Эндрю вежливо улыбается.
- Если просветленный прыгнул с моста, - повторяю я, - тебе тоже придется прыгать?
На этот раз он не улыбается.
- И так во всем, - продолжаю я. - Ты видишь это все время. Почему я должен поворачиваться другой щекой, если кто-то бьет меня, а я хочу врезать ему обратно? Чтобы действовать, как Христос? Когда это я вляпался в эту затею - действовать, как Христос? Какие-то великие индийские мудрецы сидят лицом только на север, так и я теперь должен все время сидеть лицом на север? А если мудрец ковыряется в носу? Я должен сидеть лицом на север и ковыряться в носу восемь раз в день? Зачем? Потому что дело всей моей жизни - подражать великим мудрецам? Я так не думаю. Скажем, я хорошо питаюсь, а ты голодаешь. Ты приходишь ко мне и спрашиваешь, как хорошо питаться. Ну, замечаю я, каждый раз, когда я ем вкусную еду, у меня начинается отрыжка, и я советую тебе отрыгивать, потому что это означает, что ты сыт. А ведь все наоборот, верно? Ты все еще голоден, но теперь ты еще и рыгаешь, как свинья. А хуже всего в этом - обрати внимание на трюк - хуже всего то, что ты перестаешь искать еду. Тебе теперь обеспечена голодная смерть.
Я сделал паузу, чтобы эта мысль впиталась. Здесь есть несколько важных уроков, и я не хочу, чтобы он проскочил их слишком быстро. Маленькие вопросы всегда служат воротами для больших вопросов.
- То же самое с непривязанностью, - продолжаю я. - Если ты смотришь на нее, как на ключ к покою и счастью, тогда у меня нет стоящего ответа, разве что замечание, что это звучит глуповато. Но если ты смотришь на непривязанность, как на важный шаг на пути к пробуждению, то могу заверить тебя, что это не так. Сначала проснись, а потом этой непривязанности у тебя будет целый вагон.
Мы еще немного поговорили о непривязанности, но все это целиком на самом деле очень просто, и, со слов Эндрю, теперь он почувствовал, что понимает намного более непосредственно. Я не сомневался - с отрыжкой получилось вдохновенно.
Потом мы с Эндрю разобрали вопрос, что значит быть в миру, но не от мира. Это не заняло много времени, потому что ответ был в основном такой же, что и для непривязанности:
- Тебе не о чем беспокоиться, - сказал я, - это позаботится о себе само, когда придет время. В понимании этого нет смысла.
Однако он так легко не поддался, так что пришлось мне продолжить.
- С моей перспективы, - сказал я ему, - непросветленные люди кажутся персонажами в мыльной опере. Вот что я вижу, наблюдая за людьми с их заботами, надеждами, сновидениями, конфликтами и драмами. Я никоим образом не умаляю человеческий опыт - и всякий наблюдатель на моем месте сказал бы то же самое, - но когда я говорю "мыльная опера", я именно ее имею в виду. Слезливый, истеричный, неубедительный, дурно написанный и неуклюже снятый вымысел, в котором нет ни смысла, ни особой развлекательной ценности. Раньше я был таким же, как все остальные, разумеется, жил своей жизнью невольного персонажа в мыльной опере, но теперь нет. Теперь я вне этого, волен выходить и возвращаться. Вот чего я больше не могу сделать, так это снова перепутать мыльную оперу с реальностью, ну разве что получу серьезную травму головы.
- И вот стою я на сцене прямо сейчас, в эту самую минуту, разговаривая с одним из персонажей в этой мыльной опере. У этого конкретного персонажа есть своя сюжетная линия, которая разворачивается вокруг разрушения самой мыльной оперы. Этот конкретный персонаж хочет знать, существует ли он вне драматического контекста мыльной оперы или нет ничего, кроме плоского персонажа, существование которого прекратится, как только его убьют сценаристы или отменится само представление. Добьется ли этот персонаж успеха или потерпит неудачу в своей борьбе за свободу? Продолжит ли он свой поиск или сменит курс? Имеет ли это значение? Смотрите продолжение завтра.
