Среда, 6 февраля
Сегодня ко мне в каморку зашел Браун и потребовал показать аттестат повышенного уровня! Он, видите ли, услышал по конторскому сарафанному радио, что я провалил биологию три раза. Единственный человек в Оксфорде – если не считать Пандоры, – который знает о моем тройном провале, – это Меган Харрис, секретарша Брауна. Я признался ей в этом, находясь в нетрезвом и возбужденном состоянии на рождественской вечеринке ДООС в прошлом году. Только Меган знала, что должность научного сотрудника первой категории я получил мошенническим путем. Неужели проболталась? Я должен это выяснить.
Сегодня вечером рассказал Леоноре Де Витт историю своей семьи. Трагическая повесть об отторжении и отчуждении – Леонора же просто сидела и собирала катышки пуха со своего свитера, что приковало мое внимание к форме ее привлекательных грудей. Было очевидно, что бюстгальтера на ней нет. Мне хотелось покинуть стул и зарыться головой в ее грудь. Я пустился в какие-то подробности отклонений в поведении моих родителей, но Леонора проявила интерес всего один раз: когда я упомянул о смерти дедушки, Альберта Моула, которого должен благодарить за свое второе имя.
– Вы видели труп? – спросила она.
– Нет, – ответил я. – Гробовщик из кооператива привинтил крышку гроба шурупами, а в доме у бабушки никто не мог найти отвертку, поэтому...
– Продолжайте, – скомандовала Леонора.
И я продолжил. Заливаясь обильными горячими слезами, я рассказал ей о своих ощущениях выключенности из нормальной жизни; о том, как стремился быть рядом со своими человеческими собратьями, делить их печали, петь с ними хором в пабах.
Леонора заметила:
– В пабах распевают ужасные песни. Почему вы испытываете потребность петь с ними эти слезливые стихи на банальные мелодии?
– Ребенком я стоял у этих пабов, – ответил я. – Там все казались такими счастливыми.
Тут зазвенел будильник – пришла пора раскошеливаться на тридцатку и отваливать.
По пути домой зашел в паб и взял выпить. Завязал с каким-то стариком разговор о погоде. Хором в пабе никто не пел, поэтому я пошел домой.
Четверг, 7 февраля
Сегодня утром прямо спросил Меган. Подошел к ней в коридоре, когда она как раз обжигалась об "Автовент", торгующий чаем/кофе/ супом из бычьих хвостов. Она призналась, что "сболтнула" о том, что я совершенно не квалифицирован для своей должности. А потом взяла с меня клятву молчать и по секрету шепнула, что у них с Брауном роман аж с 1977 года! Браун и красотка Меган! Ну почему женщины бросаются на таких выжатых жизнью мерзавцев, как Браун или Кавендиш, а юных, полных сил, бородатых мужчин вроде меня игнорируют? Это недоступно логике.
Меган очень хотелось поговорить о своем романе. Очевидно, Браун поклялся ей уйти от миссис Браун в 1980 году, но до сих пор этого не сделал. Мне становится жаль миссис Браун всякий раз, когда она приходит в контору. Она же не виновата в том, что выглядит так, как выглядит. У некоторых женщин есть чувство стиля в одежде, у некоторых – нет. Миссис Браун, по-видимому, не знает, что гольфы следует носить только под брюками или длинными юбками. Кроме этого, кто-то должен ей сообщить, что бородавки сейчас излечиваются.
Пятница, 8 февраля
Пандора вернулась в Оксфорд, но со мной не разговаривает – лишь сообщила, что Берт больше не настроен на самоубийство. Она купила ему котенка и вмонтировала маленькую створку в дверь черного хода. Браун еще раз потребовал у меня аттестат. Я загадочно посмотрел на него и ответил:
– Думаю, вы обнаружите искомую инфор-мацию у Меган.
Господи, шантаж – некрасивое слово. Надеюсь, Браун не вынудит меня прибегнуть к нему.
Выбросил презерватив. У него истек срок хранения.
Понедельник, 11 февраля
Сегодня ко мне в каморку, всхлипывая, пришла Меган. Браун забыл о ее дне рождения, который случился вчера. Увы, увы! Похоже, мне досталась роль ее единственного наперсника. Я обнял Меган и поцеловал. На ощупь она очень милая, мягкая и податливая. Тем не менее довольно скоро она отстранилась и сказала:
– У тебя кошмарно колючая борода.
Но в бороде ли все дело?
Может быть, у меня воняет изо рта? Может быть, от меня вообще воняет?
