Последний вопрос Иванушке понравился больше всех, и он, не мешкая ни секунды, поспешил переадресовать его старейшине Рудной:
– Аед, что нам делать? Чем мы можем помочь?
– Идите по улицам, ищите… – начал было старик, но договорить ему не дали.
Откуда-то из переулка вынырнула Боанн и с таким видом, словно шла на смертный бой, с разбегу налетела на Аеда и едва не сшибла его с ног, еле успев остановиться в последнюю секунду.
– Я не позволю!!! Я не дам!!! Ты этого не сделаешь!!! – исступленно закричала она, и в сердце царевичу закрались серьезные опасения за физическое благополучие и дальнейшее долголетие старика.
Аед отвел глаза и хмуро уставился на груду головешек под ногами Иванушки, словно не понимая, о чем идет речь.
– Чего я не сде…
И снова договорить ему не дали, потому что из другого проулка появился Корк с обнаженным мачете в руке, в сопровождении еще пяти сиххё, причем двух из них остальные четыре чрезвычайно нелюбезно толкали перед собой с заломленными за спины руками.
Эссельте ахнула и бросилась к ним.
– Мастер Огрин!!!..
– Принцесса?!.. – один из конвоируемых – старик с длинной взлохмаченной седой бородой – при виде гвентянки споткнулся, и тут же заработал два яростных тычка в спину и целый водопад угроз и проклятий в свой адрес. Но старика так просто было не смутить, тем более, что смущаться и вежливо отбиваться от Эссельте, свирепо вырывающей у всех по очереди и сразу тесаки, приходилось теперь сиххё.
Иван ввязываться в потасовку не стал. Он живо обогнул застопорившуюся в нескольких метрах от старейшины и Боанн группу и, культурно извинившись, ловко рассек мечом связывавшие руки пленников веревки.
– Эссельте, девочка, ты жива? – друид, не обращая внимания ни на конвоиров, ни на освободителя, радостно схватил за руку принцессу и устремил на нее светлый взгляд водянистых серых глаз. Не дожидаясь ответа на первый вопрос, он отер тыльной стороной ладони лицо от колючей степной пыли и в темпе хорошего пулемета перешел ко второму и последующим:
– Ты здорова? Как он с тобой обращался? Вы уже… целовались?
Чело принцессы затуманилось, словно от сожаления, что такая замечательная идея пришла первой в голову не ей и не Ивану, но тут же прояснилось.
– Всё хорошо, мастер Огрин, – в ответ взяла она в свои нежные ручки сухие узловатые пальцы друида. – Простите меня, что я причинила вам столько хлопот, но я по-другому поступить не могла. Я влюбилась, мастер Огрин, как не любила ни разу в жизни, это наваждение какое-то просто, это такое диво!.. А еще, мастер Огрин, хотите верьте, хотите нет, но мы находимся у самых настоящих сиххё! И на них только что напали другие нелюди! И всё пожгли! И теперь, похоже, они готовятся напасть на нас… ну, и на них… снова. И сейчас нам надо скорее отсюда бежать, но куда – неизвестно, потому что обратно мы вернуться не можем…
– О, боги всемогущие! – ахнул старик, и тут же обернулся на второго пленника, словно акула на окуня: – Это всё из-за тебя, проклятый мальчишка!!! Глупый, самовлюбленный, неблагодарный, безродный эгоист! Посмотри, что ты натворил!!! Сразу, как только мы отсюда выберемся, и ты сделаешь свое дело, я лично прикажу…
Но второй захваченный сиххё человек казался абсолютно глухим и безнадежно слабоумным, с удивлением и сочувствием подумал Иванушка. С того самого момента, как его беспокойный взгляд упал на Эссельте, он тупо игнорировал и боль ударов, и боль слов, и призрачную надежду возвращения на Белый Свет… Пронзительно-синие глаза юноши отчаянно-моляще впились в принцессу и уже не отпускали ее из виду ни на мгновение.
– Кто это? – сурово сдвинул брови Аед, но слова его были обращены, скорее к Ивану и гвентянке, нежели к своим соплеменникам.
