них работать мне трудно, приходится гнуться, и вообще чувствуется какая‑то низверженность. Ho, надеюсь, со временем и это устроится. Посылок и денег от вас я не получал. Решительно прошу мне ничего не посылать, тем более, что посылки обычно весьма запаздывают-иногда на б месяцев, денег же мне, скорее всего, не выдадут. Ho деньги я получаю здесь в виде так называемых премиальных. Уплатил в столовую ИТР, часть осталась и я ношу ее без пользы, так как покупать здесь нечего, да и не для чего - все есть готовое.
Чтобы тебе была более ясна картина жизни, скажу еще о лагерниках. Подавляющее число их, как из интеллигентского состава, так и более серых, рослые, осанистые, большинство довольно полных, все с великолепным цветом лица, которому горожане могли бы позавидовать. He знаю, зависит ли этот прекрасный наружный вид от здешнего замечательного климата, или от правильного распорядка жизни, а может быть от того и другого вместе, но наших лагерников стоило бы показать какому‑нибудь иностранцу, или хотя бы Горькому. Тут не увидишь московской, а тем более ленинградской, бледности и испитости.
Доверенности я выслал тебе 1½ месяца тому назад, но, как обнаружилось, и притом случайно, они застряли в Ксениевской, а теперь пересланы в Свободный. Когда я буду там, то постараюсь выполнить твою просьбу, отсюда же не стоит высылать, т. к. боюсь, опять будут задержки. Относительно писем. Вы можете писать, сколько хотите, но число моих писем ограничено. Правда, из любезности может быть и позволят нарушить норму (I письмо в месяц), но нельзя этим снисхождением злоупотреблять. Поэтому не безпокойся, получая мои письма сравнительно редко.
Хорошо, что ты завела себе очки, но плохо, что не лечишь себе руку. Между прочим, растирай ее камфарною мазью, а кроме того непременно посоветуйся с врачом. Больная рука не только помеха в работе, но и причина тяжелого настроения. Постарайтесь устроиться как нибудь со светом или в крайнем случае заправляй хорошую керосиновую лампу. Крепко целую тебя, моя дорогая. Будь добра и заботься о здоровьи. Порадуй чем нибудь маленыих, особенно Тику.
Твой П. Флоренский
1933. ХІ.27. Дорогая Тика, твое письмо я получил. Ты научилась писать хорошо и наверно скоро будешь писать отлично. Если счет тебе не дается сразу, не смущайся: мне, когда я был в твоем возрасте, счет был очень труден, да и сейчас я не люблю его. Почти все математики считают очень плохо и ошибаются в арифметических выкладках. Пишу тебе я криво, потому что сижу без очков и должен ползать носом по бумаге. Ты с Миком меня очень обрадовали бы, если бы усердно занимались музыкой. Выбрала ли ты какую‑нибудь книжку в подарок за день рождения? Видела ли ты свою Кеню , а если видела, то узнала ли ее? И узнала ли она тебя? Я тут любуюсь древесиной лиственницы, оранжевой как недоспелые помидоры, и пурпурной корой лиственницы; особенно красива эта кора на снегу, освещенная солнцем. Птиц тут вовсе нет, если не считать воробышков, да и то очень немногочисленных. Говорят, летом тут распускаются красивые цветы, но я их не видел пока. Лук и чеснок растут в диком виде, но отличающиеся от наших огородных. Заготовляют лук и чеснок в бочках, засаливают их стрелки и листья впрок. Целую тебя, дорогая дочка, не забывай своего папу, который очень тебя любит.
П. Флоренский