Здесь, на незнакомой станции, какая-то интуитивно ощущаемая надёжность Виктора была как нельзя кстати, к тому же он, в отличие от самого Василя, хорошо знал здешние места. И в компании с ним Василю, наконец-то, стало везти. И, едва они дошагали по центральной и почти единственной, длинной-предлинной, улице до поворота, за которым угадывалось типичное здание автовокзала, то увидели кого-то поджидающую старенькую потертую "Ниву" с шофером внутри. При их приближении дверь машины открылась, высунулся водитель и услужливо спросил: "Подвезти?"
Нужный им автобус ожидался, как сообщил Виктор, около семи утра - таким образом, оставалось ещё больше трёх часов ненужного ожидания, да и проехаться что-то захотелось с ветерком… В общем, по обоюдному согласию, попутчики сели на заднее сидение "Нивы". Свой рюкзак Василь взял себе на колени. Виктор отстегнул водителю требуемую сумму - и вот уже "Нива" весело затрусила по асфальту, а потом - по грунтовке. Ровная местность незаметно стала сменяться холмами, а за холмами начались горы. Дорога вначале шла низиной, между гор. А потом стала потихоньку подниматься всё выше и выше, кружа легким серпантином. Потихоньку начало развидняться. Сердце любого горожанина, видя такие картины, ликует и поет от радости: "Лес, горы, облака! Неужели, всё это реально, и это действительно происходит со мною?"
Снова пошла широкая панорама гор, а облака поплыли низко-низко, почти у края дороги. А вот уже они и вовсе маленькими клочками ваты зависли ниже грунтовки, за пределами которой вниз уходил склон горы, а внизу была довольно глубокая щель между горами.
- Здесь у нас в последнее время всё дожди шли - вот дорогу и развезло, - пояснял тем временем водитель, - Но мы, конечно, всё равно проедем. Правильно сделали, что не стали автобуса ждать - его, бывает, и отменить могут. Говорят тогда, что, мол, горючего нет. А вы сами откуда будете?
- Из Н-ска, - добродушно ответил Виктор.
- А-а! Я ваших уже сегодня подвозил среди ночи, потому здесь и оказался. Они вашу станцию на поезде, как рассказали, совсем проехали - проспали, а вылезли только на следующей. Да и то - чуть палатки там в вагоне не оставили, возвращались за ними, уже выйдя из поезда - он едва не ушёл и дальше вместе с ними. На третью полку их удумали закинуть, палатки эти. Вышли, а как добираться оттуда дальше - не знают. Ну, а я вовремя им подвернулся. К поезду и подоспел. Довез их, как и просили, до самого конца посёлка и начала леса. А потом - рванул сюда, на этот автовокзал: вдруг, кто ещё подъедет? Обычно, если люди едут в горы - то целой толпой, к ним ещё и ещё начинают присоединяться. Вам-то где тормознуть? В самом посёлке, или дальше подвезти, прямиком к той речушке, где грунтовка идёт в сторону моря? Кстати, ваши от развилки не по грунтовке, а вдоль реки отправились, по узкой тропке.
- Подвези, коли хочешь, как раз к тому месту, где лес начинается. А дальше мы сами потопаем. Отлично будет, приятель, - одобрил Виктор.
- Какие ещё "наши"? - спросил Василь, как только они попрощались с водителем и направились по дороге в сторону леса, - Ты что-нибудь понимаешь?
- Конечно, нет. Впрочем, какая разница? Там выясним. Нам теперь один только путь - на Поляну, - путано ответил Виктор.
* * *
…Когда солнце было уже почти в самом зените, Виктор и Василь всё ещё шагали и шагали по лесу.
- Главное, не удаляться от той грунтовки, по которой проходит свежая тракторная колея, - пояснял Виктор, - А то иначе можно попасть на старую, давно не езженую и нехоженую дорогу, которая заведет, в конце концов, в глухую чащобу и там потеряется. И обратный путь при этом можно тоже потерять. Будешь двигаться обратно - и, к примеру, перепутаешь каменистую тропку с пересохшим руслом реки - и пойдёшь по нему и вконец заблудишься. Легко! Тут однажды, в прошлом году, женщина одна, как рассказывали, пошла поздно вечером, по темноте, к реке за водой - и двое суток проходила. Её потом расспрашивали, где она была - а она совсем ничего не помнит. Так и вернулась, с полным ведром! Говорит, голоса всё время слышала, которые ей советовали, какие травы и ягоды можно есть, а какие нельзя.
