...сознанья первый проблеск, пробудивший от спячки Зверя, распалил его воспоминаньями о твоем нежном теле, покорном каждому движенью рук; уж замысел отчаянный составлен из жизней и смертей, когтей и жал, снабдивших меня словами песни, чтоб любовь я взял из колдовского сна объятий, где страж – олень с рубинами в глазах...
Слово "снабдить" ей не нравилось, но "дать" было слишком примитивно, а "ниспослать" искажало смысл. "Наделить"? Тоже не годится. Возможно, если перестроить всю фразу, подумала она, найдется более удачный вариант. Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. В комнату заглянула горничная:
– Senora, una carta para usted.
– Pase! – сказала Сьюзен.
Девушка поднесла ей письмо, сделала реверанс и удалилась, бесшумно притворив за собой дверь.
Увидев имя своего кузена, Сьюзен с замиранием сердца поспешно вскрыла конверт.
Дорогая Сьюзен! Должен признаться, что твое письмо в первую очередь пробудило те самые тяжелые воспоминания, которые ты хотела бы оставить в стороне. Ты должна понять, что если я до сих пор не могу простить себя за опрометчивые слова, сказанные однажды вечером в саду моего дяди, и за сами чувства, которые я имел глупость вынашивать, а затем облечь в эти слова, то я точно так же не могу простить тебя за твой отказ. Разумеется, теперь ты не видишь никакого смысла ворошить прошлое. Не вижу этого смысла и я. Ты отвергла меня в выражениях гораздо более мягких, чем я того заслуживал. Тем не менее, я и сейчас еще не могу полностью избавиться от чувства обиды и гнева. Значит ли это, что частица былой любви по-прежнему живет в моем сердце? Может быть. Но если дело обстоит таким образом, твою идею довериться именно мне вряд ли можно признать удачной. И все же, когда я вспоминаю нашу близость до того злополучного вечера, наши откровенные беседы и беззаботный смех, когда я думаю, как мне недоставало общения с тобой все эти прошедшие годы, у меня не хватает духу отказать тебе в дружеской помощи и совете.
Некоторые интимные подробности твоего письма не могут вызвать иной реакции, кроме ужаса и отвращения. Не понимаю, почему ты скрываешь от родителей правду о недопустимом поведении твоего мужа. Сейчас, узнав эту правду, я призываю тебя сделать то, что в данной ситуации является единственно правильным и что ты до сих пор почему-то считала невозможным: уйти от Резерфорда. Ты думаешь, твой запутавшийся в долгах отец будет против этого шага? Уверяю тебя, это не так. И никто из нас, твоих любящих родственников, не осудит тебя, если ты решишься покончить с этой гнусной пародией на брак...
Громкий топот на лестнице вернул Джимми к реальности. Майор Борчард, в камуфляжной форме и армейских ботинках, спускался со второго этажа в сопровождении белобрысого адъютанта.
– Мистер Гай! – Улыбка майора неудержимо расширялась по мере его приближения, и Джимми подумал, что, если он будет продолжать в том же духе, уголки его губ в конце концов сойдутся на затылке. – Я только что узнал, что вы приняли новое решение относительно кольта.
– Можно сказать и так.
Альбинос занял позицию на нижней площадке лестницы, а Борчард прошел через комнату и остановился перед камином.
– Стало быть, шесть тысяч?
– Не спешите, – остановил его Джимми. – У меня к вам будет разговор.
Улыбка Борчарда пошла на убыль; он принял строевую стойку "вольно", а затем скрестил на груди руки.
– Разговор? На какую тему?
– Во-первых, о Сьюзен.
– Сьюзен? – Борчард на секунду задумался. – Я полагаю, вы не о сестре моей бывшей жены? У меня нет других знакомых по имени Сьюзен.
– Может, Сюзи Корлисс? – предположил альбинос. – Ну та, жена Майка Корлисса?
– Извините... Это я по рассеянности. – Джимми сделал рукой движение, как будто стирал имя, написанное в воздухе. – Я имел в виду Лоретту Сноу.
Борчард моментально вник в ситуацию.
– Рэнди, – обратился он к альбиносу, – тебе лучше вернуться к воротам. Скоро приедут наши.
Рэнди уныло удалился, как пес, которого гонят на улицу за некстати поднятый лай. Входную дверь он оставил приоткрытой. Борчард сел в кресло напротив Джимми. Теперь он походил на строгого и неподкупного мирового судью, шутки ради приклеившего к верхней губе фальшивые усы.
– Я вас слушаю.
– Дело вот в чем, – Джимми наклонился вперед, опираясь на подлокотники кресла, – я намерен допустить вас к торгам на кольт, но при одном условии...
