"Тойота Королла" Эфраима Севелы, пожалуй, одно из самых интригующих произведений автора хотя бы уже потому, что повествование в нем ведется от трех лиц: Его, Ее и... "Тойоты Короллы", элегантного японского авто, принадлежащего героине. В основе сюжета- путешествие по Америке сегодняшних дней. Перед читателем проходит пестрая вереница встреч и событий, составляющих парадоксальную и немного грустную мозаику современного мира.
Содержание:
Тойота 1
ОН 4
ОНА 16
ТОЙОТА 27
ОНА 28
ОН 30
ТОЙОТА 40
ОНА 41
ОН 49
ОНА 60
ОН 62
ОНА 77
ТОЙОТА 81
Примечания 83
Эфраим Севела
"Тойота Королла"
Тойота
Звонок пронзительно зазвенел, когда Майра уже стояла в дверях, готовая уйти, и она какое-то время простояла, замерев, не решаясь подойти к телефону. Но он продолжал звонить, и тогда она неслышно, словно от кого-то таясь, приблизилась к висевшему на стене аппарату и неуверенно сняла трубку.
- Алло! Это вы повесили объявление на автобусной станции? - спросила трубке низкий мужской голос, с акцентом, явно выдававшим иностранца.
- Я, - с облегчением перевела дух Майра. - А что? Вам нужно в Нью-Йорк?
- Вообще-то, да.
- И условия мои вас устраивают?
- Вообще-то, да.
- Значит, едем?
- Что же нам еще остается? - улыбнулся голос. - Когда выезжаете?
- Сейчас.
- Так прямо сейчас и в дорогу? Через всю Америку? На ночь глядя?
- Да. На ночь глядя. Мои вещи уже в машине. Позвони вы минутой позже, мы бы разминулись.
- К чему такой темп? Я полагал, завтра… с утра. Я совсем не готов.
- А что, у вас много вещей?
- Да нет. Все мое… на мне. И мелочей неполная сумка наберется.
- Слава Богу, легкий пассажир. Иначе нам багаж не уложить.
- У вас маленькая машина?
- "Тойота Королла"? Какого выпуска?
- Вы задаете слишком много вопросов. Вам еще, может быть, заранее сообщить, какого цвета у меня глаза и какого типа мужчин я предпочитаю компаньонами в дороге?
- А что? - насмешливо возразил голос, - совсем не лишняя информация. Путь неблизкий. От Лос-Анджелеса до Нью-Йорка. Можно надоесть друг другу до чертиков. Вы не подумали об этом?
- Подумала. И даже нашла выход.
- Какой?
- В случае, если так и получится и нам станет невмоготу в одной машине, вы возьмете свою сумку с вещами и сойдете на первой же автобусной остановке. Всего-то и делов.
- А вы-то как?
- Что вы имеете в виду?
- Проделаете весь остальной путь в одиночестве, не деля ни с кем путевые расходы? Как я понял, вы подыскивали напарника в дорогу не для веселья, а чтоб сэкономить на расходах.
- Вы верно поняли. И так как вам теперь все ясно, то каков будет ваш ответ? Едете?
- Когда?
- Сейчас. Скажите адрес, и я за вами заеду.
- Откуда вы поедете?
- Из Санта Моники.
- Ну что ж, тогда у меня, пожалуй, хватит времени собраться. Я вас буду ждать на улице. Запишите адрес.
Майра порылась в сумочке, нашла смятую бумажку, расправила ее на стене и, прижав трубку плечом, записала адрес.
- Да, последний вопрос, - спохватилась она.
- Слушаю.
- Сколько вам лет?
- Гм, немного неожиданный вопрос… из уст женщины, - заметил голос. - Скорее я должен был проявить подобное любопытство.
- Вопрос абсолютно практический, - сухо ответила Майра. - Если вы… стары, такое соседство сулит мне в дороге массу нежелательных хлопот. Я не нянька и не сестра милосердия.