- Так ты здесь много раз уже бывал? - удивился Василь.
- Дважды. Но дорогу здесь, бывает - чем дальше в лес, тем труднее найти. И меняется она из года в год - это смотря, где трактор пройдёт и колею оставит. А потому, лучше всего сюда с группой добираться, среди которой несколько человек совсем бывалых. Это потом - пообвыкнешь, и начинаешь бегать то в посёлок, то на дольмен, то - ещё куда. Скажу, и не в шутку, что часто здесь только что приехавшие люди заблудиться умудряются. Очень уж места здесь странные. Конечно, всегда потом все находятся, могу утешить. Но, с группой ехать - не получилось у меня на этот раз, неожиданные дела в городе задержали. Ничего, отступать будем к лесу, а там и наши подойдут, как говорится, - пошутил Виктор, - А в прошлом году я совсем с другой группой здесь был, и совсем недолго - на море потом двинул. И шли тогда немного иначе - я уже потерялся, некоторых знакомых мест не обнаруживаю. Впрочем, окружающий ландшафт сильно мог измениться: в частности, река русло часто меняет из-за весеннего паводка, когда сносит всё на своем пути… Тут весной, говорят, жуть, что делается. Не пройти, не проехать.
Василь поёжился. Было ещё прохладно. Да и непривычно ему было после городских улиц - босиком ходить. Но грязь была местами абсолютно непролазная, а чужие тенниски - жалко. К тому же, то и дело приходилось пересекать вброд мелкие горные речки: замучаешься каждый раз разуваться.
- Ничего, - занудничал Виктор, форсируя очередную мелкую речушку, - Холодная вода хорошо мозги прочищает.
Дорога поднималась круто вверх и шла вдоль обрыва, в глубине которого оставалась река. Над дорогой нависали слоистые скалы, на которых росли незнакомые горные растения вперемежку с маками и колокольчиками. Попадался вросший в подножие скал кизил и усыпанные спелыми крупными ягодами колючие кусты ежевики. По скалам бегали, исчезая проворно в норках, изумрудно-зеленые ящерки.
Затем дорога постепенно, полого пошла вниз, в темный после яркого солнечного открытого участка лес. В лесу на ней вновь стали попадаться огромные грязные лужи, к тому же здесь редких путников атаковали голодные комары, а к глазам липли мелкие надоедливые мошки. Наконец, дорога вывела на длинную светлую поляну и пошла по её центру. На этой поляне росло большое раскидистое дерево с дуплом, издали похожее на дуб, но вблизи оказавшееся дикой грушей. К дереву кем-то и когда-то была привязана веревочная лестница.
- Это - главный ориентир здесь. Значит, всё-таки нас верно вынесло, - заметил Виктор.
Шли они бодро, ни на минуту не сбавляя темпа. Усталости не было.
Дальше снова пошёл лес, но ещё более темный и в глубине своей совсем непролазный. Затем последовала развилка дороги на две совсем узкие тропы, уходящие обе неведомо куда.
- А вот здесь - я не помню, направо или налево нужно сворачивать. Раз всё равно - наудачу, так куда ты предпочитаешь? - спросил попутчика Виктор.
- Ну, налево, - предложил Василь.
- Налево - так налево, - не стал возражать Виктор, - Вперёд!
Через некоторое время лес потихоньку начал редеть. Снова стали различимы вдали синие склоны лесистых гор, так как деревья отступили от края дороги, приоткрывая обзор местности. Остатки облаков, ранее окружавших вершины, постепенно испарились. Становилось совсем жарко. Виктор разделся по пояс и теперь маячил впереди плотной и загорелой фигурой. Пахло травами. Прямо в том месте, куда чуть было не ступил Василь, проползла медно-красная змейка. Воздух вокруг был влажный и жаркий.