– Огрин! – с готовностью обернулась на слова посуровевшего старейшины и выпалила принцесса. – Архидруид Огрин! Он очень добрый, мудрый, умный и заботливый! Он пошел искать нас… меня, то есть… и попал в ту же ловушку, что и мы, я полагаю. Он не специально!
– А второй? – видя, что продолжения характеристики обвиняемых с места проживания не следует, нетерпеливо поторопил ее старейшина.
Эссельте виновато моргнула и неуверенно пожала плечами.
– Я его не знаю… Может, кто-то из команды корабля? Но я никогда его раньше не видела. Я бы запомнила, правда.
И, из опасения, что ее неведение может решить судьбу неизвестного молодого человека не в лучшую сторону, поспешно добавила:
– Но если старый Огрин взял его с собой, значит, он, без сомнения, человек надежный и достойный, иного быть не может! Мастер Огрин очень хорошо разбирается в людях!
При этих словах юноша закусил губу, застонал и зажмурился, будто упреки и пинки, наконец, достигли своей цели. Причем все сразу. Архидруид же наоборот вспыхнул пламенем – то ли от гнева, то ли со стыда – и снова обрушился со всей силой своего возмущенного, а теперь еще и не на шутку напуганного красноречия на безответного Друстана.
– Хорошо, – устало кивнул Аед, отвернулся к Боанн но, словно спохватившись, снова взглянул на хмуро взиравшего на него в ожидании приказаний Корка со товарищи. – Убейте их и продолжим.
– Нет, – ровно сказал царевич, вложил меч в ножны и сделал шаг вперед. – Нет.
– Человек Иван, – предостерегающе склонил голову набок старик и ожег лукоморца холодным серебристым взглядом. – Не злоупотребляй нашим гостеприимством.
– Друг вашего друга – ваш друг, старейшина Аед, – почтительно, без тени насмешки процитировал лукоморец. – Это – мои друзья. Значит, вы должны принять их как меня. А я за них буду ручаться.
– В Аэриу начиналось всё точно так же! – зло выкрикнул Корк, стискивая грязными от гари и сажи пальцами обмотанную кожей рукоять меча. – Один человек, два, четыре – какая разница, думали наши предки!
– Четыре человека страшнее для вас, чем тысячи гайнов? – язвительно прищурилась принцесса, ручки уперты в бока, растрепавшиеся золотые кудри рассыпаны по лицу.
– Причем тут… – задохнулся от злости хромой.
Старик поморщился, неохотно признавая поражение:
– Успокойся, Корк. Люди правы. К чему ловить блох, если над тобой занес ногу гиперпотам… Иди, займись своим делом, как все. И ты, Боанн, ступай.
– Не уходи от ответа, Аед! – рассерженно отодвинула хромого и людей и снова предстала перед стариком женщина. – Ты приказал убить раненых!
Старейшина набычился, стиснул зубы, выдохнул и коротко кивнул. Играть в непонимание времени больше не было.
– Они не выживут. Раны у всех серьезные. Ожоги, потеря крови, переломы, или всё вместе… – сурово заговорил он, на этот раз не пряча взгляд, но глядя с состраданием рассвирепевшей женщине прямо в глаза. – Если бы была жива Аойфа или ее ученица, разговор был бы другой, но они все ушли в Светлые Земли… Конечно, мы можем положить раненых на возы, но тогда нам придется плестись еле-еле, чтобы дорога не убила их сразу же. А это всё равно, что остаться здесь, Боанн. Гайны нас настигнут. Ты же слышала, что сказали разведчики – они бегут сюда, огромной толпой, у нас нет шансов выстоять.
– Мы дадим им бой!
– Чем, Боанн? Запас стрел сгорел вместе с деревней.
– Гайново седалище… Тогда я останусь здесь с ними, старик! – выплюнула в лицо Аеду как проклятье сиххё и, развернувшись, яростно зашагала прочь.
– Постойте, погодите! Боанн!
– Что?..
