Речь о том случае, когда я обвинил Жожо, что она чихает напоказ, делая чрезмерное ударение на "чхи!" в слове "Ап-чхи!" Более того, "чхи" длится дольше, чем требует того заурядный физиологический акт. В конечно счете, я предъявил Жожо обвинение в том, что своим выразительным "чхи!" она желает привлечь к себе внимание толпы. А Жожо в ответ указала, что она беременная на последнем месяце чернокожая ростом метр восемьдесят, на голове у нее тысяча косичек с бисером, и в данный момент она идет по улице английского провинциального городка, население которого состоит исключительно из белых европеоидов. Так что нет ничего удивительного в том, что аборигены пялится на нее, разинув рты.
- Мне много чего не достает, Адриан, но во внимании я недостатка не испытываю! - заявила Жожо.
И снова чихнула, неприлично растянув "чхи". Мужчины, между прочим, и не за такое убивали. Я так и сказал ей. Мама и папа, которых я по глупости пригласил пожить в нашем домике, подло приняли сторону Жожо. И меня практически бойкотировали.
Тем временем эксгибиционизм Жожо все усиливался. Теперь она не только растягивала "чхи!", но и делала совершенно неприличное ударение на "ап!" Я неизбывно страдал. Когда мы вернулись домой в Сохо, доктору Нг, моему личному врачу, пришлось выписать мне антидепрессант под названием прозак.
Вскоре после котсволдской катастрофы, родился Уильям, по моей настоятельной просьбе - в лягушатнике Королевского лестерского роддома. Он присоединился к династии Моулов, сделавших здесь свой первый вдох (в родильном доме, а не в родильном бассейне). Я лично пожелал, чтобы Уильям попал в этом мир через теплую воду при мерцании свечей и под музыку Баха, как предлагалось в листовке Общества Радикального Акушерства. Однако Жожо почему-то долго противилась, уверяя, что во время родов предпочла бы находиться в бессознательном состоянии. Когда же я выразил удивление, сказав:
- Мне жаль слышать эти прискорбные слова, Жожо. Я был склонен думать, что ты, будучи африканкой, исповедуешь естественный подход к деторождению.
Но к моему крайнему изумлению , Жожо сначала расплакалась, потом рассердилась и, немотивированно повысив голос, закричала:
- Почему бы тебе, когда у меня отойдут воды, не подыскать мне поле , где бы я могла работать во время родов? И на этом поле обязательно должно быть баобаб , потому что я, будучи африканкой , буду естественно рожать под его ветвями. И как только я рожу, то сразу привяжу ребенка к спине и вернусь к полевым трудам!
Так получилось, что родильный бассейн оказался сплошным разочарованием. Акушерка поручила мне поймать послед Жожо детским сачком. Последний раз я пользовался таким сачком в восьмилетнем возрасте, и ловил я тогда головастиков, которых потом подкладывал в банки с вареньем. Вследствие трагического стечения обстоятельств сачок мне не пригодился, ибо я упустил момент рождения сына, потому что моя легкомысленная мать именно в этот сакральный момент решила позвонить в роддом и поинтересоваться, как дела. Никогда ей этого не прощу.
Иван Брейтуэйт пригласил нас с мамой, Найджела и его друга Норберта на оглашение результатов выборов в городскую управу. После оного мероприятия должно было последовать праздничное веселье в гостинице "Красный лев". Моего отца и миссис Таню Брейтуэйт он даже не упомянул. Их уже вычеркнули из истории, как Сталина или Аниту Харрис.
После отвратительного ужина, приготовленного мамой на скорую руку и без всякого желания (кусочки омара и восточный сыр от "Анкл Бенз"), я отправился наверх и попытался уговорить отца встать с кровати. Сказал ему, что опрос избирателей на выходе с участков благоприятен для Пандоры.
