Глава 6
Ночь прошла спокойно для всех, кроме Рери. Зная, что в случае чего его немедленно разбудят, он пытался спать, но не мог – мешало нервное возбуждение. В эти тихие ночные часы решалась его судьба, судьба рода. Если Хериберт не обманет, дойдет до Харальда и передаст ему что нужно, если Харальд и Вемунд примут правильное решение и сумеют сделать все, что задумано… У них девять сотен человек, они должны справиться с этим Асгейром, который засел в монастыре Сен-Рикье. Хериберт говорил, что там внушительная каменная стена, но почти с двукратным преимуществом Харальд и Вемунд должны ее одолеть!
И что будет потом? Рери понимал, что оказался со своими людьми в ловушке. Если на рассвете Харальд нападет на норвежцев в Аббевилле, те, естественно, будут ждать, что Рери со своей дружиной их поддержит. Едва ли они спросонья сумеют распознать в нападавших тоже людей из Смалёнда, и в этом – единственная надежда для Рери и его дружины. И как быть? Разумеется, сражаться против своих Рери не собирался. Но если они будут бездействовать или попытаются напасть на норвежцев с тыла, те быстро поймут, что их обманули. А для того чтобы нанести врагу настоящий урон, у Рери слишком мало людей.
Оставалось одно: при первых признаках тревоги попытаться скрыться. Это был бы прекрасный замысел, если бы не норвежцы, стан которых отрезал смалёндцев от реки и полей. Они сейчас были зажаты между стеной каструма и норвежцами. Рери, при всей своей решительности, был еще слишком молод и неопытен, чтобы принять правильное решение. Решать предстояло самому, и на его совести были жизни пятидесяти шести человек, которые доверились молодому конунгу. Он не имел права так глупо погубить их почти в начале похода.
Время шло, а что делать, оставалось неясным. Сражаться было бы легче. Мелькала соблазнительная мысль выйти на битву с норвежцами и гордо погибнуть, как Гуннар и Атли из любимой Ингваром конунгом старинной песни, но эту возможность Рери оставил на самый последний случай. Золотого Дракона он даже еще не видел, не говоря уж о Южной Ютландии, в которую торжественно пообещал вернуться на поминальном пиру дяди. А значит, умирать ему еще рано.
Еле-еле начало светать, когда из мрака черной птицей выпорхнула знакомая фигура. Хериберт сел на землю рядом с Рери и тяжело вздохнул.
– Что? – Рери мгновенно вцепился в руку бенедиктинца и сжал. – Ты был там? Ты говорил с моим братом?
– Я был, я говорил. Все уже кончено, – с оттенком печали ответил тот. – Я проводил ваших людей к Сен-Рикье и даже сам был вынужден показать им тайный ход в обитель. Они напали на тех норманнов одновременно изнутри и снаружи. Совесть моя говорит мне, что я повинен в смерти людей, пусть это язычники и разбойники, но все же… Одно меня немного оправдывает: ты обещал освободить моих бедных братьев, а те люди не обещали… Я предупредил твоего брата о твоем обещании и просил его не убивать бедных христиан, которые томятся в плену. Он обещал и, как я смог разглядеть в темноте, исполнил обещание. Мне дали лошадь, иначе я не успел бы к тебе так скоро.
С души Рери упал огромный камень, и от облегчения он шумно вздохнул. Но тут же снова нахмурился:
– А мой брат Харальд не пострадал?
– Нет, насколько мне известно.
– А он дал тебе какое-то подтверждение… что ты говоришь правду?
– Он ничего мне не дал. Но его человек, с которым он обо всем советовался, сказал, что Хильда была бы тобой довольна. Ты, верно, знаешь, кто такая Хильда?
– Да. – Теперь Рери чувствовал, что может верить. – И что сказал Харальд… обо мне? О нас? Что нам делать, когда они нападут?
– Об этом они ничего не сказали. Тот человек, что упоминал Хильду, спросил, как ты будешь выбираться, а твой брат ответил, что ты уже не мальчик и знал, на что идешь. Он сказал, что ты догадаешься сам, как тебе спастись.