- О, напрасно беспокоитесь. Я хоть и не первой молодости, но достаточно крепок для такого путешествия. Тем более, в обществе такой интересной спутницы. Я по голосу уже нарисовал ваш портрет и предвкушаю нашу встречу.
- Не стройте больших иллюзий, легко разочароваться.
- А мне не привыкать разочаровываться. Вся моя жизнь - сплошные обломки иллюзий. В любом случае, я жду вас. Какого цвета ваша "Тойота"? Чтоб издали узнать.
- Желтого.
- Желтого?.. Странный цвет.
- А я вообще женщина со странностями. При встрече убедитесь.
- Вы меня заинтриговали. Кстати, нам не мешает познакомиться. Как вас зовут?
- Майра.
- Майра?
- Чему вы удивляетесь?
- Майра. Первый раз встречаю такое имя.
- Потому что вы не американец. Это легко установить по вашему акценту. А теперь ваше имя?
- Уверен, что с таким именем вы тоже не сталкивались. Меня зовут Олег. Даю по буквам. О-Л-Е-Г.
- Красивое имя. Какое оно?
- Только не падайте в обморок. Олег - русское имя. И сам я - русский. С год, как прикатил из Москвы в Америку.
- Не может быть!
- Почему же? Все может быть, дорогая, в этом не лучшем из миров.
- Ох, как интересно! Даже не верится. Нет, я действительно очень рада, что судьба мне подарила такого спутника в дорогу. Я не знала ни одного русского. А Россия для меня - сплошная и жуткая загадка… Теперь мне действительно не будет скучно в пути.
- Спасибо… за такое доверие… авансом. Мне уже боязно вас разочаровывать.
- Ничего. Мне не впервой. Как и вам, если я вас правильно поняла, сидеть у разбитых иллюзий. Одним разочарованием больше, одним меньше… Переживем. Не правда ли?
- Я с вами абсолютно согласен. И начинаю укладывать вещи. Если мне не помешает участившийся пульс.
- Вы себя неважно чувствуете?
- Наоборот, мой пульс, обычно вялый, подскочил до высшей отметки под воздействием вашего голоса. Я молодею с такой скоростью, что, если вы чуть замешкаетесь в пути, рискуете застать у моей сумки годовалого младенца. Этакого упитанного купидона. Амура с луком и колчаном стрел. Одним словом, всем оборудованием, необходимым, чтоб пронзить ваше сердце.
- Ладно. Хватит трепаться. До встречи… Олег… Я правильно произнесла?
Майра повесила трубку, улыбаясь. Настроение ее явно улучшилось. Повеселевшими глазами оглядела комнату, в которой видны были следы поспешных сборов. Дверцы шкафов распахнуты, ящики тумбочек выдвинуты, на ковре валялись пустые коробки, пластмассовые плечики для одежды. В другой, смежной комнате все оставалось нетронутым. Это была комната Мелиссы, с котором она делила квартиру и кому ни словом не обмолвилась о своем отъезде из Лос-Анджелеса. Чтоб избежать ненужных объяснений, она покидала дом в этот поздний час, воспользовавшись тем, что Мелисса, как обычно, укатила к своему возлюбленному и вернется не раньше рассвета. А тогда Майра уже будет далеко от Лос-Анджелеса, на пустынной в ночные часы сто первой автостраде, взяв курс на север, к Сан-Франциско - первой запланированной остановке на долгом пути через весь американский континент, от Тихого океана до Атлантического, к шумному, кипящему, сумасшедшему Нью-Йорку.
Чтоб вдвое сократить расходы на бензин, а еще важнее, не рисковать уснуть за рулем от одиночества, она с утра съездила на автобусную станцию компании "Грейхаунд", потолкалась в обширных залах в толпе небогатых белых старушек и окруженных детьми мексиканцев, кому по карману лишь автобусный билет, и, не зацепившись взглядом ни за кого, кто бы выглядел возможным компаньоном в длительном путешествии, приклеила скотчем к стене бумажку-объявление, указав лишь номер телефона, но ни адреса, ни своего имени.