Эндрю был очень спокоен, очень задумчив. Он достаточно благоразумен, чтобы не принять мои слова за выпад против него лично. Он слушал, схватывал, но не сопротивлялся и не оборонялся. Кажется, я слегка перестарался, слишком налег на объяснения, растянул и без того тонкие аналогии, пытаясь, вероятно, развлечь самого себя, но еще пробуя способы рассказать о каких-то вещах и так и эдак.
- Итак, - продолжил я, - ты, Эндрю, одновременно и в мыльной опере и не от мыльной оперы. Ты желаешь вырваться из оперы, и это желание - как говорят актеры - манящая тебя морковка, которая обеспечивает твою мотивацию, а она, в свою очередь, придает драматический импульс многим трагикомическим эпизодам, вращающимся вокруг Эндрю.
- А счастливый конец? - спросил он.
Я пренебрежительно махнул рукой.
- Ах да, конечно. Тебе не удастся вечно избегать собственной истинной природы. Чудо, что кто-то вообще умудряется это делать.
Эндрю нахмурился.
- Ваши слова звучат так, будто просветление это...
- Что?
- Ну, вроде как ничто. Что-то неважное. Как будто это...
- Не относится к делу? - закончил за него я. - Представь, что ты смотришь по телевизору мыльную оперу, но у тебя есть власть войти внутрь нее. Вот сейчас ты смотришь глупый телевизионный сериал, а через минуту ты в палате больницы навещаешь персонаж, умирающий от рака мозга. Для него это реально, он в полном отчаянии, но для тебя он просто актер, играющий роль. В действительности на кону ничего не стоит. Сколько подлинного сочувствия у тебя найдется для этого бедняги в его положении?
- Но он же просто вымышленный персонаж.
Я всматривался вдаль и ждал.
- Я и есть вымышленный персонаж, - сказал Эндрю ровно. - Я и есть тот персонаж с раком мозга. Вы заглянули в мою мыльную оперу.
Это хороший урок - веселый. С тем же успехом я мог бы привести в пример бродвейскую постановку "Гамлета" вместо мыльной оперы, но тогда вымышленные персонажи появились бы в ореоле славы, а не пошлости. Аналогия с мыльной оперой очень лаконично описывает две особенности, с которыми мы игрались: во-первых, Эндрю сам по себе вымышленный персонаж, а во-вторых, любое важное значение иллюзорно. Но была тут и еще одна особенность, которую следовало затронуть, пока мы не ушли далеко.
- А кто создает твой персонаж? - спросил я.
- Вы имеете в виду, кто создал меня таким, какой я есть?
- Кто автор, создавший тебя?
- Ну, в некоторой степени, я автор, - ответил Эндрю.
- Хорошо, тогда кто автор тебя, который, по твоим словам, в некоторой степени автор тебя?
Над этим он задумался.
- Мое истинное я?
- Оксюморон. Нет истинного я. Истина и я взаимоисключающи.
- Это похоже на спор о том, что ответственно за наше развитие - природа или воспитание.
- Хорошо.
- Так что настоящего ответа нет.
- Конечно, есть.
- Какой?
- Не ты. Автор тебя не ты.
- Тогда я... что? Что создает меня?
- Я не знаю. Это имеет значение?
- Ну, очевидно... - начал он, но затих.
- Тут нет ничего очевидного, - объяснил я. - Полное понимание той обширности и сложности влияний, которые приводят к созданию этого фальшивого я, невозможно и избыточно, но здесь нет проблемы, потому что от полного понимания нет никакой пользы. Зато кое-какая польза есть от осознания, что ты то ли не имеешь никакого отношения к тебе, то ли совсем незначительное. Наверное, это трудно представить себе, не принимая близко к сердцу, но возможно, если ясно видишь, что тот, кто ты есть, не имеет то ли никакого отношения к тебе, то ли имеет, но незначительное.