- Мне наплевать , Адриан, - ответил он. - Мне на все наплевать. Моя жизнь прошла впустую, я ничего не сделал и нигде не был. Мое имя неизвестно никому, кроме семьи и комитета отопительных систем. У меня не было даже пятнадцати минут славы, обещанных этим долбаным Энди Уорхолом.
- Это сказал Маршалл Маклюэн.
- Вот видишь, - простонал отец и уткнулся в стену.
Я пустил в ход иронию, напомнив, что он все-таки был знаменитым, пусть не пятнадцать минут, но пять уж точно. Когда мы отдыхали на приморском курорте Уэллс, отнесло в море на надувном матраце, имитировавшем вставные челюсти. Он проплыл две мили, прежде чем его лебедкой выловили летчики из Королевских ВВС. Это событие попало в региональный выпуск теленовостей "Страна сегодня" и на первую страницу "Лестер меркьюри". Даже "Дейли телеграф" опубликовала такую вот заметку.
ЧЕЛОВЕК НА ВОЛОСКЕ ОТ ГИБЕЛИ!
Житель Лестера, которого сняли с надувного матраца в форме вставных челюстей, был назван капитаном Ричардом Брауном из Вертолетной спасательной службы Королевских ВВС "распоследним дебилом".
- В районе левого нижнего моляра имелась небольшая течь, - сообщил нашему корреспонденту капитан Браун, - и дебил долго бы не продержался.
Капитан Браун призвал законодателей запретить гражданским лицам заходить в море. "Море - не игрушка", - сказал он нашему корреспонденту.
Я допустил промашку. Папу захлестнули воспоминания.
- Волны были такие огромные, - прошептал он, и глаза его наполнились ужасом. - А на мне были лишь ласты. И мне до смерти хотелось курить.
Я поспешил утешить его, сунув ему в рот сигарету "Ротманс".
Мы с мамой собрались уходить, но Уильям заплакал и повис на моих ногах. Рози, которая должна была сидеть с ребенком, пялилась на "Шоу Джерри Спрингера" - в телевизоре непомерно жирная негритянка поносила мужа за склонность к трансвестизму. Я отнес мальчика в отцовскую комнату и сказал:
- Дедушке плохо. Хочешь поиграть в доктора?
После чего зашел в ванную и достал из шкафчика медицинскую аптечку. Я вытащил из нее таблетки и лекарства с истекшим сроком годности (тюбик с глазной мазью следовало использовать до февраля 1989 года) и вручил аптечку Уильяму со словами:
- Ты врач, Уильям, будь хорошим мальчиком, полечи дедушку.
Отец лежал на подушках с безразличным видом, Уильям принялся наматывать бинт на его левую руку. Спускаясь по лестнице, я услышал причитания:
- Черт, не так туго ! Ты же мне сосуды пережмешь, черт тебя дери!
Я уже закрывал дверь, когда услышал крик Уильяма:
- Дедушка, нельзя говорить плохие слова, а то я посажу тебя в тюрьму .
Во всем, что касается закона и порядка, мой ребенок определенно придерживается крайне правых взглядов.
Пока я заводил машину, в динамиках жужжало Радио-4 - группа писателей обсуждала, какое влияние окажет на литературу победа лейбористов. Какая-то старая тетка сдавленным голосом несла вздор о Гарольде Вильсоне, о какой-то Дженни Ли, и о Совете по культуре. Затем ее перебил Барри Кент, бывший бритоголовый, а ныне известный поэт и романист, лауреат литературных премий. С нарочитым лестерским выговором Барри принялся разглагольствовать:
- Да кому он, в задницу, нужен этот мудацкий Совет по культуре? Писатель на хрен должен быть революционером . Его подлинная роль - ниспровержение<бип> господствующей верхушки, будь то консервативные<бип> мешки с говном или<бип> лейбористские оборванцы. А если писателю нужно подкинуть<бип> деньжат, прежде чем он перенесет на бумагу свои говеные слова… - Барри презрительно загоготал. - Пусть он несколько дней проведет со мной. Я ему открою на хрен<бип> глаза, покажу на хрен, что такое бедность и вырождение на хрен, я отведу его туда, где люди сидят на<бип> игле на хрен.