Кто же скажет мне всю правду?
Для меня совершенно очевидно, чем Брауна привлекает Меган, но и за миллиард лет мне не понять, что она нашла в нем. Ему сорок два, худой, носит жуткую одежду из отдела мужского готового платья в "К-энд-А". Меган утверждает, что он хорош в постели. Кого она пытается надуть? Хорош в постели в чем? Головоломки разгадывает? Качественно спит? Наверное, Меган имеет в виду, что он делится с нею пуховым одеялом. Если Браун хорош в постели, то я – колесо от трактора.
Вторник, 12 февраля
Пробовал съездить в Нортгемптоншир навестить среду обитания тритонов, но от "неправильного снега" электродвигатель не завелся. Вынужден был сидеть в вымерзшем вагоне, пока бармен из ресторана безостановочно делал объявления противным аденоидным голосом. Обрадовался, когда в вагоне-ресторане кончились все припасы и он закрылся. Вернулся в Оксфорд в 10.30 вечера и нашел записку от Меган. Позвонил ей – она сказала, что они с Брауном поссорились; их роману конец. Я в смятении. Это означает, что я больше не смогу держать Брауна в руках. Неужели моя карьера в ДООС завершена?
Среда, 13 февраля
Роман Браун/Меган возобновлен. Браун примчался к ней на велосипеде посреди ночи, сказав миссис Браун, что едет наблюдать за летучими мышами. Примирение вышло очень страстным.
Не могу вообразить ничего омерзительнее, чем Браун в состоянии оргазмического удовольствия. Если, конечно, не считать того, чтобы находиться с Брауном в состоянии оргазмического удовольствия.
Купил новый презерватив – с мятным ароматом.
Еще купил гроздь бананов. Меган говорит, они очень полезны для тех, кто, подобно мне, страдает от желудочных расстройств.
Четверг, 14 февраля
Как обычно – "валентинка" от матери. Меган опять в слезах. Браун забыл. В обеденный перерыв купил коробку хозяйственных салфеток исключительно для Меган. Не могу позволить себе тратить на нее "клинексы". Синяя Борода прислал Пандоре отвратительно дорогой букет (это гадко – в то время как люди голодают), а в семь часов вечера появился сам – с шампанским, брошкой в стиле "ар нуво" и атласной пижамой. Затем, как будто всего этого недостаточно, повез ее ужинать в арендованном лимузине с ливрейным шофером! Весьма неакадемическое поведение.
Кавендиш ведет себя скорее как удачливый игрок в бильярд, чем как профессор лингвистики из древней цитадели знания.
Оставшись в одиночестве, я безыскусно отужинал хлебом, тунцом и огурчиком и лег пораньше. Сейчас я читаю "Английскую любовную лирику" под редакцией Джона Бетчемана. День святого Валентина – абсурдный фарс: компании, выпускающие поздравительные открытки, манипулируют невежественными массами, а те выкладывают миллионы – и за что? За иллюзию того, что вас любят.
Пятница, 15 февраля
"Валентинка"! Подпись: "Тайная поклонница"! Я пел в ванне. Я летел на работу, не касаясь мостовой! Кто она? Подпись подсказывала, что она образованна и пишет фломастером – как и я.
Леонора сегодня подобрала и заколола волосы; на ней – серебряные серьги, такие длинные, что касаются изящных плеч. Одета в черный топ с круглым вырезом. Выглядывала бретелька от лифчика. Черная, с кружевом. То и дело Леонора заталкивала ее обратно. И всякий раз ее блестящий браслет скользил по руке до самого локтя. Я не влюблен в Леонору Де Витт, но одержим ею. Она вторгается в мои сновидения. Она заставила меня разговаривать со стулом и притворяться, что он – моя мать. Я сообщил стулу, что он слишком много пьет и носит чересчур короткие юбки.
Суббота, 16 февраля
Наконец вернул сегодня все библиотечные книги: "Одинокого мужчину" Кристофера Ишервуда, "Английскую любовную лирику" Джона Бетчемана, "Сцены провинциальной жизни"
Уильяма Купера и "Записки из подполья" Достоевского. Набежал штраф в семь фунтов восемьдесят пенсов. Дежурила моя наименее любимая библиотекарша. Не знаю, как ее зовут, но она из Уэльса, и у нее экстравертные очки.
После того как я выписал и вручил ей чек, она спросила:
– А банковская карточка у вас есть?
– Да, – ответил я. – Только она дома.