- Тот кто?
- Неплохо сказано.
Мы некоторое время сидели в тишине, каждый со своими мыслями. Я потратил это время, чтобы оценить действенность своих слов и подумать, что можно улучшить. Эндрю, что вполне понятно, использовал этот момент тишины как возможность поискать утешение и твердую почву под ногами в своих буддистских учениях, что и обнаружилось, когда он спросил о чем-то никак не связанном с тем, о чем мы только что говорили.
- Но что насчет страдания? Будда сказал...
- Стоп.
* * *
Если бы я позволял ученикам задавать направление разговора их вопросами, то все наше время было бы потрачено на продвижение в любом возможном направлении, кроме прямого. Ученики, что вполне естественно, считают важным понимание. Они думают, что правильность и точность их информации жизненно важна. Они думают, что это что-то вроде школы, где ты должен понять одну вещь, прежде чем сможешь понять следующую. Но все это имеет отношение к знанию и представляет собой незнание. Все так называемое знание - это именно то, что стоит между искателем и искомым. Конечно, я могу понять их точку зрения на все это, но меня всегда изумляло, когда я видел, как другие духовные наставники позволяли ученикам водить себя кто в лес, кто по дрова вопросами, которые никуда не вели. Пробуждение - это не теоретический предмет, который овладевают посредством обучения и понимания, это путешествие, которое надо совершить, битва, в которой надо сражаться. Наставники хотят быть популярными и выглядеть мудрыми, вот и отвечают на любые вопросы, которые приходят ученику на ум, словно они учат следующее поколение наставников, а не помогают людям пробудиться.
И сказав это, я также вынужден добавить, что это путешествие, эта битва еще только предстоит Эндрю. Многие годы медитации и духовного обучения не смогли изменить тот факт, что он еще не сделал и Первого Шага в своем собственном путешествии. Первый Шаг - это главное. Все, чему я учу, - на самом деле об этом. Сделай Первый Шаг - и продолжение наверняка последует. Можно болтаться на сцене, разыгрывая духовную роль, можно медитировать, зарекаться, быть бессамостным, обретать заслуги и сжигать карму год за годом, жизнь за жизнью, но так и не сделать Первого Шага.
На самом деле это характеризует состояние пробуждения на Западе: здешняя духовность была совсем недавно посажена в культурную почву и успела дать множество опьяняющих цветов, но без прочной корневой системы. Вот что говорит Мариана Кэплэн в своей книге "На полпути к вершине: ошибки преждевременных притязаний на просветленность" о сиренах просветления с их обманчиво манящими песнями:
Самая частая и широко распространенная фантазия о просветлении сводится к тому, что это свобода от страданий, отсутствие боли и борьбы, молочная река с кисельными берегами, состояние вечной любви, блаженства и покоя. В этой форме просветление олицетворяет собой всеобщую мечту об идеальном, совершенном мире чистого счастья и неувядаемой красоты. И это не только нью-эйджевская фантазия, а тайное желание всех людей без исключения, наша общая мечта о спасении. И все-таки это просто фантазия.
Короче говоря, как и большинство духовных искателей, Эндрю вообще не подписывался на просветление, только на фантазию о рае на земле, в данном случае названную нирваной. Вопрос в том, переключится ли автоматически энтузиазм искателя, лишенного этой фантазии, на реальность? Другими словами, если ты заказал мороженое, горячий шоколад, взбитые сливки и вишенку сверху, то будешь ли ты так же счастлив, если вместо лакомств официант ткнет тебе в глаз заостренной палкой?
Вероятно, нет.
* * *
Итак, теперь Эндрю захотел взвалить на меня Будду, но для меня Будда бесполезен, и хотя он этого еще не осознал, для него он тоже бесполезен.