Тут Барри принялся декламировать одно из своих напыщенных стихотворений. Одно из тех нелепых произведений, за которые он получил шесть поэтических премий (три британских, три французских):
Убей всех буржуев!
Сожги их дворцы!
Бабам их вставь!
И т. д. и т. п.
Когда Барри Кент получил степень почетного доктора в университете Де Монтфорт, он попал в заголовки газет всего англоязычного мира - распахнул полы своей докторской мантии, под которой ничего не было, и принялся нараспев читать "Йо! Я Человек". Теперь это знаменитое стихотворение распевается на футбольных трибунах всего цивилизованного мира.
Йо! Я Человек!
Йо!
Я человек!
Не!
Мою свой зад!
Не меняю свои трусы,
И счастлив тем от души.
На футбол я иду,
Потому что люблю!
Йо!
Я человек!
Пиво есть в банке,
Сигареты в кармане,
Давай, парень, вдарь!
Припечатай судилу,
Суку-мудилу размажь!
Йо! Я человек!
Йо! Я человек!
Йо! Я человек!
Йо!
Пятьсот студентов, которые три часа парились в раскаленном шатре, пришли в неистовство, вскочили и устроили Кенту овацию. Тогда Барри пригласил на сцену свою мамашу Эдну и заорал:
- Это Эдна, моя мама. Она чистит туалеты, и почему она должна этого стыдиться, а?
Миссис Кент, которая до этого момента, насколько мне известно, никогда не стыдилась своей работы, неловко заерзала, вид у нее был такой, словно ей не терпится остаться с Барри наедине и задать ему хорошую взбучку. Мне об этом рассказала моя собственная мать - по дороге в городскую управу.
В здании управы были предприняты строгие меры безопасности, все благодаря компании "Цитадель лимитед". Нам пришлось встать очередь, чтобы наши фамилии проверили по списку. Мама тут же потеряла терпение и принялась громогласно жаловаться. Я совсем не удивился, когда ее вывела из очереди - якобы наугад - угрюмая охранница с квадратной челюстью по имени Сандра Лиф. С личного досмотра мама вернулась, бормоча себе под нос зловещие угрозы в адрес Сандры Лиф и "Цитадель лимитед". Она заявила, что утром же позвонит Чарли Давкоту и узнает, нельзя ли "привлечь этих уродов" за сексуальные домогательства.
Стоило нам только войти в здание, тут же подскочил Иван Брейтуэйт и выкрикнул:
- Да, Полин, да! Эти туфли - само совершенство !
Что такое с этим человеком? Он что, фетишист, свихнувшийся на обуви? Мама вытянула ногу в вульгарной красной туфле на шпильке, и Иван чуть не эякулировал на месте. Я с облегчением перевел дух, когда к нам подошла миссис Таня Брейтуэйт и встала между моей матерью и своим мужем.
Интересно, спросил я себя, сколько времени миссис Брейтуэйт провела перед гардеробом, прежде чем выбрала подходящий костюм? Думала ли она о том, что ее будут фотографировать, а, может, и снимать на видео в качестве матери кандидата? Ночь ведь очень теплая. Разве зеленый мохеровый свитер с вышитыми французскими пудельками годится для этой торжественной ночи? И разве подходят к вышитым французским пуделям плиссированная юбка в клетку а-ля принц Уэльский? И разве незатейливые темно-синие босоножки "Кларкс" удачно завершают ансамбль? Нет! Нет! И нет! Что случилось с женщиной, элегантностью и богемным стилем которой я прежде неизменно восторгался?
Я шепотом спросил маму, что произошло. Оказалось, миссис Брейтуэйт пережила в декабре небольшой удар; теперь она почти поправилась, если не считать полностью атрофировавшегося эстетического вкуса. Мне потребовалось дожить до двадцати шести лет, чтобы понять - у человека на самом деле шесть органов чувств: зрение, слух, осязание, обоняние, вкус обычный и вкус эстетический.