- Что-то не видать поляны… По времени, кажется, мы уже прийти должны. Места какие-то странные: то ли знакомые, то ли нет, - обернулся к Василю Виктор, - Вроде, и река рядом, как надо, где-то слева. И впереди, вон там - вроде Синяя гора… А поляны - нашей, где народ табунился - нет… И совсем никого не встретили до сих пор… Странно.
Но они упорно продолжали шагать всё дальше и дальше, и наконец-то пошла какая-то большая длинная поляна, справа от дороги. Впрочем, она давно уже постепенно начала местами зарастать непроходимыми кустами колючего тёрна. С голодухи Василю даже тёрн теперь показался вполне ничего. Впрочем, ягоды высохли на солнце до состояния, напоминавшего изюм.
Вскоре и в лесу, между деревьями, показались промежутки более открытых, солнечных мест, и на этих местах, под деревьями, действительно были палатки и костёр с крышей над ним из натянутой на сооруженный из досок каркас клеенки. Вокруг костра со всех четырех сторон были встроенные в каркас несущей конструкции лавочки. Несомненно, кто-то обосновался здесь серьёзно, не на пару деньков. В то же время палаток здесь, если приглядеться, для серьёзной стоянки было на удивление мало: две или три… Третья при ближайшем рассмотрении оказалась натянутой на веревку клеенкой с растяжками. Она также крепилась на каркас из прутьев и образовывала сооружение, вполне пригодное для ночёвки, с ватным одеялом внутри. Большой толпы людей тоже нигде поблизости не было. Лишь один рослый мужик с чёрной бородой и длинными волосами, завязанными в "хвост", лежал, растянувшись во весь рост, на одной из лавочек у костра - и, похоже, дремал.
- Действительно, здесь поляна! Но… Что-то, вроде и та, а вроде и не та, - заключил удивленно Виктор.
Глава 2. Лагерь
Андрей вылез из спальника, потянулся, вдохнул свежий, чистый лесной воздух. Потом сделал несколько легких пассов. Над поляной, просвечивавшейся между деревьями, клубился густой белёсый туман. В лесу, под нависающими низко ветвями, было темно и тихо, и только-только начинали просыпаться первые птицы. Босиком, ощущая холодную влагу росы, Андрей неспешно подошел к потухшему костру. Было прохладно.
Вокруг костра кучковались палатки, хозяева которых, будучи праведниками, сейчас ещё спали легким, приятным сном. Вскоре, конечно, первым встанет сам "эс эс". Неспешно разогреет крепкий утренний чай с добавлением мелиссы и перечной мяты, и потянется по лесу легкий сизый дымок. И сейчас Андрей, решив "пособить" Сан Санычу дровами, заранее натаскал охапку сухих веток и сложил ее около потухшего костра.
Уже манила к себе река, горная, прохладная, стремительная, поначалу обжигающая своим холодом, купание в которой бодрит, а после него по телу разливается приятная теплота. Андрей знал неподалёку довольно глубокую лагуну с очень чистой и прозрачной до самого дна водой, в которой водилась шустрая рыбка-форель с красными плавниками.
Захватив в палатке свою вездесущую холщовую сумку с длинной ручкой через плечо, он стал спускаться вниз по склону, затем пересёк по узкой тропинке небольшой лесочек, прошёл заросшее высокой травой поле и вышел на грунтовую дорогу. Слегка пригладив непослушные волнистые волосы, доходящие до плеч, и шёлковистую длинную светлую бороду, он бодро, быстрыми бесшумными шагами, устремился вперёд.