- Страдание не относится к делу, - сказал я ему. - Сострадание не имеет отношения к делу. Начнем с того, что ни у одного из нас нет и малейшего понятия, что сказал Будда, потому что он не вел записей и не заверял их у нотариуса. И поскольку его здесь нет, чтобы объясниться, мы предоставлены сами себе.
Глаза Эндрю были широко открыты от такой ереси. Я почувствовал, что он близок к тому, чтобы встать и уйти.
- Эй, это хорошая новость. Я говорю только о том, что тебе не нужно полагаться на крайне подозрительные учения кого-то, кто мертв уже тысячи лет. Ты можешь полагаться на себя. Если царевич Сиддхартха справился, то и ты можешь, верно? Будда был просто каким-то парнем, который взялся за дело и разобрался в нем сам, так, может быть, это и есть его настоящее учение - что ты можешь разобраться сам. Может, дело не в том, что он какое-то там божество или супермен, а наоборот. Что он был таким же, как ты или я.
Эндрю слегка покачался вперед и назад в волнении.
- Что касается страдания, - продолжил я, - забудь об этом. Это неважно. Страдание означает только то, что тебе снится плохой сон. Счастье означает, что тебе снится хороший сон. Просветление означает выход из состояния сна. Такие слова, как страдание, счастье и сострадание - это просто мешки с камнями. В конце концов тебе придется бросить их, если хочешь двигаться дальше.
Эндрю сидел неподвижно, но внутри него явно царило замешательство. Кому понравится, что его верования, в которых он души не чаял, окажутся на помойке, но эта игра так и называется - выброси любимые верования в мусор. Мы просидели еще несколько минут в тишине, пока Эндрю не свернул к предыдущей теме:
- Итак, нельзя осознать нашу природу Будды, если вести себя, как Будда.
- Дао говорит, что мудрец проходит по земле, не оставляя следов. Это просто еще один способ сказать "в миру, но не от мира". Чего дао не говорит, так это что непробужденный человек, который желает стать мудрецом, должен путешествовать таким образом, чтобы на земле не осталось следов, но представь, что будет, если этот отрывок прочитает секта одержимых буквальным толкованием даоcов и примет его за прямое указание никогда не касаться почвы или пыли? Не согнуть ни единой травинки? Это было бы смешно, но разве не так же смешны многие вещи, которые делают люди, чтобы заставить других поверить, что они и есть то, чем надеются стать. Бессмысленно вести себя так же, как тот, кто находится там, куда ты хочешь попасть, смысл в том, чтобы попасть туда самому. Чтобы стать мудрецом, не нужно вести себя, как мудрец. Сначала стань мудрым, а все эти характеристики мудрости возникнут сами по себе и без труда.
- Непонимание относительно подражания просветлению как способа стать просветленным можно увидеть везде. Если ты хочешь быть просветленным - подсказывает ум - веди себя, как просветленный. Если бы вампиры действительно ходили по земле (а я не говорю, что они не ходят), то существовали бы наставники и школы, куда можно записаться, если сам хочешь стать вампиром, и такие люди, полагаю, нашлись бы. Если бы наставники сами были вампирами, то могли бы просто укусить каждого, пососать жидкости или что они там сосут - и вуаля , все ученики вампиры. Но если бы наставник был обычным человеком, а не подлинным вампиром, то ученики обнаружили бы, что он учит их особым правилам: не выходить на солнце, не есть чеснок и не пить святую воду, не совать осиновый кол в сердце и так далее. И претенденты в вампиры стояли бы в ряд и старались следовать наставлениям учителя в надежде, что таким образом они в конце концов достигнут вампирства.
Но, как нам всем известно, вампирами становятся не так, так становятся дураками. То же самое и с этими штуками - непривязанностью и жизнью в миру, но не от мира. Если ты хочешь быть счастлив и тебя делает счастливым подражание вампирам - отлично, это как раз то, что тебе нужно. Но если ты хочешь стать вампиром, то черный костюм и вставные клыки не сработают.