– Тогда, боюсь, я не смогу принять у вас этот чек.
– Но вы же меня знаете. Я сюда раз в неделю прихожу вот уже полтора года.
– Боюсь, я вас совершенно не узнаю, – ответила она и вернула мне чек.
– Борода у меня недавно, – холодно промолвил я. – Возможно, вам имеет смысл попытаться меня визуализовать без оной.
– У меня нет времени на визуализацию, – сказала библиотекарша. – Особенно после сокращений.
Я показал ей свой маленький снимок, который ношу в бумажнике. Еще с добородных времен.
– Нет, – упорствовала она, скользнув по нему взглядом. – Я не узнаю этого человека.
– Но этот человек – я! – заорал я. За мной уже выстроилась целая очередь, и все жадно прислушивались к нашему диалогу.
Очки библиотекарши гневно блеснули.
– С тех пор как начались сокращения, я здесь работаю за троих. А вы мне работу только усложняете. Пожалуйста, ступайте домой и найдите свою банковскую карточку.
– На часах уже 5.25, библиотека закрывается через пять минут, – сказал я. – Даже Супермен не успел бы за это время слетать туда и обратно, заплатить штраф, выбрать четыре книги и выйти до закрытия.
Кто-то из очереди пробормотал у меня за спиной:
– Шевели мослами, Супермен.
Поэтому я сказал очкастой:
– Я приду завтра.
– Не придете, – ответила она с легкой улыбкой. – Ввиду сокращений библиотека будет закрыта до среды.
Всю дорогу домой я внутренне митинговал против правительства, лишающего меня новой пищи для ума. Пандора запретила мне прикасаться к своим книгам после того, как я забыл в ее коллекционном томе "Николаса Никльби" галету; все книги Джулиана – на китайском; а последнюю сотню страниц "Войны и мира" читать довольно тяжело. Покупку новой книги я позволить себе никак не могу. Даже томик в мягкой обложке стоит по меньшей мере пятерку.
На Леонору приходится выкладывать тридцать фунтов в неделю. Вынужден сократить даже потребление бананов. Дошел до одного в сутки.
Осталось читать свои старые дневники. Некоторые записи невероятно проницательны. А стихи и вообще выдержали испытание временем.
Воскресенье, 17 февраля
Сегодня Пандора заговорила со мной:
– Я хочу, чтобы ты уехал. Ты делаешь из меня посмешище. В детстве у нас был роман, но теперь мы оба взрослые. Мы развиваемся в совершенно разных направлениях, и нам пора расстаться. – И добавила, как я считаю, довольно жестоко: – А эта куцая бороденка совершенно нелепа. Бога ради, сбрей ее.
Лег в постель уничтоженным. Читал 977-ю страницу "Войны и мира", потом лежал без сна, смотрел в темноту.
Понедельник, 18 февраля
По дороге на работу заглянул в газетный киоск. Увидел объявление – написано на открытке "Завоеватель" почерком сравнительно образованного человека:
Сдается большая солнечная комната – в семейном доме. Предпочтителен знак огня. Пользование стир. машинкой-сушилкой. 75 ф. в н. вкл. налог некур. работ. муж. Звонить миссис Хедж.
Я позвонил миссис Хедж, как только добрался до своей каморки. Первым делом она спросила, когда я родился. 2 апреля, ответил я, что вызвало ее положительную реакцию:
– Овен, это хорошо. Я Стрелец.
В семь часов вечера отправился к ней смотреть комнату.
– Не очень-то она и солнечная, – заметил я.
– Ну да, а чего вы хотели февральским вечером? – ответила она.
На вид миссис Хедж ничего. Старовата (от 35 до 37, я бы сказал), но фигурка недурна, хотя с такой одеждой, которую в наши дни носят женщины, наверняка сказать трудно. Волосы у нее славные: цвета патоки, как у Пандоры, пока та еще не начала пачкать их разными красками. Косметики довольно много, тушь размазана. Надеюсь, это не признак распутства. Она недавно развелась и вынуждена сдавать комнаты, чтобы наскрести на взносы за дом. Очевидно, у Строительного кооператива (к которому, по случаю, принадлежу и я) испортился характер.
Она пригласила меня испробовать кровать. Я сел, и меня внезапно посетило видение: мы с миссис Хедж слились в энергичном сексуальном совокуплении. Вслух я сказал:
– Простите.
Естественно, миссис Хедж совершенно не поняла, за что я извиняюсь, и переспросила:
– "Простите"? Это значит, кровать вам не нравится?