Телевизионные группы выстроились в очередь, чтобы взять интервью у Пандоры. Между съемками она доставала небольшую черную пудреницу с тисненым логотипом Шанель и пудрила свое восхитительное лицо.
Сэр Арнольд Тафтон топтался в углу, окруженный озабоченными толстяками в полосатых костюмах.
Тем временем на столах, выстроенных вдоль зала, все выше и выше росла пачка бюллетеней за лейбористов. По всему залу бежал шепоток: сокрушительная победа. Ленни Пербрайт, агент Пандоры, коренной лондонец, бывший владелец киоска по продаже кальмаров, представился мне со словами:
- Мне хочется пожать вашу руку. Я никогда так хорошо не ужинал, как в вашем ресторане. На мой взгляд, вы должны стать звездой путеводителя "Мишлен".
Естественно я был польщен и спросил, что он ел в "Черни".
- Рубец, жирный жареный картофель и печеную фасоль, - ответил он, облизываясь. - Вот только, - добавил Ленни, - вы заставили нас ждать.
Я объяснил, что Питер Дикар не разрешает пользоваться в кухне микроволновкой, уверяя, будто она испускает "вредные лучи" всякий раз, когда открывается дверца, поэтому замороженный рубец поневоле оттаивает медленно. Ленни ответил:
- Да, да, стоило подождать, я не жалуюсь.
Я спросил о столь необычайно превращении владельца кальмаровой лавки в профессионального политика. Ленни сказал, что как-то утром ехал домой из Биллинсгейта в фургоне, забитом кальмарами, и услышал, как Рой Хэттерсли в программе "Сегодня" на Радио-4 сказал про Джона Мейджора:
- Он не справится даже с киоском по продаже кальмаров.
Метафора лорда Хэттерсли вдохновила Ленни Пербрайта круто переменить течение своей жизни. Я сообщил, что лорд Хаттерсли - завсегдатай "Черни". Жаркое из капусты и картофеля с солониной "Фрей Бентос" и соусом "Эйч-пи" - его любимое блюдо. А для его пса по кличке Забулдыга сделали исключение и разрешили лорду Хэттерсли приводить питомца в ресторан при условии, что тот будет мирно сидеть у ног хозяина и не станет набрасываться на еду и других посетителей.
В 1.30 ночи объявили, чтобы кандидаты через пять минут собрались на сцене. Я кинулся в туалет. В минуты волнения мой мочевой пузырь вдруг развивает чрезмерную активность. Все писсуары были заняты, поэтому я заглянул под дверь первой кабинки. И там занято - красными туфлями на шпильках и сандалетами "Биркенсток". Разумеется, для подобного сочетания обуви можно было придумать много объяснений, но ни одно из них не приходило на ум, за исключением очевидного: моей матери и отцу Пандоры так не терпелось уединиться, что ради этого они готовы дышать аммиачной вонью общественного сортира.
Я выскочил из мужского туалета и бросился в женский, где нашел-таки свободную кабинку. И вот, когда я облегчался, в туалет вошли две женщины. Она заняли соседние с моей кабинки и продолжили разговор.
1-АЯ ЖЕНЩИНА: Это просто кошмар какой-то. Девять дней!
2-АЯ ЖЕНЩИНА: А у меня кровяные пятна похожи на континенты. В прошлом месяце вышла идеальная Африка.
Я вылетел из туалета, не помыв руки.
Кандидаты уже выстроились на сцене. От моего внимания не ускользнуло, что у сэра Арнольда Тафтона расстегнута ширинка. На сцене распоряжалась веселая бритоголовая женщина в футболке с надписью СЛАГ. Я спросил маму, которая была тут как тут, что значит надпись.
- Социалистки-лесбиянки-антиглобалистки, - объяснила она. - Это Кристина Спайсер-Вудс, служила в ВВС, а так просто славная женщина.