Недоуменно хмурясь, сиххё оглянулась. Высокий темноволосый человек – недавний пленник – торопливо и бесцеремонно сорвал с плеча Корка большой кожаный мешок и вприпрыжку побежал к ней.
– Я лекарь, Боанн. Пойдем скорей. У меня есть с собой готовые зелья и компрессы для ран и ожогов, – скороговоркой тараторил он на ходу, то и дело умеривая шаг, чтобы заплетающаяся в длинном подоле женщина поспевала указывать дорогу. – Правда, я не знаю, помогут ли они вам, сиххё… но я могу и шины накладывать, и кости вправлять!
– Ты? – Боанн остановилась, словно налетела на невидимую стену, и недоуменно уставилась на Друстана. – Ты, человек, будешь вправлять кости сиххё?
– Если это не запрещают ваши верования – то да, – раздраженно мотнул головой гвентянин. – А также накладывать зелья, перевязывать раны и помогать носить на возы. Ну так мы идем или нет?
Сиххё ошалело моргнула и недоверчиво тряхнула спутанными серебристыми кудрями, украшенными медными заколками и костяными гребнями.
– Гайново седалище… – только и смогла произнести она. – Второй чокнутый человек за полчаса… На вас там зараза какая напала, что ли? Или ты тоже не из… Гвента?
Друстан кинул косой взгляд на Ивана – принятого в разведчики, очевидно – под обожающим взором Эссельте заглядывающего в зубы дареному единорогу, закусил до боли губу и порывисто шагнул вперед.
– Из Гвента, – хмуро буркнул он.
– Эй, погоди, ты куда так нарезал?! Меня-то подожди! – вприскочку помчалась за ним Боанн. – Туда, парень, сворачивай, сворачивай, за тем домом налево!
Сборы – хоть собирать было особенно и нечего – были закончены не так скоро, как Аеду того хотелось бы. Он не кричал, не понукал, не торопил никого, но по пасмурному взгляду его серебристых глаз и по беспрестанно пляшущим по дуге стиснутого в кулаке лука пальцам было понятно, что дай ему волю – и весь клан бежал бы уже по долинам и по взгорьям во весь дух, обгоняя единорогов.
Когда последний раненый – девочка лет семи с головой, замотанной рваными на полосы полотенцами – была перенесена на последний свободный воз, Корк вскочил на его край и тихо свистнул впряженному единорогу. Седой зверь с умной и терпеливой мордой тряхнул гривой, заржал, и медленно набирая скорость, потрусил вперед. Со всеобщим выдохом облегчения по накатанной в ковыле и пыли дороге тронулась и вся колонна беженцев – еще четыре воза, груженые клетками, набитыми домашней птицей, рогожными мешками с крупой, корзинами с вырванными из жадных челюстей огня овощами, ранеными и стариками (и тех и других набралось по семь душ), и полтора десятка единорогов, несущих зачастую по два сиххё, не считая умчавшихся в степь разведчиков.
Эссельте, Друстан и Огрин примостились боком на последней телеге рядом с тремя неподвижными женщинами, бережно уложенными поверх набитых травой мешков и укрытых обгорелыми вышитыми покрывалами, похожими на гвентянские льняные.
– Они… умерли? – шепотом спросила принцесса и нервно кивнула на безжизненные с виду худые фигуры у себя за спиной.
Друстан испуганно метнул на них тревожный взгляд, но тут же успокоился, хоть и не расслабился.
– Нет, ваше высочество, – не поднимая глаз на девушку, проговорил он. – Я дал им свой настой. И теперь они спят. И ничего не чувствуют.
– Так… крепко спят? – подпрыгнул друид вместе с телегой, когда под колесо попал камень.
Раненые даже не пошевелились.
– Да. И действия питья должно хватить до вечера. Потом дам новую порцию, и сделаем свежие перевязки с бальзамами, – сосредоточенно кивнул знахарь, и извлек из своей сумы медную ступку с каменным пестиком и целый выводок полотняных мешочков.