– Нет-нет, – залепетал я, – я вас люблю; то есть я люблю кровать.
Меня обеспокоило, что я мог произвести на миссис Хедж неблагоприятное впечатление, поэтому я перезвонил ей из дому (пытаясь поразить ее воображение) и поставил в известность, что я – писатель; а посему не будет ли ее беспокоить глубокой ночью шорох моего пера?
– Отнюдь, – ответила она. – Меня тоже иногда по ночам Муза посещает.
По тротуарам Оксфорда невозможно пройти, чтобы не столкнуться с признанным или непризнанным писателем. Неудивительно поэтому, что хозяин канцелярской лавки, где я покупаю свои принадлежности, дважды в год ездит на Канарские острова и раскатывает на "мерседесе". (Раскатывает на "мерседесе" он в Оксфорде, а не на Канарских островах, хотя, разумеется, вполне возможно, что и на Канарских островах он пользуется "мерседесом", – наверное, его там можно брать напрокат.) Даже не знаю, чего это мне пришло в голову уделять столько внимания Канарским островам и "мерседесам". Наверное, еще один пример того, что Леонора называет моим "детским педантизмом".
Вторник, 19 февраля
В 11 часов вечера позвонила в панике моя мамочка и спросила, не появлялся ли у меня Мартин Маффет, мой юный отчим. Я довольно откровенно расхохотался вслух. Чего ради Маффету ходить ко мне в гости? Он же знает, что я не одобряю мамочкиного второго безрассудного брака. Помимо разницы в возрасте (огромной, как устье Амазонки), они физически и ментально несовместимы.
Маффет – мешок с костями шести футов шести дюймов росту – уверен, что королева очень трудолюбива, а Пэдди Эшдаун не способен соврать. В мамочке пять футов и пять дюймов, она втискивается в одежду на два размера меньше и считает, что Британия должна быть республикой, а первым президентом – Кен Ливингстон, известный любитель тритонов. В свой последний визит к ним я обратил внимание, что юный мистер Маффет к мамочке менее внимателен, чем раньше. Судя по всему, он уже сожалеет, что в безумном порыве связал себя матримониальными узами.
Мама сказала:
– Сегодня утром он уехал в Лондон на свои курсы по инженерному делу в здании Ллойда.
Мамины представления о географическом расположении Британских островов всегда были минимальны. Я сообщил ей, какое расстояние отделяет здание Ллойда в лондонском Сити от моей кладовки в Оксфорде.
Она печально ответила:
– Я просто подумала, что он мог к тебе заскочить на пути в Лестер.
Мама перезвонила в 2 часа ночи. Маффет просидел шесть часов в застрявшем поезде подземки, – по крайней мере, он ей так сказал.
Четверг, 21 февраля
На этот раз Леонора попросила меня вообразить, что стул – мой отец. Дала мне африканскую палку, и я выбивал стул, пока не рухнул от изнеможения, не в состоянии и рукой шевельнуть.
– Да он, в общем, не такой уж плохой парняга, мой папочка, – сказал я. – Даже не знаю, что это на меня нашло.
– Не разговаривайте со мной, говорите с ним, – приказала Леонора. – Разговаривайте со стулом. Стул – ваш отец.
Обращаясь к пустому стулу, я чувствовал себя очень глупо, но мне хотелось сделать Леоноре приятное, поэтому я посмотрел обивке прямо в глаза и вопросил:
– Почему ты не купил мне лампу на шарнире, когда я готовился к выпускным экзаменам?
Леонора похвалила:
– Хорошо, хорошо, ведите дальше, Адриан.
– Терпеть не могу твои кассеты с кантри-вестернами.
– Нет, – прошептала Леонора. – Глубже, мрачнее, самые ранние воспоминания.
– Помню, когда мне было три года, – сказал я, – ты вошел ко мне в спальню, выдернул у меня изо рта соску и сказал: "Настоящим мальчишкам соски не нужны".
После чего я снова схватил с пола палку и принялся колошматить стул. Полетела пыль.
Леонора проговорила:
– Хорошо, хорошо. Как вы себя чувствуете?
– Я чувствую себя ужасно. Я вывихнул плечо.
– Нет-нет, – раздраженно произнесла она. – Как вы себя чувствуете внутри?
Я все понял.
– О, я примирился с собой, – соврал я. Встал, вручил терапевтической доминатрисе тридцатку и ушел. Нужно еще купить нурофен, пока ночная аптека не закрылась. Боль в плече сводит меня с ума.