- Приключения начались сразу, - монотонно, словно читая текст, продолжал Пашка. - Долго они собирались в заветные дембельские края на озера Скобаристанские, где цветут лилии, где на турбазах в песках скучают юные скобарейки… И вот все уже было готово, шхуна "Scobariland" загружена сухарями… И кое-чем еще. Но тут раздался звонок… из Москвы, звонил сам глава фирмы…
- Лучше сказать: из высших сфер, - предложил М. Глинников.
Влад выругался.
- Нет, - запротестовал Пашка, - только без мата. А то детям книжку фиг почитаешь. Задолбали современные творилы!
- Можно подумать, ты много читаешь, - заметил Влад, выворачивая руль.
- Так и кино в семейном кругу хер посмотришь, - парировал Пашка.
- А у меня есть "Ленинград", поставить? - спросил Влад.
Пашка с возмущением фыркнул.
- Ну-ну, - сказал Влад, - Ванессы Мэй у меня нет. Да и что толку ее слушать?
- Это почему? - воинственно спросил Пашка.
- Фигура ее скрипки не видна.
М. Глинников засмеялся. Пашка насупился. Он был фанатом Ванессы, визуальным. Правда, на заводе он в перерыв слушал с наушниками ее запилы, чем повергал в почтительное изумление бригаду. Мужики считали его эстетом.
Джип приближался к старому лесу. Лес вырастал, почти сплошь березовый, сизо-рябой, как будто подернутый дымком.
Джип уже ехал, покачиваясь и вздрагивая, среди высоких бело-черных деревьев в пятнах мха. На одной березе топорщилось чье-то гнездо.
- Глухо, как в тайге или после Наполеона, - сказал Пашка. - И три остолопа, с лодками и веслами. Где здесь плавать?!
Многие деревья в лесу попадали, растопырив лохматые лапы корней. Среди прошлогодних листьев, трухлявых стволов, гнилых пней нежно алела малина на выгнутых прутьях. Пашка иногда вытягивал руку, пытаясь сорвать ягоду. "Барракуда, не дается". Джип покачивало на лесной черной дороге как на речке с перекатами.
Неожиданно Влад надавил на тормоза.
- Засада! - воскликнул Пашка.
Поперек дороги лежала толстая осина.
- Мы вооружены и не безопасны, - проговорил Влад.
- Погодите, - подал голос Майкл. - Тут ведь не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы придти к простому умозаключению: он не мог здесь проехать.
Влад побарабанил пальцами по "баранке". Ему, по правде, не терпелось применить свое оружие. Он предположил, что дерево могло упасть совсем недавно.
Они вышли из джипа и принялись изучать дорогу. Следы каких-то колес на ней были явственны. Но Пашка утверждал, что такие громадные протекторы могут быть только у трактора.
И все-таки Влад извлек из багажника чешскую бензопилу, с которой он обычно выезжал на пикники вместе со своими сотрудниками, стащил чехол с полотна, открыл краник, пуская бензин, и дернул тросик, - мотор сразу завелся, мягко загудел. Влад мельком глянул на Пашку. Тот ожидаемо восхитился: "Барракуда!"
Влад добавил газа. Из пилы вылетело сизое облачко. Приятно пахнуло бензином. Движущаяся цепь полотна коснулась ствола и стала погружаться в древесину, потекли опилки, как мука. На руках Влада вздулись вены, лицо приобрело странное выражение удовольствия, напряжения и созерцательности. Влад был человеком дела, о чем свидетельствовала даже флотская наколка на плече.
Но вскоре полотно зажало, пришлось Пашке хватать приличную лесину и приподнимать ствол.
Наконец перепиленный ствол со скрипом рухнул на дорогу. Пашка попытался сковырнуть, откатить его, но у него не хватило сил. Влад остановил его и перепилил ствол в другом месте. Теперь Пашка с легкостью откатил бревно, и дорога была свободна. "С такой зверюгой тут можно Невский проспект пробить", - похвалил Пашка. Торжествующий Влад убрал пилу и уселся за руль. Техника с детства была его слабостью. Хотя, посмотришь на пропиленную дорогу, - сила.
Но не успели они проехать и полукилометра, как снова застряли, теперь уже прочно, надолго. Джип остановился перед низинным местом, затопленным то ли небесными, то ли подземными водами. В зелено-буром месиве бугрились стволы берез. Кто-то здесь переправлялся. Но явно не на автомобилях.