Ловко развязывая один за другим, он брал из каждого по щепотке-другой сушеных трав, нарезанных кореньев или грубо молотого порошка странного цвета и явно не растительного происхождения, и аккуратно и быстро бросал в ступку, неразборчиво бормоча себе под нос то ли рецептуру, то ли заветные слова, что дипломированные знахари Гвента применяли для усиления воздействия своих составов.
Закончив, он тщательно затянул на последнем кожаный шнурок, пролил из глиняной фляги на дно ступки несколько капель темной тягучей жидкости с удушливо-сладким ароматом ведра жасминовых духов, напоминающей сироп, зачерпнул из синей стеклянной банки медной ложечкой жир, и молча принялся перетирать тяжелым пестом.
– Ты гляди, всё-то не растранжирь, чего не надо, – Огрин метнул предостерегающий взгляд на угрюмо погрузившегося в работу лекаря. – Помни про свое дело.
Знахарь сжал губы, втянул голову в плечи и будто завял.
– Он больше ведает, мастер Огрин, чего и сколько класть в лекарства, – с мягким упреком дотронулась до рукава балахона сурового служителя культа принцесса. – Он, кажется, знает свое дело. Правда ведь… э-э-э… Как твое имя, лекарь?
Юноша вскинул на нее странный больной взгляд, заставивший принцессу отпрянуть, и еле слышно произнес:
– Друстан, ваше высочество. Меня зовут Друстан Лекарь.
Гвентянка, несмотря на очередной камень под колесом, умудрилась царственно кивнуть, не прикусив при этом язык, и проговорить:
– Приятно с тобой познакомиться, Друстан Лекарь. Удивительно, что я никогда не слышала твоего имени раньше.
Огрин удивленно посмотрел на принцессу, будто хотел что-то сказать, или спросить, или разразиться дидактической речью, как он любил делать, поучая королевских детей в юности, но в последний момент передумал, бросил исподтишка угрожающий взгляд на Друстана и промолчал. Тот тоже проглотил готовые сорваться с языка слова и снова уткнулся в свою ступку.
Не дождавшись ответа ни от одного из людей, несколько обиженно снова заговорила принцесса.
– Друстан. Слушай меня. Я хочу задать тебе вопрос.
– Я весь внимание, ваше высочество, – покорно склонил тот голову еще ниже.
Эссельте украдкой оглянулась по сторонам – на бесчувственных раненых, на напряженно вглядывающихся вдаль верховых невдалеке, на сутулую спину старухи-возницы и, снизив голос почти до предела, сказала:
– Друстан. Объясни свое поведение. Мне… непонятно. Как ты можешь… помогать сиххё? С Айвеном всё ясно. Хотя и не слишком. Боюсь, я никогда не пойму его… Но он – иноземец. Ему можно. А ты? Ты-то гвентянин!.. Боги знают, сколько поколений наших предков пугали ими своих детей! Сколько народу было погублено! Сколько бед навалено ими на наши головы! И после всего этого ты готов смазывать им раны и поить отварами? Они же враги!
– Что я должен был делать, ваше высочество? – сдержанно вопросил знахарь.
Эссельте смутилась, пожала неопределенно плечиком и принялась старательно наматывать на палец надорванный край алого плаща.
– Н-ну… Просто промолчать, например. Айвен же всё равно сохранил вам жизни. И ты был не должен зарабатывать свое спасение вот так. Таким странным способом.
– Извините, ваше высочество, – послушно склонил голову Друстан. – Но я не считаю мои действия странными. Я – лекарь. И помогать людям, когда они страдают – мое призвание.
– Но они не люди! – громким шепотом воскликнула принцесса.
– Да, – не стал отрицать очевидное и мягко согласился юноша. – Но от этого им не становится менее больно, когда у них сломана рука, или обожжена спина. Они мучаются так же, как и мы. Они чувствуют так же, как и мы. И что бы ни было в прошлом, сейчас им нужна моя помощь. И я должен им помочь. Помните, у вас в клетке жил енот? Он постоянно кусал вас, когда вы с ним играли, а потом и вовсе убежал на задний двор. И там его поранила собака. Вы подобрали и выхаживали его потом. А он всё равно кусал вас время от времени. Но вы же его не бросали?