– Секунду, – остановил его Борчард. – Вы сказали "торгам"?
– Именно. Нашелся еще один человек, желающий его приобрести. Так что по справедливости надо устроить торги.
– Я уже сделал свое окончательное предложение.
– Разве я его принял?
– Пока нет, но я полагаю за собой право первенства.
– Вы полагаете, – сказал Джимми, – а я делаю свой бизнес. Я хочу продать этот кольт, но не намерен уступать его вам только потому, что вы объявили себя первенцем. Если хотите законно сжимать эту пушку в своей потной ручке, пободайтесь за нее с соперником.
Борчард пристально разглядывал Джимми. Треск огня в камине, казалось, задавал ритм его гневно марширующим мыслям.
– А кто мой соперник? – спросил он наконец. Джимми усмехнулся:
– Этого я не скажу, чтоб у вас не возник соблазн надавить на него частным порядком, как вы пытались это сделать со мной и Ритой.
– Тогда как я буду знать, что игра идет по-честному? Может, этот второй человек – плод вашей фантазии.
– Вам придется поверить мне на слово. Я всегда играю честно, можете навести справки.
– Я их уже наводил. Репутация у вас неплохая, – признал Борчард. Горевшее в камине бревно осело и перевернулось, вызвав всплеск трескучих искр; пламя поднялось выше. – Вы еще говорили об условии...
– Условие одно: вы должны оставить в покое Лоретту Сноу.
Борчард кивнул, как бы отвечая своим невысказанным мыслям:
– Что она обо мне наплела?
– Пересказывать не собираюсь.
– Хорошо. Тогда объясните, в чем заключается ваш интерес к Лоретте? Или это тоже секрет?
– Я помогаю ей сделать хорошие деньги, раз подвернулся шанс, только и всего.
– Благородный мотив, – одобрил Борчард. – Но вы, надеюсь, не обидитесь, если я сочту его недостаточно убедительным.
Его высокомерно-ироничный тон начал действовать Джимми на нервы.
– Плевал я с крутой горки, на что вы там сочтете или не сочтете! Это все, что я могу вам сказать.
Борчард грустно вздохнул, давая понять, какое это нелегкое дело: вести деловой разговор с дураком.
– Вы плохо знаете Лоретту, мистер Гай. Это отнюдь не та невинная овечка, какой она себя выставляет, при том что ее связь с реальностью, скажем так, на мечена пунктиром. Она придумывает – для самой себя в первую очередь – историю собственной жизни и с увлечением играет в ней роль жертвы.
Специалисты могли бы квалифицировать это как пограничное состояние психики.
Джимми почувствовал, как кровь приливает к щекам и как зародившаяся внутри него ярость медленно выдвигается на первый план, подобно хищнику, наметившему добычу и осторожно подбирающемуся к ней на расстояние броска. Он заговорил, для усиления эффекта покачивая перед носом майора указательным пальцем:
– Есть еще одна вещь, на которую мне наплевать с той же горки, – это ваши рассказы о Лоретте и ее рассказы о вас. Просто держитесь от нее подальше, и мы спокойно разберемся с этим кольтом. Но если не угомонитесь, я мигом выбью вас из игры. – Вложив указательный палец в кулак, он изобразил нокаутирующий удар. – Уяснили?
С улицы через приоткрытую дверь донеслись голоса – несколько человек приближались по тропе к дому.
– Я уверен, мы сможем договориться, – сказал Борчард, поднимаясь из кресла и жестом предлагая Джимми сделать то же самое. – Давайте продолжим беседу в другом месте.
Джимми проследовал за ним по слабо освещенному коридору и через дверь с проволочной сеткой вышел на травянистую поляну за домом, превращенную в стрельбище. На длинном, грубо сколоченном стенде, обозначавшем позицию для стрелков, лежали три пистолета, револьвер, винтовка и пара биноклей. Мишени были установлены перед барьером из мешков с песком на противоположном конце поляны. Стойкая пороховая вонь разбавлялась сладковатым запахом канифоли; над вершинами деревьев повисла дымка, сквозь которую неуверенно пробивался свет ущербного месяца; темные ели по периметру поляны застыли в угрюмой неподвижности.
– Я хочу, чтобы вы поняли, почему мне так нужен этот кольт, – сказал Борчард. – Что вы знаете о Бобе Чэмпионе?
– Неважно, что знаю я. Сами вызвались, так рассказывайте.