Влад, выйдя из джипа, хмуро озирался.
- Это тупик. Куда ты нас завел, Пашка?
- Это я завел? Да я уже сидел бы на Каменном или на Большом Иване, таскал лещей! Мне этот твой мудак с дуба рухнул!
Влад усмехнулся и спросил, на чем бы, интересно, Пашка туда добрался? На своих двоих?
Пашка махнул рукой и пообещал, что рано или поздно купит скутер и будет автономен. Влад заметил, что на скутере он будет добираться до Скобаристана год.
Вокруг них уже заныли комары. Послышались звонкие оплеушины. Пахло прелым июльским лесом. Разморенные птицы нехотя пересвистывались из кустов. Пашка говорил, что карта семилетней данности, это по писаному, а по-настоящему кто знает? Семь лет. Еще завод, где он работал, выпускал продукцию для "Бурана". А сейчас - кастрюли. И директор уже парит землю с пулей в черепушке. Пашка уже не помнит, какие деньги тогда в ходу были, вот за какие именно бабки директора грохнули? Они уже сменились несколько раз, эти бабки. И даже, сколько поллитра стоила не помнит. И кто правил страной и с кем страна воевала, а с кем дружила.
М. Глинников отошел и, глядя вверх на кроны, помочился.
- Ясно одно, - сказал он, возвращаясь, - наш беглец здесь не проезжал. Физически не мог проехать.
- И пусть бы его уже менты искали, а? - сказал Пашка. - Какого черта он молчит?! Позвонить не может? Или у него, как у нашего журналиста, синдром… Кто там прятал телефон в шкафе?
- Хармс, - ответил М. Глинников.
Пашка зашиб комара на макушке.
- Короче, хамство! Водить за нос честных ребят. Сколько ему лет? Может, у него склероз? Быстротечный? Забыл, откуда и куда ехал?
- Все может быть после аварии, - откликнулся Влад.
- И ты не знал, что он местный?
Влад пожал плечами и предположил, что технический директор, видимо, не хотел разводить кумовства. М. Глинников сказал, что ему не терпится с ним познакомиться.
- Посмотреть ему в глаза, - угрожающе сказал Пашка.
- Ничем не примечательный тип, - произнес Влад.
- А мы его ищем, - сказал Пашка. - В газете надо тиснуть объявление: "Разыскивается тип, чьей отличительной особенностью является отсутствие отличительных особенностей". - Он взглянул на Влада. - А фирма не обещала тебе награды? Повышения?
- Пошел ты, - огрызнулся Влад.
- А я бы на месте твоего московского шефа радовался. На кой ляд фирме старики? Издал бы сразу приказ: "О назначении Влада Никитаева, в случае ненахождения оного…" то есть… Барракуда, бодун, великий бодун. - Пашка, морщась, сжал пальцами виски. - Мысли отлетают в сторону от черепа.
- Это их обычное состояние, - заметил Влад. - Дай-ка карту.
Отовсюду смотрели черные крапины берез, сквозящие сизо-зеленые просветы. Тянули свои песенки комары. Какая-то мушка летала над лужей. И ясно было, что здесь никогда ничего не происходит. М. Глинников вспомнил какую-то репродукцию венгерского или румынского художника с похожим названием.
- Принимаем единственно правильное решение, - твердо заявил Влад, отрываясь от карты и взглядывая на своих спутников. - Идем в Новую Лимну этой так называемой дорогой. Что займет у нас от силы час. Убеждаемся, что там никого нет, - а он мог туда подъехать и по какой-то другой дороге, которая не отмечена на карте, - возвращаемся и уносим отсюда ноги. До темна успеем на озера.
- А нам это надо? - спросил Пашка.
- Ты можешь не ходить, - сказал Влад, доставая из багажника сапоги, - но в джипе мы тебя не оставим! Посиди на пенечке.
- Но это какой-то онанизм! - возмутился Пашка. - Кому вообще пришла в голову идея, что он поехал сюда? Чего ему надо в этой дыре? Или у него в голове дыра?