А теперь в наступающих сумерках мы ехали, затесавшись в густое стадо автомобилей, через весь Лос-Анджелес, чтоб на другом конце города подхватить откликнувшегося на ее объявление загадочного русского с таким непривычным для американского уха именем - Олег. И не в меньшей мере для моего японского уха тоже.
Я люблю ее, мою владелицу Майру. Мне нравится, как она правит мною, без давления, легким касанием поворачивая руль, как плавно, без рывка переводит скорость. Я чувствую, что и она меня любит, и успокаиваюсь, становлюсь энергичной и игривой, когда она садится и мягко, без грохота захлопывает дверцу. Мы с ней - семья. У нее - никого, кроме меня. К своим родственникам и даже мужчинам, которые на моем веку попадались ей в немалом числе, она проявляет чувства весьма сдержанно, и то моментами, под настроение. Ко мне же у нее отношение ровное, заботливое, трогательное. Я нисколько не преувеличиваю, считая, что я у нее - единственный настоящий друг.
Мне и облик ее по душе. Жгучая брюнетка с прямыми волосами, расчесанными на пробор и открывающими лоб треугольником. У нее длинное лицо натурального, не от загара, бронзового цвета. И в ее удлиненных глазах восточного типа, чуть скошенных по краям нависающими веками, и в ее мягких, с прихотливым изгибом губах есть что-то очень женственное, действующее на мужчин сразу же, с первого взгляда.
Я не припомню, чтоб кто-нибудь из них прошел равнодушно мимо нее. В ней есть тот магнит, что притягивает самцов помимо их воли. У нее тонкая, как у подростка, гибкая фигурка. Это сходство еще больше подчеркивает неровный зуб, задорно выпирающий из-под верхней губы. И страстная женщина, и проказливый ребенок в одном существе.
Он стоял на углу рядом с серым столбом светофора. На асфальте у ног покоилась пузатая, должно быть, с трудом затянутая на замок-молнию желтая спортивная сумка с двумя ручками. Чемодана не было. Все его имущество поместилось в одной туго набитой сумке. Действительно легкий пассажир.
Был он хорошего роста. Не меньше шести футов. Вполне подходящий под американский стандарт. Но тяжеловат. Явный избыток веса. И лет ему на вид - за пятьдесят. Если только полнота и одутловатость лица не старили его больше, чем это было на самом деле. Лицо - славянское. Широкое, с заметными скулами и коротким носом. Довольно мужественное, можно сказать, суровое. Короткие, негустые волосы темным валиком прикрывают лишь самый верх высокого интеллигентного лба.
Доминируют на лице глаза. Серые с голубизной и довольно большие. И они-то смягчают весь его облик. Глаза усталые и грустные. В них такая глубокая печаль, что она не исчезает, даже когда он улыбается. Улыбка у него мягкая, располагающая.
Мне он понравился. И Майре тоже. Хотя она и не стала этого показывать. И даже с некоторым пренебрежением окинула его мятый, не лучшего вида пиджак и брюки какого-то неопределенного мышиного цвета, явно купленные из вторых рук. А возможно, и подаренные. Потому что были ему не по фигуре. Из-под штанин высовывались носки светлых парусиновых летних туфель, нечищенных, потемневших от осевшей на них пыли.
- Здравствуйте, компаньон, - не закрыв дверцу, протянула ему руку Майра.
- Здравствуйте, сеньорита, - улыбнулся он, открыв весьма темные, с желтизной зубы. По краям рта, в глубине, сверкнул металл. То ли пломбы, то ли коронки.
- Почему сеньорита? - вскинула брови Майра.
- У вас классический испанский облик, - продолжал улыбаться он, откровенно и с явным удовольствием разглядывая ее.
- Это как принимать? Как комплимент?
- Как констатацию факта.
- Вы не разочарованы?
- Что вы! Даже не предполагал, что поеду с такой очаровательной…
- Все! Я удовлетворена, - прервала его Майра. - Положите в багажник вашу сумку.