- Но что заставляет женщин носить стричься наголо?
- Химиотерапия, - ответила мама, уничтожив меня взглядом.
Мисс Спайсер-Вудс приковывала к себе взгляд. И тем не менее, Пандора заставила все глаза обратиться на нее. Найджел и его друг Норберт протиснулись в первый ряд. Найджел шепнул мне:
- Пан - самая кайфовая красавица после Леонардо Ди Каприо.
Его друг Норберт, мускулистый мужик в темных очках от Гуччи, добавил:
- Да, красотка что надо, Найджел, а костюмчик просто охренеть. Это же Шанель, да?
Найджел объяснил, что Норбер торгует тряпками и может за тысячу шагов опознать фирменный лейбл модельера.
Уполномоченный по выборам, невысокий человечек с лицом бобра, сверкнул в нашу сторону злым взглядом, и в зале воцарилось молчание. Только в дальнем углу раздавалось жалкое скандирование: "Кит, Кит, Кит!" - это слабо вякали сторонники Чокнутого Монстра, поддерживая своего кандидата Кита Маттона, грустного человека в маске Граучо Маркса. Наконец, после вмешательства квадратной Сандры Лиф и ее коллег из "Цитадели", Чокнутые угомонились, и началось оглашение результатов. Я огляделся в поисках мамы и Ивана Брейтуэйта, но они снова куда-то исчезли. В тот момент, когда человек-бобер говорил: "Марсия Гримболд, "Верните местные налоги", 758 голосов", в дальнем конце зала возник какой-то шум, я повернулся и увидел Джека Кавендиша, престарелого любовника Пандоры. Сандра Лиф заломила ему руку. К ним через толпу пробирался полицейский в форме. Кавендиш закричал на весь зал:
- Я любовник Пандоры Брейтуэйт! Я должен стоять на сцене рядом с ней, фашисты трепаные!
Его выпроводили через запасный выход в сад - к мусорным бакам и сломанной офисной мебели.
Я поднял взгляд на Пандору, дабы посмотреть, как она отреагировала на насильственное изгнание своего любовника. Улыбка и на краткий миг не покинула ее лица. Что ж, Пандора безжалостна в своих честолюбивых устремлениях. Ее обаятельный взгляд нашел объектив телекамеры. Объектив подмигнул в ответ. Совершенно очевидно, что Пандора и телекамера вот-вот закрутят страстный роман.
Жена сэра Арнольда Тафтона - похожая на какое-то сумчатое животное особа в шелковом костюме-двойке и слишком больших туфлях, купленных, судя по виду, на распродаже в "Маркс и Спенсер", сердито ткнула в пах своему муженьку. Тафтон затеребил расстегнутую молнию, производя пренеприятное впечатление, будто он решил заняться публичным самоудовлетворением. Дорогой Дневник, я отнюдь не сторонник сэра Тафтона и питаю бесконечное отвращение к его философии "алчность - двигатель прогресса", но должен признать, что не смог справиться с жалостью, когда на телемониторе показали гигантски увеличенную руку Тафтона, которая продолжала теребить гигантски увеличенную расстегнутую ширинку.
Кристину Спайсер-Вудс бурно приветствовали ее коллеги из СЛАГ, она улыбнулась и победно вскинула руки, услышав, что получила 695 голосов. Сэр Арнольд и леди Тафтон, задрав головы, смотрели на люминесцентное табло, на нем вспыхнули цифры: 18 902. Вот и настал миг, когда объявят результаты Пандоры.
- Пандора Луиза Элизабет Брейтуэйт… - забубнил человек-бобер. - Двадцать две тысячи четыреста пятьдесят семь…
Зал взорвался продолжительными криками одобрения, которые сдули пыль со стропил.
Пандора облизала губы; не могу сказать, то ли от перспективы соблазнительной карьеры, то ли для того, чтобы придать еще больше блеска телевизионной улыбке. Она стояла, опустив долу взгляд и сцепив руки, словно молилась.