– Но то ведь – енот, а это… это… – Эссельте смолкла, не находя более ни нужных слов, ни аргументов.
То, что енот был ближе к людям, чем сиххё, сказать не могла даже она, воспитанная на застарелом страхе и вражде к этому загадочному среброволосому племени.
– Ни одно живое существо не должно получить отказ в помощи, если оно в ней нуждается, ваше высочество, – закончил мысль Друстан и снова принялся за перетирание основы будущей мази.
– Ты так думаешь? – брюзгливо вопросил друид, молчаливым волком взиравший до сих пор на темноволосого юношу.
– Я в это верю, – коротко ответил знахарь и снова смолк, погрузившись, похоже, не столько в работу, сколько в свои туманные невеселые мысли.
Огрин тоже насупился, надулся, засунул руки в рукава балахона, изукрашенного мистическими символами единения с природой, и сделал вид, что уснул. И поэтому принцессе ничего не оставалось, как тихо сидеть, глядеть в проплывающую мимо по неровной синусоиде степь и холмы, и гадать, обдумывать и грезить…
– Какая унылая, мрачная страна, – не в силах молчать более двадцати минут, проговорила она, когда очередная попытка обнаружить среди нависших облаков всех оттенков серого хотя бы намек на солнце увенчалась полным и безоговорочным провалом. – Весной, и такая хмурь…
Друстан поднял голову, устремил угрюмый взгляд на укутанный тучами небосвод, усмехнулся криво, и словно во сне проговорил, медленно и печально:
– Под эти сумрачные своды
До века не проникнет свет!
Здесь нет покоя, нет свободы
И, может быть, надежды нет…
Принцесса встрепенулась.
– О, как забыть бы – что такое
Бессмысленное зло и месть!
Где нет свободы и покоя -
Там, может быть, надежда есть!
– Ваше высо…
Телега подпрыгнула на ухабе, и знахарь прикусил язык.
– Ты тоже знаешь этот стих, лекарь Друстан? – не отрывая взгляда от проплывающего мимо печального ландшафта, меланхолично проговорила Эссельте. – Как жаль, что я не помню, кто его написал… Наверное, это что-нибудь гвентянское народное… Народная поэзия – она бывает так мудра и прозорлива, так точна и завораживающа, что… что… что кажется, что это ты сам написал такие строки.
– Да, ваше высочество, – закусив теперь еще и губу, покорно согласился Друстан. – Народная лирика такая.
Хоть внутри него всё кипело, и иные слова рвались с уст, самым глупым, что можно было сделать в этом положении, чувствовал он инстинктивно – это пытаться напомнить принцессе, кто именно из гвентянского народа сочинил эти строки.
И для кого.
На свой так и оставшийся невысказанным вопрос относительно цели их путешествия Эссельте получила ответ только через несколько часов.
Между буро-зелеными холмами, покрытыми серым в бесформенных комках туч небом, в той стороне, куда они направлялись, заклубилась пыль под копытами невидимого в ней единорога, и через несколько минут одинокий патрульный поравнялся со спешащим в неизвестном направлении караваном.
– Старейшина Аед! – взволнованно, но точно отрапортовал сиххё лет двадцати. – Амергин прислал меня сказать, что на горизонте виден дым! Предположительно там, где находится Полевое!
– Гайново седалище… – побледнел старик и непроизвольно потянулся в колчан за луком.
– Может, они просто выжигают старую стерню? – ничуть не веря в собственные слова, просто для того, чтобы что-то сказать, растерянно произнесла Сионаш.
Гонец болезненно поморщился.
– Не знаю… Амергин и человек Иван поскакали туда, а меня послали предупредить вас.
– Предупредил, – сумрачно кивнул Аед, и тут же выкрикнул вознице головной телеги: – Эй, Миах, стой! Всем стоять!
Не прошло и нескольких секунд, как все не одурманенные настоем Друстана сиххё собрались вокруг воза старейшины.
– Что?..
– Что случилось?..
– Что случилось, Аед?..
– Почему остановились?..
– Гайны?..