Выйдя к знакомому месту на реке, Андрей сразу разделся и, зайдя в воду, сразу шумно нырнул в холодную воду и купался довольно долго. А потом ещё дольше сидел и смотрел, как восходит солнце. С этого места на берегу открывалась широкая панорама: спускающаяся ниже по камням-терраскам речка, деревянный мостик через неё, следом за ним - посёлок. Вдали синели невысокие лесистые горы. Вода уносила его мысли куда-то вдаль, погружая сознание в далёкие, ушедшие образы…
…Когда-то он был поэтом. Нет, он никогда не публиковал своих стихов. Он ведь не работал поэтом - нет такой профессии. Он им БЫЛ. И, как все поэты, он был одинок, мечтал о чем-то недостижимом и далеком, материально не обладая практически ничем. Он относился к окружавшим его глупым компаниям легко и непритязательно и внешне казался человеком, не знавшим горя. С равнодушием встречающим сонмы "укусов судьбы", о которых говорит в оригинале Гамлет, и имеющим слишком мало для того, чтобы бояться терять. Человеком, предпочитающим пить чай вприкуску с мыслями, вычитываемыми из книг, говорящим со звёздами по ночам, размышляющим и чувствующим. Он жил в своем собственном, замкнутом мире - и казалось, дышал только им, миром своих иллюзий. Но изолированных миров не существует. Реальность врывается даже в сны самых скрытных людей, неприкрытая реальность страшного мира, готовая разорвать, раскромсать в клочья их маленькие уютные мирки. А поэты обычно бывают особо ранимы и чувствительны, и хотя порой и затыкают уши, чтобы не слышать обыденной пошлости и блевотной банальной фальшивости общественных стад, но всегда чётко осознают все звуки и дыхания мира. Они живут как люди с ободранной кожей, впитывая как губкой внутрь себя боль окружающего пространства.
Любой поэт долго не может выносить такое состояние повышенной эмоциональной чувствительности. Рано или поздно поэты полностью уходят в иной, нереальный, ими созданный мир, уже почти не соприкасающийся с миром пресловутой реальности - но порой и разума. Или же умирают. По нормальным меркам других людей это происходит вроде бы от других причин, и всегда слишком рано. Поэт может либо свихнуться или умереть, либо полностью переродиться, становясь "в лучшем случае" философом или прозаиком. А в худшем… Сердце поэта покрывается грубой коркой, налётом пошлости, а сам человек скатывается в пропасть праздных чувств и грубых развлечений. "Дети индиго"… Странный термин. Такие люди были всегда, если прочитать внимательней биографии поэтов прошедших времён.
Он… умирал. Умирал честно. Маяковский, "такой большой и такой ненужный", должно быть, испытывал это. Испытывал, наверное, и Блок… "Как тяжко мертвецу среди людей живым и страстным притворяться"… Бывают в жизни моменты, когда, чтобы переродиться, необходимо отказаться от всего, даже от самого себя. Большинству это сделать мешает чувство собственной важности, а к смерти толкает боязнь этой самой смерти. Он не боялся. Он умирал. Сердце разрывалось от боли, грусти и тотального одиночества, голова разламывалась от переживаний былого, сотню раз проносящихся в сознании, от чего хотелось вскочить и треснуться головой о стену… Потом и это прошло. Долгие месяцы он пролёживал сутками на диване, глядя в потолок и чувствуя, что куда-то в бесконечные миры Вселенной из него вытекают последние силы. Но как раз теперь ему стало по-настоящему всё равно. Низ, самое дно. Всё, наконец, исчерпано. Изжито. И вывернуто наизнанку. Пусто. Никаких воспоминаний, никакой боли. Вот уже совсем нечего отдать. Полная апатия. Полный нереал. Взгляд уходящей души на безымянное тело, одиноко распластанное на кровати…
Это было давно. Будто бы и не с ним вовсе. Может, единственным спасением было именно то, что он вот так, до беспредела, был безразличен даже самому себе. И Судьбе стало не интересно его убивать. Он получил второе рождение. Не умирая…
Андрей вновь подошел к реке, набрал полную пригоршню воды, несколько раз умылся, и, поднявшись от реки на пригорок, запел гортанную и плавную шиваистскую мантру. Немного погодя он взглянул снова на поднявшееся уже высоко над горизонтом солнце и направился обратно, в палаточный лагерь.
Ещё вдалеке от поляны Андрей почувствовал, что природа этих мест в чём-то сильно изменилась, а затем смутно уловил неприятное напряжение, разлитое в воздухе. Подойдя поближе, он отчётливо услышал шум, отдалённый гул голосов, раздающихся со стороны тех мест, что ранее ещё не были заняты стоянками. Это означало, что ряды эзотериков вновь пополнились, и весьма значительно. До сих пор ещё и ещё прибывали новые люди. "Ну вот, теперь и официальное открытие сходки во имя спасения человечества не за горами"- мысленно усмехнулся Андрей.