Эндрю поднял еще одну тему, которую стоит упомянуть - об указании "если встретишь на дороге Будду, убей его". Судя по всему, это еще один предмет продолжительных споров между Эндрю и его товарищами-буддистами.
- Хммм, - сказал я, наслаждаясь приятными воспоминаниями. - Я тоже не знал, что это значит, когда впервые встретился с этим указанием.
- А теперь знаете? - спросил Эндрю. Думаю, он был убежден, что это утверждение наподобие коана, не поддающегося подлинному пониманию.
- Конечно, - ответил я. - Это означает что-то вроде указателя "на втором светофоре повернуть налево".
Эндрю уставился на меня.
- Это дорожный указатель, - продолжил я. - Это не бесценная жемчужина мысли вроде "пристегните ремни" или "чистите зубы после еды". Это просто небольшой совет, который один путешественник, побывавший в определенном месте, может предложить тому, кто туда все еще собирается.
Эндрю пока не понял, возможно, потому что я сам наслаждался этой болтовней а-ля гуру. Мне пришлось сделать усилие, чтобы выразить мысль отчетливее:
- На пути к просветлению есть одно волшебное слово. Это твоя мантра, твой боевой клич. Это слово "дальше". Очень важное слово. Серьезная вещь. Нам не надо беспокоиться о значении этот слова сейчас, просто запомни это. В один прекрасный день, может быть, даже в этой жизни, ты подступишься к подлинному пробуждению, и такое слово, как "дальше", может послужить тебе очень мощным талисманом. Сейчас нет особого смысла заниматься этой штукой с убийством Будды, разве что ради того, чтобы ты выбросил это из головы. Я имею в виду, что понимание не даст тебе ничего ценного, чтобы задерживаться на этом. Придет время, когда ты поймешь все целиком, а потом, возможно, и не вспомнишь ни разу, как о любой другой мелочи, указавшей верный путь во время долгого путешествия.
Несмотря на эту мою осмотрительную оговорку, Эндрю ерзал на стуле в ожидании ответа на вопрос, почему ему следует убить Будду.
- В процессе пробуждения бывают такие моменты, когда те, кто прошел свой путь до тебя, могут прийти тебе на помощь и дать ключ к твоему следующему шагу. Собственно, это единственное, что может сделать для тебя твой наставник или учение - время от времени подавать знак. Это может быть большой знак для всех, как слово "дальше", а может быть маленький, специфический, как "убить Будду". Когда я проходил через все это, у меня не было наставника или гуру, но мне помогали все путешественники, которые взяли на себя труд оставить знаки, предупреждения и подсказки вдоль пути. Поэты, философы, мыслители - серьезные люди. Люди, которые не пожалели времени, чтобы изложить в письменном виде свои знания для тех, кто придет после них.
Не будучи уверен, что хочу это обсуждать, я сделал минутную паузу. Кажется, хочу.
- В этом путешествии есть не слишком приятный этап, когда ты догоняешь и обгоняешь некоторых своих наставников - перешагиваешь через людей, к которым относился с высочайшим уважением. Со мной это случалось не раз, я был прекрасно осведомлен о том, что именно происходит, и могу сказать, что это странный и пугающий опыт, в силу чего его трудно перепутать с чем-либо, когда приходит время. Эти люди были, образно говоря, исполинами в своем деле, а простой факт, который делал все таким особенным, заключался в том, что я стал очень близок с этими людьми, и когда я оказался там, где они остановились, я стоял с ними, отдавал им дань своего глубочайшего уважения и скрепя сердце переступал через них. Понятия не имею, как это звучит для того, кто ни разу не переживал такое, но это был один из самых болезненных этапов всего путешествия, и мне по душе, что я могу предупредить об этом.