- Авария была удачной, если так можно сказать. На подъезде к Глинску просто лопнул баллон, скорость после пункта ГБДД они еще не успели набрать, но все равно, правда, легли на бок. У одного только треснула рубашка на спине. И все. И он даже отправился дальше на поезде в Калининград, как ни в чем не бывало, там намечено открытие магазина. Ну а техдиректор остался, "Понтиак" приволокли в Глинск, за два дня заменили баллон, вставили стекло, и он отчалил и уже должен был вернуться в Москву. И не вернулся, - говорил Влад, переобуваясь в сапоги. - Но позвонил жене и сказал, что, наверное, заедет на малую родину.
Влад с утра был зол и подробностями происшествия делился только сейчас. Еще бы, столько собираться, ждать, пока выплатят отпускные Пашке Шемелькову, - таков был ультиматум его жены Раисы, но, к слову, их пока так и не выплатили, как обычно, задержали, завод был полубанкрот, напрасно они столько дней потеряли; потом к ним вдруг присоединился Глинников - ни с того ни с сего, хотя, как ни с того ни с сего? Влад звал его на озера еще в ту пору, когда ездил на "Яве", но легче было Днепр повернуть вспять, чем заставить ленивца Глинникова отважиться на отдых дикарем; и снова пришлось затормозить и выжидать, когда он сдаст номер в печать и утрясет в редакции все дела… Ну а в последний момент раздался сокрушительный звонок КБ (Канифа Баяновича). И Влад решил не откладывать, отчалить всей командой, сделать крюк на малую родину злосчастного техдиректора, а оттуда прямо ехать на озера.
М. Глинников надел шляпу.
- Ты зонтик-то взял? - насмешливо спросил Пашка.
- Нет, - ответил он. - А что, нужно было?
- Конечно, вдруг пойдет дождь!
М. Глинников хмыкнул и ответил, что у него есть плащ. С этими словами он достал из чемодана - собираясь на рыбалку, он пытался ограничиться одной сумкой, но ничего не получилось, вещей набралось много, пришлось стащить с антресоли чемодан, - и перекинул через руку старый финский плащ.
- Трубки тебе не хватает!
- Не курю уже лет десять. Бросил, - с печальным вздохом откликнулся М. Глинников.
- А я на рыбалке курю, - сказал Пашка. - И пью, - добавил он угрожающе, с вызовом оглядываясь на Влада и - с нежностью - окидывая взором джип, полный лодок, палаток, спальников, консервов, хлеба, овощей, кофров с удочками и спиннингами и водки.
- Ладно, вперед! - скомандовал Влад, захлопывая дверцу. Нажал на кнопку пейджера, джип просигналил.
И они пошли.
* * *
Алекс отступал в глубь Местности. Он еще не знал, что предпримет. На Орефьинском холме издали он заметил какой-то блеск. И скоро увидел, что это бликуют лобовые стекла какой-то техники. Алекс ехал на велосипеде по заглохшей дороге среди высоких трав; часто ему приходилось спешиваться: дорога была перерыта кабанами. Страсть кабанов рыть дороги на первый взгляд непонятна. И сгоряча можно подумать, что они делают это нарочно, из ненависти к моторизованным частям Иерихона. Но на самом деле все проще, любой рыбак знает, где надо копать червей (если поблизости нет деревни с навозными кучами), - на утрамбованном проселке. Меднорылые вепри просто очень любят это лакомство. Но и пользу приносят: портят дороги.
Да строители стен выдвинули против меднорылых своих монстров: два мощных гусеничных бульдозера и экскаватор с огромными колесами. Кабаны им нипочем. Остановить их можно только траншеями - противотанковыми. Думал Алекс, выбираясь из трав на Орефьинский холм.
Здесь когда-то стояла деревня, и в магазине они с Егором покупали однажды соль и немецкие сигареты с бумажным фильтром. И пережидали грозу под тракторным прицепом. Сейчас только весной можно было узнать о деревне - по белым флагам. Деревня капитулировала. И после короткого цветения она снова сливается с зелеными стягами Грабора.
Алекс разглядывал технику, оставленную без присмотра на холме. Кабины, впрочем, были закрыты. Он подергал дверцы. В траках гусениц застряла глина и белел гравий, - мясо и кости Муравьиной. Раскручивать шланги было нечем, велосипедные ключи - малы. Можно было перерубить их топориком. Конечно, это не остановит врага надолго. И в первую очередь нанесет удар по исполнителям, а они не ведают, что творят. Надо было бить "Тойоту" и джипы на Чичиге.