Приблизившись к костру, он заметил подвешенный к широкой, полого спускающейся вниз, ветви дерева прежде отсутствовавший там огромный колокол, висевший на суровой прочной верёвке. "Именно он, вероятно, будет в дальнейшем возвещать всеобщие эзотерические сборы", - догадался Андрей. Став в стороне, но всё же на виду у многих, он демонстративно достал из своей холщовой сумки слегка мятый пряник, перекрестил его три раза, прочёл шёпотом защитную молитву и начал есть, откусывая по маленькому кусочку - так, для подкрепления бодрости духа.
Пряник этот был не простой. Хороший человек ему вчера встретился по дороге в местный магазинчик за продуктами, и Андрей, по своему обыкновению, разговорился со случайным попутчиком. Тот оказался человеком местным, жителем посёлка, ещё дальше затерянного в горах, и этот местный рассказал ему несколько смешных баек про лесников, заблудившихся в лесу туристов и домашнее вино, а напоследок угостил этим самым пряником.
"Интересно, откуда этот "гад в хорошем смысле этого слова", как сказал однажды о совсем другом человеке один из странных моих знакомых, свежие пряники здесь берёт, хотя ближайшая пекарня - километрах, эдак, в шестидесяти отсюда? Из праны их ваяет, что ли? Но тогда это просто "праник" какой-то", - подумал Андрей, задумчиво жуя.
В лагере тем временем слышалось звяканье кастрюль и мисок, стук камня по колышку - это ставились новые палатки. Всюду были набросаны кучи рюкзаков и сумок. Из-под каждого куста в ответ на приветствие Андрея раздавалось всё новое и новое "здравствуйте". Кто-то только расчехлял колышки для растяжек, а кто-то уже складывал внутрь красиво и ровно поставленной палатки одеяла и остальные вещи. Заглянув к себе в палатку, Андрей не обнаружил ночевавшего там вместе с ним паренька, своего знакомого, которого здесь теперь все называли Ареем. Не было парнишки и у костра: по-видимому, недавно проснувшись от шума вновь прибывших, он решил куда-нибудь прогуляться.
- Это мы уже поработали, тучки разогнали, а то, говорят, вчера тут такая хмарь висела! - жизнерадостно сообщил человек, представившийся Анатолием, пробегая мимо дежурных. Это был энергичный лидер новой группы с Кавказа. А дежурные уже варили борщ. Полное ведро. И два котелка каши. В ход пошли и свежие, крепенькие грибочки, спозаранку собранные в окрестных местах славным грибником и знатоком леса Сан Санычем.
- Ну, влетит он в ментал, и зависнет там, как сопля. А дальше - что? - раздавался где-то за кустами чей-то назойливый голос.
Кто-то уже чавкал привезенной с собою и замоченной с вечера пшеницей, а кто-то пил у костра крепкий, заваренный Сан Санычем чай, сдабривая его изрядной порцией сахара.
- А мой учитель Эль Мория запрещает есть сахар! - строго проговорила рыжая дама пышных форм голосом пионервожатой давно забытого школьного лагеря.
"Ей, действительно, сахарку-то можно бы и поменьше"- подумал Андрей.
- А лично я - вообще-то, сторонник сыроедения. Всем нам к этому стремиться нужно. Это, по нашим временам, особенно хорошо: и дёшево, и полезно. Особенно детей надо приучать. С малых лет, - говорил Михаил из Саратова, считавшийся здесь поклонником Порфирия Корнеевича Иванова и мочелечения.
На самом краю поляны, спиной к лесу, стояла уже знакомая Андрею дама из приехавших ранее, с Сан Санычем - Галина Константиновна. Широко раскинув руки, она приговаривала:
- Красота-то какая! Благодать! А прана-то, прана! Искристая такая! Так и светится!
Только что приехавший народ потихоньку осваивался.