Потом они сели. Он рядом с ней, на переднем сиденье.
- С таким багажом в Нью-Йорк? - спросила она, включая зажигание. - Остальное у вас там?
- Нет. Все, что имею, со мной.
- Нежирно! А в Нью-Йорк на время… или насовсем?
- Затрудняюсь ответить.
- Тогда не затрудняйте себя.
- Нет, нет. Просто у меня нет постоянного пристанища. Ни в Америке… ни где-нибудь еще. Я стал кочевником… под старость. Вроде цыгана. Но у цыган все же есть шатры, в которых они спят, и лошади для передвижения…
- Кстати, о лошадях, - сказала Майра, выруливая в первую линию и прибавляя газу. - Как у вас с автомобильными правами?
- Права имеются… но без автомобиля.
- Это не важно. У нас с вами есть "Тойота", и для меня будет несомненным облегчением, если вы сможете сменить меня за рулем.
- Хоть сейчас, - с готовностью откликнулся он.
- Не к спеху. Я этот город знаю, пожалуй, лучше вас.
- Немудрено, - согласился он. - Я тут проболтался меньше месяца.
- И что? Надоело?
- Обстоятельства вынудили.
- Я не спрашиваю, какие обстоятельства. А в Нью-Йорке у вас есть дела?
Он вздохнул.
- Такие же дела у меня могли бы быть и в Чикаго, и в Вашингтоне. Дело в том, что в Нью-Йорке больше всего осело русских эмигрантов. Ну, и, как известно, каждый жмется к своим. Особенно в беде.
- А вы в беде?
- Эмиграция - это уже беда. От хорошей жизни не покидают родину.
- Почему? Бывают еще и политические мотивы.
- Я не еврей. По этой части меня в России не притесняли. Я чистокровный русский. И вполне преуспевал там. Был весьма близок к самому верху пирамиды. А здесь я барахтаюсь у ее подножия. С сомнительными шансами снова вскарабкаться наверх. Начинать жизнь с нуля… В моем возрасте? Ладно, к черту! Поговорим о чем-нибудь более веселом.
- А мне интересно говорить именно об этом. Если не возражаете?
- Ради Бога.
- Я вам задам несколько вопросов… Можно?
- Валяйте.
- Насколько я знаю… ну, хотя бы из газет, из России выпускают только евреев… и то с большим трудом. Вы же русский. Чистокровный… как вы сами сказали…
- Этот вопрос не вы первая задаете мне в Америке. Хорошо. Объясняю. Я выехал на Запад по еврейскому каналу. Из России можно получить, если повезет, выездную визу только в одно место - в Израиль. Только туда. А в Израиль, понятно, выпускают евреев, от которых правительство СССР избавляется не без облегчения. Евреев нигде не жалуют. Но в России они волею судеб вдруг попали в весьма привилегированное положение. На зависть всем остальным народам СССР, а этих народов и народцев насчитывается там больше сотни, одни лишь евреи могут легально покинуть пределы этой страны, которая заперта на глухой замок перед всеми другими.
Я выехал, женившись на еврейке. Фиктивным браком. И так поступают многие неевреи. Знаете, какая в Москве родилась поговорка? Еврейка - не предмет роскоши, а средство передвижения. Грустный юмор. То есть в паре с еврейкой можно надеяться вырваться из СССР. Понятно изложил?
- Вполне, - кивнула Майра. Они умолкли.
Мы ехали по вечернему Лос-Анджелесу в бесконечных колоннах автомобилей, светивших впереди нас рубиновыми огоньками. Ехали мы с включенными фарами. Над нами проплывали зажженные лампионы фонарей. Верхушки пальм за тротуарами растворялись в темнеющем небе.
- Я тоже еврейка, - сказала Майра. - Хоть вы и определили мой тип как классический испанский.
- Никогда бы не подумал, - искренне удивился он.
- Это… форма комплимента?
- Да, ради Бога, не придирайтесь к словам. Евреи во всем мире одинаково чувствительны.
- Я вас не обескуражила? Говорят, русские - жуткие антисемиты.