Борчард устремил задумчивый взгляд куда-то поверх деревьев:
– Чэмпион начинал как самый обыкновенный расист, это правда. Но в отличие от других он очень скоро понял, что расизм является всего лишь извращенным проявлением иной, куда более важной борьбы – борьбы за свободу личности. Хотя он был малообразованным человеком, его сочинения свидетельствуют об удивительно ясном и глубоком понимании того, что есть истинная справедливость. И за оружие он взялся только ради того, чтобы привлечь внимание к принципам, которые он исповедовал.
– Угу, – буркнул Джимми, водя пальцем по спусковой скобе одного из лежавших на стенде пистолетов (это был "глок" калибра 357).
– Он умер, сжимая в руке этот кольт, – продолжил майор. – Вся обойма была расстреляна, кроме одного патрона. Он мог бы его использовать, убив кого-нибудь из нападавших, но не сделал этого. Я уверен, что он осознавал символическое значение, какое может со временем обрести этот кольт с последним патроном в стволе. Поэтому он спрятал его внутри дома, в потайном месте, которое кроме него знала только Лоретта, и после этого вышел наружу под пули фэбээровцев. Вот, – он достал из кармана коробочку, в каких обычно носят обручальные кольца, открыл ее и продемонстрировал Джимми патрон на подкладке из красного бархата, – это тот самый патрон. Его дала мне Лоретта в те дни, когда мы с ней еще были друзьями.
Чтобы скрыть улыбку, Джимми наклонился над стендом, делая вид, что разглядывает пистолет.
– Я собираюсь в один прекрасный день вновь повенчать этот патрон с кольтом, – объявил майор мрачно-торжественным тоном, каким вполне мог бы изъясняться святой целитель, готовясь изгнать бесов из одержимого дитяти. – Я верну в этот мир дух Боба Чэмпиона.
– Вы, помнится, говорили, что мисс Сноу любит сочинять разные истории, – сказал Джимми, – а сами как сказочник можете дать ей сто очков форы. В последние минуты жизни Боба Чэмпиона рядом с ним никого не было. Так, во всяком случае, говорила Рита. И я с тем же успехом могу заявить, что на выходе из дома бедняга обмочился и визжал от страха, как недорезанный поросенок.
– Почему тогда он спрятал кольт?
– Вот этого я не знаю... и вы не знаете тоже. Может, он под конец тронулся умом. Меня сейчас занимает другое: вы действительно верите в эту вами же придуманную чушь или просто пудрите людям мозги, чтобы таким манером повысить себя в звании и перейти в новую весовую категорию? Публике нравятся ходячие статуи.
– А вы читали что-нибудь из написанного Бобом Чэмпионом? Или это чисто интуитивная реакция?
– Я не читаю повести на туалетной бумаге. Для меня главное, чтобы она хорошо подтирала задницу. – Прежде чем майор успел ответить, он добавил: – Послушайте, мне нет дела до Боба Чэмпиона, пусть он даже написал Великую хартию вольностей. Я торгую оружием – в этом весь мой интерес.
– И вас не волнует тот факт, что американский герой, мученик, положивший жизнь...
– Герой? – Джимми держал "глок" стволом вверх. – Любой неудачник может играть в героя с такой штуковиной в руке. Если Чэмпион и впрямь был героем, почему его жена все эти годы только и думала о том, чтоб от него сбежать?
Из дома донесся взрыв хохота. Майор помедлил, прислушиваясь, а затем вновь повернулся к Джимми:
– Это вы со слов Лоретты Сноу? Боюсь, она водит вас за нос, мистер Гай.
– Давайте-ка оставим эту тему.
– Хорошо, тогда подскажите другую. Мне трудно вести беседу, не зная, какие темы числятся у вас запретными.
– А вы небось думали, что после вашей патетической лекции на меня снизойдет просветление, я паду на колени и протяну вам кольт на красной бархатной подушке под стать этой прелестной коробочке?
Майор Борчард устало вздохнул и перевел взгляд на пистолет в руке Джимми.
– Хотите попробовать? – спросил он. Джимми пожал плечами:
– Почему бы нет?
Он проверил, есть ли патрон в патроннике, стал к барьеру, прицелился и одну за другой послал в мишень четыре пули. Звуки выстрелов слабо отразились от темной стены леса. Борчард посмотрел в бинокль, оценивая результат.
– Неплохо, – сказал он.
– Даже очень неплохо при такой барахляной пушке. – Джимми взглянул на майора, ожидая его реакции.
– В обойме еще остались патроны, – сказал тот.
В словах содержался намек, разозливший Джимми. Он положил пистолет на место.
– У меня такое чувство, будто вы все время пытаетесь втянуть меня в какую-то свою игру.