– Я догадаюсь, – надменно ответил Рери. Ему уже казалось стыдно надеяться на других – и в самом деле, он не мальчик, чтобы кто-то его спасал!
И в то же время он смутно подозревал, что Харальд сказал так из тайного чувства ревности. Он знал, что старший его брат все время опасается, не считают ли его недостаточно смелым и волевым, и из-за этого иной раз проявляет ненужное упрямство. Видимо, сейчас ему было обидно, что честь изобрести и осуществить такой рискованный и полезный в случае успеха замысел принадлежала не ему, а Рери, который и так чересчур загордился после своей чисто случайной победы над Хардом Богачом. Не так чтобы Харальд желал гибели младшему брату, нет. Скорее он думал, что если тот такой умный, то пусть сам о себе и заботится.
– Я подумал об… об одной возможности, – проговорил Хериберт. – Я тоже хочу, чтобы ты выжил – ведь иначе кто освободит моих братьев? Я помогу тебе, если ты проявишь… доброту и благоразумие.
– О чем ты? – Рери насторожился. – Что ты предлагаешь и чего хочешь? Чем ты-то можешь мне еще помочь?
Хериберт вместо ответа молча показал себе за спину. Рери бросил туда взгляд и увидел только склон холма, искусственно сделанный еще круче, чем был от природы, насыпной вал за рвом, полным воды, и ворота за узкой перемычкой через ров. Ворота, разумеется, были закрыты, возле них над стеной виднелись копья дозорных.
– Каструм, – пояснил Хериберт. – Ты, я и твои люди могли бы укрыться там.
– Ты с ума сошел! Кто нас туда пустит? А если пустит, то твои соплеменники убьют нас еще быстрее, чем норвежцы. Мы же "северные люди", ужас здешних мест.
– Да. Но ты обещал освободить моих братьев… и до сих пор еще не убил меня, хотя и правда мог это сделать. Сеньор Ангильрам будет тебе благодарен за это. Я попрошу, чтобы тебя и твоих людей впустили и не причиняли вам вреда. Но ты поклянись, хотя бы и своими богами, которых ты чтишь, а еще лучше – твоими предками и потомками, что не причинишь вреда никому в том месте, где тебе самому предоставят убежище. Думаю, сеньор Ангильрам предложит тебе выкуп за то, чтобы и твои люди не грабили каструм и не убивали его семью и приближенных. Вы сможете договориться.
Рери задумался. Выкуп – это меньше, чем они могли бы получить, взяв и разграбив каструм: само собой, он намеревался это сделать, покончив с норвежцами. Но это гораздо лучше, чем глупая смерть. К тому же им достанется все, что успели взять норвежцы. Да и в том Сен-Рикье, надо думать, Харальд кое-что нашел…
– А ты уверен, что этот Ангильрам тебя послушает? – Рери с недоверием покосился на Хериберта. – И что твое слово в мою защиту для него что-то будет значить?
– Я уверен, – спокойно ответил бенедиктинец. – Ведь я не обманул тебя, хотя мог.
– Я еще этого не знаю, – пробормотал Рери. – Поклянись.
– Мы не клянемся. Но я не намерен обманывать тебя, Хрёрек, ведь в твоих руках жизнь моих братьев. Мы должны доверять друг другу, если хотим спастись и помочь тем, кто нам дорог.
– Хорошо. – Рери наконец принял решение, единственное по сути, которое ему оставалось. – Я готов обсудить с вашим Ангильрамом выкуп, если он даст нам приют, пока Харальд разбирается с норвежцами.
– Тогда предупреди своих людей. Твой брат сказал, что к рассвету они уже будут здесь. Они взяли корабли тех норманнов, и вниз по течению прибудут сюда очень быстро.
Рассвет стремительно приближался. Рери подозвал Орма, шепотом посвятил его в суть дела, и вдвоем они потихоньку оповестили людей: все должны быть готовы по первому знаку бежать к воротам каструма. На Хериберта смалёндцы косились с большим подозрением, не слишком веря в его добрые намерения и способность им помочь. Какой помощи можно ожидать от этого человека, который выглядит, как последний бродяга, и ведет себя, как сумасшедший? Но пасть в безнадежной битве в начале похода, обещавшего большую добычу, никто не хотел, и все были согласны попытаться. В крайнем случае, как сказал Эгиль Кривой Тролль, умереть героем никогда не поздно.
Рери, напряженно вглядываясь в быстро редеющие сумерки, со склона холма первым заметил, как на реке показались корабли, полные людей. Поскольку Сен-Рикье лежал на небольшой речке, впадавшей в Сомму возле самого Аббевилля, то и на завоевание его Асгейр Хромой отправился на своих же кораблях. Норвежцы узнали корабли Асгейра и не проявили никакой тревоги, даже обрадовались и приветствовали товарищей криками. На переднем виднелся стяг; Рери не мог толком рассмотреть, что на нем изображено, но, судя по радости норвежцев на берегу, это тоже был стяг Асгейра.
По быстрому знаку Рери смалёндцы вскочили с мест и схватились за оружие. Разглядеть лица из такой дали не получалось, и в голове билась мысль: это все-таки может быть Асгейр. Вдруг Хериберт соврал, и все наоборот – Асгейр разбил Харальда? Или чокнутый франк вообще никуда не ходил и никого ни о чем не предупреждал? Тогда им конец. Перед мысленным взором Рери с одинаковой яркостью стояли победа или гибель. Его судьба раздваивалась, как поток, разделяющийся на два рукава, и он еще не знал, куда его легкую лодочку понесет – к победе или к гибели. Все решали ближайшие мгновения. И от острого напряжения у него возникало странное ощущение, что душа отделяется от тела, смотрит на него сверху и руководит им, как нечто постороннее.
Часть кораблей пристала возле Аббевилля, часть продолжала двигаться к каструму. Рери вглядывался, пытаясь узнать хоть кого-нибудь. Там, возле Аббевилля, люди уже начали высаживаться. Несколько чужих кораблей шли сюда. На носу одного он видел высокого человека в незнакомом шлеме с дорогой золоченой полумаской, с ярким багряным плащом на плечах, отделанным парчовой полосой, с какими-то блестящими украшениями по всему полю. Какой же дурак, собираясь драться, наденет такую дорогую вещь? А если драться не собирался, а хотел похвастаться добычей, то зачем тогда шлем? Разве только лицо спрятать…
Со стороны Аббевилля вдруг долетели невнятные крики, раздался звук рога. Рери быстро обернулся – на песке у воды, где причалили пришедшие корабли, шла драка. Приплывших было гораздо больше, но норвежцы возле города поняли, что это не люди Асгейра, что это чужаки и что их пытались обмануть.
Корабли возле каструма тоже встали, и люди с их бортов стали прыгать в мелкую воду. Норвежцы, уже понявшие, что возле города происходит что-то неожиданное и неприятное, не долго думали и тоже вступили в бой – тем более что именно таковы были намерения прибывших.
– Идем скорее, Хрёрек! – Хериберт обеспокоенно дернул его за рукав. – Уже началось! Пора, если тебе дорога жизнь!
– Может, нападем на них сзади? – возбужденно предложил Орм. – Почему мы, в конце концов, должны прятаться от битвы? Прорвемся к своим и будем сражаться вместе.
Рери уже готов был принять его предложение, тем более что его собственные мысли были точно такими же, но тут один из норвежских хёвдингов, обернувшись и увидев смалёндцев, неподвижно замерших под склоном холма, что-то понял и сделал знак своим людям. Около сотни норвежцев по его знаку устремились вперед с оружием и щитами наготове. Казалось бы, до мести ли тут, когда трем сотням приходится отбиваться от пяти или шести? И Рери сообразил, о чем подумал норвежский хёвдинг. Их ведь можно не только убить, но и взять в залог. А с таким заложником на руках, как он, уже норвежцы, хотя бы уцелевшая их часть, будут предъявлять Харальду свои условия.
– В каструм! – заорал Рери, в мозгу которого все эти мысли пронеслись быстрее молнии. – К воротам, все бегом!
И первый побежал за Херибертом, вскинув щит на плечи и прикрывая спину.
Бенедиктинец, подобрав повыше широкие полы своей длинной одежды, с неожиданным проворством мчался верх по склону. Смалёндцы топали за ним. Бежать вверх по довольно крутому холму, по узкой тропинке, было нелегко, но речь шла о жизни.
Мимо свистнула стрела, и Рери сначала не понял, спереди она прилетела или сзади – ожидать можно было как того, так и другого. Хериберт, по-прежнему бежавший впереди, стал что-то кричать – уже на местном языке, так что Рери не понимал ни слова. Свистнули еще несколько стрел. Кто-то рядом вскрикнул, кто-то молча упал. Хериберт продолжал кричать.
Впереди уже совсем близко показалась стена каструма – крутой земляной вал и частокол из толстых бревен поверх него. Перед валом виднелся ров, с блестевшей внутри темной водой, покрытой какой-то водяной растительностью. Через ров к закрытым воротам вела тонкая перемычка – пройти от силы одному человеку.
Ворота стали открываться.
– Быстрее! Вперед! По одному! Не толпиться! – закричал Рери, остановившись, обернувшись и пропуская вперед людей. – По одному в ворота, живее!
Неизвестно, что ждало их внутри, но снаружи надеяться было не на что. Около сотни норвежцев догоняло их и уже приблизилось более чем на полперестрела. Они не стреляли только потому, что боялись убить его, Рери, который был нужен им живым. Но несколько тел лежало на склоне, отмечая путь отступления – одно из них шевелилось, но Рери сейчас не мог сообразить, кто это.
Первый из смалёндцев пробежал по перемычке и скрылся за воротами вслед за Херибертом. Рери все подгонял своих людей, и ему казалось, что они бегут очень медленно, а норвежцы – очень быстро. Он продолжал кричать и размахивать рукой с зажатым мечом, совершенно не замечая его тяжести – и изнемогал от бессилия сделать хоть что-то еще, как-то подогнать своих и задержать норвежцев.
Над головой просвистело сразу несколько стрел, и Рери почти с изумлением увидел, что трое или четверо норвежцев, из бежавших впереди, упали, и оперенные древки стрел дрожат, вонзившись кому в грудь, кому в плечо, кому в горло. Похоже, что со стен укрепления их прикрывали – невероятная любезность. Может, считают перебежчиками? Или Хериберт убедил защитников каструма помочь беглецам?
Так или иначе, но норвежцы бежали уже не так резво, прикрылись щитами, кто-то стал вскидывать луки, надеясь отогнать стрелков-франков от кромки стены.
– Иди же, пора, – вдруг сказал незнакомый голос в самое ухо.
Голос был женский. Едва повернув голову, Рери мельком заметил женщину в белой одежде – она стояла возле него и показывала на перемычку перед воротами, уже пустую. Сообразив, что напрасно стоит здесь, когда все его люди уже внутри, Рери бегом кинулся к воротам…
Потом вдруг сообразил, замер и обернулся. Никакой белой женщины перед воротами не оказалось. Как ей было неоткуда взяться, так и некуда деться – однако она появилась буквально на миг и исчезла.
С ознобом во всем теле, дрожью в ногах и испариной на лбу, Рери вбежал в ворота. Сама действительность как-то изменилась: время стало тягучим и вязким, как вода или даже кисель, Рери двигался медленно, а думал очень быстро, видел все вокруг до мельчайшей подробности необычайно резко и ясно, но при этом смотрел как бы издалека, будто из-за какой-то прозрачной, но непреодолимой грани. Он уже не помнил ни о франках, ни о норвежцах, потрясенный и захваченный тем, что увидел. Он увидел фюльгью – духа-двойника, незримого спутника каждого человека, который обычно принимает облик женщины. Это сама твоя судьба, которая обычно показывается на глаза только в последний миг перед смертью. Рери был убежден, что видел фюльгью в последний миг – наверное, уже в следующее мгновение чья-нибудь стрела должна была его настичь… Однако он, похоже, все еще жив и как сквозь туман видит довольно широкий внутренний двор усадьбы, множество вооруженных людей напротив, и своих смалёндцев, выстроившихся в "стену щитов" позади закрывшихся ворот. А посередине между двумя темными массами вооруженных людей стоит Хериберт, раскинув руки в стороны, будто пытается таким образом не допустить их сближения.
Действительность с грохотом осела и приняла привычный вид. Шум в ушах утих, Рери услышал ропот и крики на непонятном языке, долетавший со стороны франков. Бросившись вперед, он встал за смалёндским строем среди своих телохранителей, держа меч и щит наготове.
Хериберт тем временем что-то говорил, обращаясь к своим соплеменникам. Вид они имели самый враждебный и воинственный – с такими же, как у него, суровыми гладко обритыми лицами, с коротко остриженными волосами. На многих были кожаные доспехи с металлическими или костяными пластинами, кожаные наручи наподобие широких браслетов, закрывавших руку от кисти и до локтя. Головы их прикрывали кожаные или матерчатые плотные колпаки с назатыльниками и жесткими наносниками. В руках они сжимали мечи, секиры, копья, круглые или продолговатые щиты, но нападать пока не спешили.
Из строя вышел рослый мужчина лет пятидесяти, одетый побогаче других, в кольчуге и шлеме без полумаски. Кроме кольчуги, его защиту составляли поножи из железа и такие же наплечники. Подобное богатство сразу выдавало хозяина усадьбы. А еще Рери с удивлением отметил, что крупными прямыми чертами тот очень напоминает ему кого-то неплохо знакомого… Хериберта. Бенедиктинец пошел навстречу хозяину, тот тоже шагнул вперед и неожиданно обнял монаха, поверх его плеча продолжая настороженно поглядывать на неожиданных гостей каструма. И Рери еще раз убедился, что эти двое очень похожи: благодаря местному обычаю сбривать бороду это сходство было еще легче рассмотреть.
Потом Хериберт подвел хозяина ближе к Рери и что-то сказал, указывая на молодого человека. Рери смутно уловил в его речи что-то знакомое, слова были похожи на слова северного языка, но отличались.
– Это и есть сеньор Ангильрам, виконт Аббевилльский, о котором я говорил тебе, Хрёрек, – вслед за тем Хериберт обратился уже к нему. – Я горячо молю Господа, чтобы он вложил в твое сердце благоразумие и милосердие, чтобы помог вам понять друг друга и сделать так, чтобы на этом несчастном берегу больше не проливалось крови.
Сеньор Ангильрам тоже что-то сказал, и Хериберт перевел:
– Он рад предложить тебе и твоим людям гостеприимство в своем каструме, если сердце твое желает мира. Он благодарит тебя…
Монах запнулся, но Ангильрам настойчиво повторил что-то, положив руку ему на плечо, и Хериберт добавил:
– Благодарит за то, что ты был добр ко мне, недостойному, и дал ему снова увидеть меня под своим кровом.
– Это мой брат, – сказал сам Ангильрам, и эти простые слова Рери понял сам. – Мой единственный и младший брат Хериберт, которого я почти не надеялся уже увидеть живым.
Викон Аббевилльский говорил на языке франков, который местное простонародье уже совершенно позабыло, заменив так называемым романским языком, возникшим на основе латыни. Лишь знатные семьи еще сохраняли язык древнего племени франков как память о своем происхождении. От родственного ему "северного языка" тот заметно отличался, но такие простые слова, как "брат" или "живой" там звучали почти одинаково, и при желании можно было вести разговор о несложных вещах.
– Твой брат? – Рери в изумлении посмотрел на монаха. – Ты – брат хёвдинга? Почему ты мне ничего не сказал? Может, ты побочный?
– Нет, один отец у нас был, Адельгард, виконт Аббевилльский, и одна мать, законная супруга его, Ангильтруда, дочь Вилиберта из Корби. Но брат мой унаследовал владения отца, а я избрал стезю служения Богу, как по духовному моему страстному влечению, так и по обычаю.
– Но ты мог бы сказать, что ты в таком близком родстве с хёвдингом.
– Какое это имеет значение? Все мы – лишь слабые дети в руках Господа нашего…