- Говорят, - хмыкнул Олег. - В России, например, говорят, что все американцы жуют резину. Мало ли чего говорят! Вы же не жуете. Так и я. Абсолютно не антисемит. Можете мне поверить. Я даже преисполнен благодарности евреям. Без них, вернее, без нее, мне бы не выбраться оттуда.
- А где она?
- Кто? - не понял Олег.
Та, что фиктивно вышла за вас замуж… став средством передвижения.
В Израиле. Где же еще? Мы с ней переписываемся.
- А не фиктивно… вы были женаты?
- Был. В Москве осталась дочь.
- Скучаете?
- Смертельно.
- Простите… я не хотела.
- Ничего. Привык. У меня, какого места ни коснись, везде болит. Сплошная рана.
- Простите, пожалуйста, я не хотела.
Мы понемногу выползали из Лос-Анджелеса в многорядных пунктирах красных сигнальных огоньков. Дома по сторонам уменьшались в размерах и возникали со все большими интервалами. Сто первая автострада приняла нас в свой нескончаемый поток.
- Вы не голодны? - спросил он.
- Нет. А вы?
- Не мешало бы подзаправиться. Впереди - бессонная ночь.
- Я бы предпочла сначала выбраться из города.
- Не терпится расстаться с Лос-Анджелесом?
- Вот именно. Я почувствую себя лучше, когда он будет далеко позади.
- На меня дохнуло загадкой, - улыбнулся Олег. - Уж не предполагаете ли вы погони? С выстрелами… и столкновением автомобилей?
- О, какой вы провидец! А ведь, действительно, вы недалеки от истины, - скосила на него Майра быстрый взгляд. - Не жалеете, что сели со мной? Еще не поздно, могу высадить, пока мы в городе.
- Нет уж, валяйте дальше. Мне здесь оставаться лишнюю ночь тоже не по душе. Никакой радости этот город не принес. Единственная радость - поскорей унести отсюда ноги. Хуже не будет.
- Однако вы оптимист, - поджала губы Майра.
- Я-то? Дальше некуда. Советскому человеку на роду положено быть оптимистом. Без всяких сомнений и отклонений. Пессимизм в России - это уже государственное преступление.
- Следовательно, вас там считали преступником?
- С некоторых пор. Когда мой оптимизм, усвоенный с молоком матери, стал испаряться. Думаю, вам будет интересно знать, как на моей родине, в стране победившего социализма, понимают разницу между оптимизмом и пессимизмом. Хотите знать?
- Я слушаю.
- Это, собственно, особенно полезно усвоить обожателям коммунизма на далеком и безопасном расстоянии. Пессимистом там считают того, кто полагает, что уж так все плохо - хуже и быть не может. А оптимист… тот верит, что может быть и хуже.
Майра не рассмеялась.
- Не смешно? - вскинул он брови.
- Печально, - вздохнула она. - Я утешаю себя тем, что вы такой мизантроп лишь на пустой желудок. Скоро я вас накормлю и вы запоете по-иному. На всех континентах, под всеми широтами одна и та же древняя, как мир, аксиома: с мужчиной приятно иметь дело, только когда он сыт. Натощак в нем проявляются все дурные качества. Так что я даже рада слышать ваши рассуждения на пустой желудок. Лучше узнаю, с кем предстоит проехать столько миль. Можно вас спросить?
- Пожалуйста.
- Почему я вам показалась обожателем коммунизма? Ничего подобного я вам не говорила.
- Зачем говорить? Людей этого сорта я узнаю без слов. По некоторым приметам. Америка мне позволила лицезреть таких обожателей в немалом количестве. Сидя в сытой и богатой стране, пользуются всеми ее благами и завидуют, правда, на словах, тем, кто обитает в коммунистическом раю. Впроголодь и совершенно без всяких прав. Без которых вы, американцы, и не мыслите своей жизни. Как, например, без кислорода… или без автомобиля.
Майра на миг обернулась к нему, и глаза ее сузились.