– Вы, должно быть, параноик. Их сейчас много развелось, – сказал Борчард, берясь за револьвер.
– Тьфу ты, черт! – В раздражении Джимми стукнул кулаком по дощатой стойке. – Вы что, решили показать мне свою меткость? Это такая скрытая угроза? Похоже, вы меня совсем не слышите, приятель! Одно из двух: или я слишком туп, или вы не настолько хитры, но забить мой котелок своим дерьмом у вас не выйдет при любом раскладе. Через минуту я сажусь в машину и еду на восток, так что, если у вас есть что сказать по существу, выкладывайте поживее.
После нескольких секунд молчания Борчард отложил револьвер.
– Заявки на торгах должны быть в письменном виде... и нотариально заверены, – сказал он.
– Я договорюсь, чтобы их присылали факсом, – сказал Джимми. – Но возня с нотариусом отнимет много времени, и, если клиент упрется, я не буду настаивать на этом пункте. Хотите видеть заявки в момент получения? Нет проблем – когда уточним время, я вас позову, будете дежурить у аппарата.
– Идет, – неохотно согласился Борчард.
– Ну вот, с этим вроде покончили. – Джимми взглянул на дом: – Я смогу выйти на тропу в обход? Не хочу мешать вашей встрече.
– Можете принять в ней участие, если хотите.
– Нет, спасибо... Я уже соскучился по своей зубной щетке.
– Понимаю, – сказал Борчард сухо, – вы и так потратили на меня слишком много времени.
Продравшись через кусты у боковой стены здания, Джимми вышел к фасаду и остановился, чтобы отряхнуть рубашку и брюки. С самого начала он старался не воспринимать Борчарда всерьез, но, тем не менее, повернувшись к нему спиной, испытал очень неприятное – типа "скреби-скреби на свой хребет" – чувство, да и сейчас ему было не по себе в этом Белом Раю, где натасканные ученики всегда готовы среагировать на хозяйский "фас". Двигаясь вниз по тропе и уже переместившись из оконного света в тень больших елей, он услышал позади зычный голос майора:
– Кто наш герой?
– Боб Чэмпион! – рявкнул нестройный хор.
– Кто наш враг? – продолжил майор.
Порыв ветра вызвал протяжный стон деревьев, заглушивший ответ; ночная птица испустила тоскливый крик; месяц – теперь уже незамутненный дымкой – застыл точно посредине между вершинами двух гор на западе.
* * *
В воскресенье выставка начинала работу лишь после обеда. Рита и Джимми провели все утро в постели, смотря телевизор и завтракая холодной пиццей и "Спрайтом" из ближайшего торгового автомата. На ковре валялись пустые консервные банки и коробки от "обедов на дому", одежда, какие-то квитанции, журналы, конфетные фантики, мятые газеты, случайно попавшие под мокрую ногу при выходе из душа и отброшенные куда попало раздраженным купальщиком. Рита вынула ящик из туалетного столика и поместила его на кровать. В ящике лежал пузырь со льдом, и плавали в луже на дне раскисшие чипсы.
Они смотрели фильм под названием "Воспитание Маленького Дерева", в программе телепередач представленный как "волнующая и поучительная повесть о восьмилетнем сироте из племени чероки, поселившемся в доме своей бабушки-индианки и бледнолицего дедушки". С точки зрения Риты, картина была полное дерьмо. Сироту играл индейский мальчик, стилизованный под "очаровательного крошку" из фильмов о белых, а бабушка была типичной "мудрой старухой", разглагольствовавшей о природе кукурузы и Духе Бизона, – носительницей тайного знания этой древней расы. Когда она посредством лекарственных трав вытянула яд гремучей змеи из руки своего мужа, распухшей, как лапа Микки-Мауса, а затем начала втолковывать очаровательному сиротке базовые постулаты индейского "кодекса воина", Рита потеряла терпение.
– Посмотри, что есть на других каналах, – сказала она Джимми, который в тот момент владел пультом.
– Ничего там нет, кроме кликуш-проповедников и всяких дурных новостей, – пробурчал он.
– Включи проповедников. Они бывают забавными.
– Однако ты никогда не возражаешь против такой же дебильной стряпни, если она про белых.
– Этот фильм как раз про белых, Джимми.
– В нем есть что-то от Грэма Грина. Тебе же нравился Грэм Грин.
– Дай сюда чертов пульт!
Джимми спрятал его под одеялом, она сунула руку туда же, но вместо пульта поймала его член, который тотчас среагировал на это прикосновение. Рита сжала в кулаке свою добычу.
– Дай сюда!
Он ухмыльнулся: