Однако, рассчитывать на внезапность своего нападения викингам не приходилось. Если считать с появления в Сен-Валери войска норвежцев, прошло уже дней пять или шесть, и за это время беженцы успели оповестить о новом набеге почти все графство. Разумеется, граф Амьенский тоже знал, что гнев Божий, в последние несколько десятилетий все чаще принимающий облик свирепых норманнов на многочисленных кораблях, снова обрушился на доверенный его попечению край. Люди графа следили за действиями и перемещениями норманнов, со всей возможной быстротой пересылая вести с помощью конных гонцов. В Амьене было известно и о том, что вслед за первым норманнским войском в ближайшие же дни подошло второе, и эта весть повергла жителей графства в отчаяние. Но уже следующий день их порадовал новостью, что два войска столкнулись между собой. Амьенцы горячо молили Бога и служили мессы, надеясь, что норманны перебьют друг друга – для франков давно уже не было новостью то, что северные пришельцы чаще враждуют между собой, чем выступают заодно. Но увы – остатки разгромленного войска влились в ряды победителей, и уже через пару дней норманны снова двинулись вперед.
Гербальд, граф Амьенский, был назначен королем Карлом на свою должность шесть лет назад, но до сих пор ему не приходилось всерьез сталкиваться с норманнами. За эти годы различные их отряды несколько раз грабили побережье, но вглубь по Сомме не продвигались – возможно, их отпугивали сложности прилива в бухте, откуда вода отступает на девять с лишним миль. А они ведь не любят удаляться от воды, способной поднять их корабли. Но вот час испытания настал.
– Именно сейчас, когда у короля столько внутренних врагов, когда норманны разоряют земли по Луаре и уже третий год живут на Осселе, будто у себя дома! – Граф расхаживал по передней половине своей городской резиденции.
При первых слухах о появлении норманнов он предпочел перебраться сюда из господского двора, стоявшего в миле от города, чтобы не оказаться отрезанным от ополчения.
Это был уже зрелый, но еще крепкий человек, лет тридцати пяти, невысокого роста, светловолосый, с резкими чертами лица, которым рыжевато-золотистые усы придавали еще более решительный вид. Происходил он из знатной франкской семьи, которая явилась в этот край еще лет четыреста назад и обосновалась на отвоеванной у хозяев вилле, принадлежавшей прежде родовитой галло-римской семье. Граф Гербальд имел достаточно боевого опыта, чтобы понимать, как мало у него надежды отбиться от войска норманнов в тысячу и более человек, но и бездействовать было почти подобно гибели.
– Нужно послать еще одного гонца к королю, – заметил амьенский епископ Лиутгард. – Наши силы слишком ничтожны, и жизнь добрых амьенских христиан, а также служителей церкви, подвергается слишком большой опасности.
– Я могу послать еще одного гонца, если вам так угодно, ваше преосвященство, но от этого не будет никакой пользы. Когда еще большее воинство стоит почти под самым Парижем, король едва ли сможет защищать нас.
– Но если госпожа графиня обратится к нему с просьбой…
– Я сделала бы все, что моих силах, для спасения моих детей и всех подданных, но боюсь, что супруг мой прав и от обращений к королю сейчас не будет никакого толка. – Графиня Гизела сжала руки на коленях. – Напротив. Еще когда только шли переговоры о моем браке с графом Гербальдом, Его Величество заметил, что, отдавая ему руку своей сестры, он надеется, что найдет в графе Амьенском надежного защитника хотя бы части нашей многострадальной державы. Король скорее ждет помощи от нас.
Она приходилась родной сестрой королю Карлу, за графа Гербальда вышла вторым браком, переехав из далекого итальянского Фриуля почти на самый северо-восток Франкии. Двое ее детей были уже совсем взрослыми людьми, однако, всякий видевший эту красивую женщину не мог бы не признать, что супруг ее достоин всяческой зависти.
– И еще то письмо, – добавил граф. – По поводу подновления городских стен, которое я провел, когда вступил в должность. Король выразил неудовольствие, что я нарушил его указ, и заметил, что с новыми стенами я теперь могу постоять за себя и свой город. Нужно понимать, что присылать людей на мою защиту он не намерен.
– Будем молить Господа, дабы стены эти уберегли нас от ярости норманнов! – епископ Лиутгард воздел руки.
– Но если они пройдут дальше и соединятся с теми, что стоят у Сен-Кантена… – проговорила графиня, отчаянно сжимая пальцы. Она старалась сохранять достоинство и самообладание, как подобает женщине королевского происхождения и внучке императора Карла, прозванного Великим, но в последние годы на нее обрушилось слишком много бед, и ее терпение почти иссякло.
– Будем уповать, что они и под Сен-Кантеном передерутся, как передрались под Аббевиллем!
– На это у меня нет надежды, – возразил граф. – К Сен-Кантену они могут пройти только мимо Амьена. Пока их так много, они почти наверняка предпочтут осадить город. А у нас не хватит людей, чтобы дать им отпор. Наша единственная надежда в том, чтобы отвадить их от мысли о штурме.
– Но как?
– Мы должны дать сражение и пробовать если не разбить норманнов, то хотя бы отпугнуть их. Если напасть на них неожиданно, использовать конницу и не дать им выстроиться, то мы сможем изрядно порубить их. Если Бог даст нам убить их вождя, то остальные могут и отступить. У них тогда не останется достаточно людей, чтобы осаждать город. И им придется поискать другую добычу в другом месте. Конница дает нам преимущество, и мы должны его использовать.
– Но вы понимаете, как это опасно? – графиня с тревогой посмотрела на супруга.
– Даже в стенах монастыря человек не может чувствовать себя в безопасности, что же говорить о поле сражения? – Граф пожал плечами. – Вспомните вашего родственника, аббата Гуго, или несчастного аббата Аудульфа. Так что нам остается уповать на Бога. А это не так уж и мало, не правда ли, святой отец?
В распоряжении графа Амьенского было два десятка тяжеловооруженных всадников, составлявших его личную дружину. Каждый из них имел кольчугу, шлем, поножи, меч, копье и щит. Примерно так же были вооружены богатые сеньоры, явившиеся в Амьен по зову графа, каждый со своими слугами, но вооружение слуг было гораздо проще. Также в самом городе можно было набрать в ополчение три или четыре сотни человек – из жителей самого Амьена, а также окрестностей, поспешивших под защиту стен при слухах о появлении норманнов. Шлемы и мечи, а тем более кони, простым свободным людям были не по средствам, и хорошо, если у каждого найдется хотя бы щит и лук с запасом стрел. Самые бедные, способные обеспечить себе только лук, составляли отряд лучников.
Войско не поместилось на соборной площади Амьена, пешие ратники толпились на прилегающих улочках. Но граф Гербальд, садясь на коня в предрассветной мгле, окидывал взглядом толпу, озаренную несколькими факелами, безо всякой гордости. Когда войско собирает король, призывая на службу графов и богатых знатных сеньоров, так что одна конница оставляет несколько сотен, а общая численность достигает пяти-шести тысяч человек – тогда воевать можно и с норманнами. Ведь и они смертны, и бывают случаи, когда они терпят поражение. Граф Гербальд очень хотел, чтобы сегодня выпал как раз такой случай, но понимал, что надеяться ему следует в основном на Бога.
Давно прошли те времена, когда граф управлял округой, разделенной на сотни, а в каждую сотню входило столько дворов, чтобы дать войску сто человек, каждый из которых был вооружен франциской – знаменитой секирой франков – копьем с зубцами на длинном остром наконечнике и щитом. Тогда войско тоже набиралось из свободных людей, как и теперь. Но теперь этих свободных осталось так мало, что воевать некому, и с этим даже короли ничего не могут поделать. Короли боятся собственной знати и запрещают укреплять города и поместья, видя в этом опасность для своей власти. Знатные франки были преданны своим королям, когда те водили их в победоносные походы на окрестные народы и щедрой рукой раздавали поместья в награду за доблестную и верную службу. Теперь все иначе. Преемники Карла Магнуса не ходят в походы, а значит, могут раздавать только собственные земли. Но тех надолго не хвататет, да и враги теперь приходят сюда сами. Простые люди подчиняются своим сеньорам, а графы не желают воевать под знаменами короля, который больше ничего не может им дать, предпочитая оборонять свои владения от новых претендентов. И даже норманнская угроза ничего в этом не меняет: королю не хватает сил оборонять державу, а держава не служит слабому королю. И если дальше так пойдет, то в бывшей грозной империи скоро не останется ни королей, ни подданных!
Но и отступать, надеясь отсидеться за построенными, вопреки королевскому указу, городскими стенами, было нельзя. В этом случае погибнут не одно, а два графства – Амьенское и Вермандуа, расположенное выше по Сомме. Должность графа Вермандуа до норманнского набега занимал сын графини, шестнадцатилетний Адалард. А ведь графиня Гизела перед свадьбой взяла с будущего супруга обещание, что он будет относиться к ее сыну как к своему. Граф Гербальд не мог отказать дочери и сестре королей, брак с которой был огромной честью даже для него, потомка знатного и высокопоставленного рода. Каролинги очень не любят отдавать замуж своих дочерей, чтобы не множить число претендентов на престол. Сколько прекрасных девушек вели распутную жизнь с молчаливого согласия своих отцов и братьев, не имея возможности избрать законного супруга, или поступали в монастыри. При жизни императора Карла ни одна из его дочерей не вышла замуж – а ведь их у него было больше десятка. И хотя много говорилось о великой любви императора к дочерям, "коронованным голубкам", из-за чего он якобы не мог вынести разлуки с ними, все понимали, что истинная причина, по которой император держит дочерей при себе, другая. И сам не склонный к монашескому образу жизни, на "шалости" принцесс Карл Магнус смотрел снисходительно, не позволял подданным сказать о них ни одного дурного слова. Их внебрачных детей помещали в монастыри, где те становились аббатами – духовные лица, да еще незаконного рождения, никому из наследников не были страшны.
Король Карл позволил своей сестре Гизеле выйти за графа Амьенского не без мысли о том, что сестра в свои годы едва ли еще способна обзаводиться новым потомством, а преданный человек на границе державы ему нужен. Не имея возможности раздавать земли и подарки, король был вынужден привязывать к себе знать кровным родством.
Этой весной граф Гербальд собирал войско, чтобы предпринять еще одну попытку помочь Адаларду и тем выполнить данное жене обещание. Но воля Господня такова, что "помогать" приходится издалека – у стен своего собственного города.
Рассчитывал он в основном на конницу, способную внести большое смятение в ряды пешего противника, особенно если не дать ему времени подготовиться, на внезапность нападения, на предрассветный сумрак и гораздо лучшее, чем у противника, знание местности. С Божьей помощью это не так уж мало. Благодаря своим разведчикам, граф Гербальд знал, где расположен лагерь норманнов и даже где их предводители – в войске насчитали не менее четырех стягов. Говорили, что возглавляют войско какие-то два брата, причем совсем молодые, чуть ли не мальчишки. Если направить первый удар на них и лишить войско вождей, битву можно и выиграть.
О том, что будет в случае проигрыша, граф Амьенский старался не думать. Ведь он избрал для себя удел не монаха, а воина, а значит, всегда был готов сложить голову в бою. Впрочем, в нынешние времена бывает, что гибнут и аббаты, и епископы, возглавляющие оборону своих городов. В такие времена каждый верный сын своей страны и слуга своего короля должен стать воином.
Вытекая из ворот Амьена, войско двигалось вперед. Во всех городских церквях шли службы, епископ в соборе молил Господа послать победу против язычников. Впереди шла пехота, за ней – сборный отряд из всадников-сеньоров, а позади сам граф со своей конницей. Над головой его развевался стяг, трубач готов был подать сигнал к атаке. Пожалуй, только графский отряд и отличался должной твердостью духа. Все остальные дрожат от страха при одной мысли о норманнах. Но если Господь все же дарует победу, то трусов во Франкии поубавится, и после каждого успешного сражения все легче и легче будет поднять франков для продолжения борьбы. Может быть, удастся наконец создать марки, объединяющие несколько пограничных графств под единой властью, построить мосты на крупных реках, что задумал еще Хлодвиг Благочестивый, а то и обзавестись настоящим флотом, чтобы разбивать норманнов еще в море, не давая им высадиться. Тогда они быстро забыли бы сюда дорогу. Но увы – со смертью императора Карла Магнуса все эти благие начинания погибли, и за бывшую империю теперь некому заступиться, кроме Бога. И отдельных храбрецов, вроде графа Амьенского Гербальда.
Норманны расположились на лугу, на длинной полосе вдоль берега Соммы, возле своих вытащенных на песок кораблей. Не собираясь оставаться здесь надолго, они не огородили свой лагерь даже частоколом, не говоря уже о том, чтобы соорудить защитный вал и ров, как делали когда-то римляне. Но дозоры по пути к городу они выставили. Еще на подступах к лагерю франки услышали впереди резкий звук рога, потом еще и еще. Вожди норманнов спешно готовили войско к битве, и граф Гербальд подал знак ускорить шаг. Важно не дать норманнам выстроиться.
Вот впереди открылось пространство луговины, занятой лагерем. Там царила суета – норманны поспешно вооружались, сбегались под стяги своих вождей, пытались образовать строй, выставив вперед свои круглые щиты. Не замедляя шага, граф послал вперед пехоту.
В первых рядах стояли те, у кого были шлемы и еще хоть какое-то защитное снаряжение – поножи, щиты, редкие кольчуги. Далее помещались обладатели только мечей или копий, защищенные в лучшем случае кожаным нагрудником с костяными пластинами, а задние ряды образовывали крестьяне, вооружение которых иной раз состояло из кос, вил и даже дубин. Граф понимал, что толку от этого воинства будет мало и что крестьяне, скорее всего, побегут при первой же возможности, но в предрассветных сумерках важно было создать хотя бы впечатление силы и многочисленности своего войска. Его собственная конница вместе с конными сеньорами расположилась на фланге, готовая ударить после того, как пехота начнет отступать. А она начнет, ибо в пешем строю норманны заведомо превосходят эту толпу, вооруженную кто чем и почти не имеющую боевого опыта. А вот когда норманны будут преследовать бегущих и сломают строй, тогда конница сможет нанести им весьма ощутимый удар, несмотря на свою малочисленность.
У норманнов действительно было несколько вождей, судя по тому, что войско они ставили тремя или четырьмя отдельными отрядами. Пока эти отряды напоминали суетящиеся толпы, в неровных рядах виднелись прорехи, и предводители, судя по шлемам и кольчугам, с криками бегали впереди, уплотняя и выравнивая построение. Граф тоже кричал, призывая свою пехоту ускорить шаг – если стена щитов будет выстроена, то атака разобьется об нее, как прибой о скалы.
Тем временем оба войска сблизились на расстояние выстрела, и по знаку графа лучники дали первый залп. Первые ряды норманнов вскинули щиты, стрелы задрожали, вонзившись в прочное дерево, но несколько щитов упало – видимо, вместе с владельцами. Но прорехи тут же сомкнулись, норманны почти бегом двинулись вперед, чтобы не дать франкам времени выстрелить второй раз.
С треском и грохотом, с лязгом железа и криками на нескольких языках, неразличимыми и висящими над лугом сплошным облаком, оба строя сшиблись. Началась рубка – непримиримая, страшная, яростная и кровавая. Гораздо более опытные в таких делах викинги действовали умело и целенаправленно – каждый рубил мечом или секирой того, кто стоял напротив него справа, выбирая для удара тот миг, когда враг наносит удар в подставленный щит и открывается, а сам прикрывался щитом от стоявшего слева. Франки, не имеющие такого опыта, до ужаса напуганные зрелищем обнаженного оружия, льющейся кровью, жуткими криками варваров, которые нарочно вопили, рычали и завывали, как дикие звери, их яростными бородатыми лицами, оборонялись довольно бестолково, отмахивались наудачу – и падали один за другим. Норманны давили, франки отступали все быстрее и наконец побежали.
Граф Гербальд невольно приподнялся в седле, всматриваясь, приподнял руку, готовясь подать сигнал – может быть, сейчас… Но нет – позади норманнских рядов тоже затрубил рог, и они остались на месте, стали медленно пятиться, сохраняя целостность строя. Видимо, их вожди еще не поняли, насколько велики силы противника, и не решились на преследование.
– Стоять, не ломать строй! – надрывался Оттар, который в шлеме с полумаской выглядел еще более грозно, чем обычно. Кольчугу он второпях надеть не успел, и теперь на плече его расплывалось кровавое пятно.
– Пойдем, догоним их! – кричал Харальд, размахивая мечом. – Они бегут, мы разобьем их, ворвемся в город!
– Они только и ждут, чтобы мы стали гнаться за бегущими! – убеждал его Вемунд, помнивший давний поход на Рейн. – Мы один раз так попались, я же рассказывал вам! Харальд! Не двигаться с места! Я видел за рощей конный отряд! Если разорвем строй, все погибнем!
– Если конные пойдут на нас, и лошадь, и всадника бить сбоку, слышите, вы! – орал молодым конунгам и их людям Оттар от своей норвежской дружины. – Не в лоб, а то стопчут на хрен, бейте сбоку!
Убедившись, что строй норманнов, хоть и несколько укоротившийся за счет погибших и раненых, все же остается на месте, граф Гербальд подал сигнал ко второй атаке. Почти обезумевшие от ужаса пехотинцы не хотели снова идти на мечи, и граф, проскакав вдоль строя, с помощью своих конников криками и взмахами плети погнал пехотинцев вперед. На успех второй атаки он надеялся еще меньше и хотел лишь создать подходящий случай, чтобы наконец ввести в бой конницу. На нее он возлагал последнюю надежду.