Проклятая привычка рассуждать и прикидываться созерцателем - Ахиллом, поджидающим черепаху… Да и не был Ахилл никогда созерцателем! Он получил свою пулю под Троей в самое уязвимое место. Это Егор выдумал.
Но - момент уже был упущен.
А на дороге он приметил хороший увесистый булыжник!..
Чертова компания непротивленцев, задроченных интеллектуалов, бумажных марак! Неужели и Алекс принадлежал к ней? Революцию надо поднимать здесь и сейчас, прямо там и тогда, где и когда тебя все это достало. Разбей хотя бы стекло, выкрикни оскорбление стенам. Однажды ваши голоса резонируют, и булыжники обрушатся камнепадом. Даже старик Грончаков осмелился сделать свою революцию - вдвоем с Доктором. И в это самое время они ждут судилища. А ты готов предаться попсовым радостям туризма.
Эй! Не лукавь с самим собой. Никакое самое углубленное созерцание ничего не решит в этом мире. Плевать этот мир хотел на самые высокие и яростные слова. Хотя даже этого ты не сумел сделать: сказать. Мямлил что-то перед жующей сволочью. Хорошо, конечно, объявить себя смотрителем, прохлаждаться в тенечке ракит, ездить на велосипеде по дорожкам, удить рыбу в Дан Апре, и думать, что выполняешь некую миссию, возделываешь Местность, свой клочок ноосферы, как и другие неведомые граборы, что таятся до поры по оврагам, пустошам, каньонам континентов, - а когда придет время - встанут под зеленым стягом.
Ну вот, это время пришло, по крайней мере, для тебя и твоей Местности.
…Распалял себя Алекс, заняв господствующее положение, самую высокую точку Орефьинского холма, откуда открывался вид на березовый горб Вороньего леса и на распадок ручья, где стоял Карлик-Дуб, на пустошь и склоны соседних холмов, - на одном из которых высилось раскидистое дерево, отбрасывавшее тень - как будто от облака. Наверное, это было ошибкой. Кажется, тут действовал какой-то неукоснительный закон, по которому воин превращался в созерцателя, - закон господствующих высот. На горах всегда нисходит нирванический покой. Это уж так. Наверное, та вещь Шнитке, о которой писал Плескачевский, умиротворяюща.
Но это не умиротворение, а самоуспокоение, подумал он. Пока ты будешь умиротворяться, из-под тебя вышибут гору. Это умиротворение висельника.
Времени не остается. Надо что-то делать.
* * *
Анархизм Егора был все-таки теоретическим. Это был анархизм в зачаточном состоянии. А вот со зрелым учением, точнее, с одним из его представителей, Алекс столкнулся позже, уже после армии и севера, когда поступил на работу в Гидрометцентр гидрологом и ему, только что женившемуся, выделили комнату в историческом доме.
Несмотря на то, что Глинск с первого упоминания в летописи был яблоком раздора и за него постоянно воевали, круша все вокруг, сжигая и подрывая башни, дома, стены, храмы, этот дом уцелел, и на его позеленевшую оштукатуренную стену повесили мраморную доску, где черным по белому написали:
"Жилой дом первой половины 19 в. Памятник архитектуры. Охраняется государством".
Этим, государство и ограничилось.
Живым дом оставался и в новое захватывающее время. Хотя и ветшал, осыпался и протекал. Но молодые ликовали, въехав в него. Радовались толстым стенам, клену перед окном, укрывавшим их от любопытных взоров, а по осени облетевшим, - зато сквозь голые ветки стали видны окрестные крыши, сады. Зимой особенно слышны были колокола собора. Правда, в этом двухэтажном доме с деревянной лестницей были общие кухни и только отопление и свет, а вода и туалет на улице. Но все это казалось не столь существенным, готовить можно было и на электрической плитке в комнате, за водой на колонку под лестницу семинарии Алексу даже нравилось ходить. Видя этот дом издалека, его почерневшую шиферную крышу, серые стены и окно в кленовой вязи веток, Алексу почему-то казалось, что именно в нем он и должен был найти временное пристанище.
Аркадий с первого этажа сразу признал Буркотова: гидролог - значит, водник, речник?
Сам Аркаша временно - несколько лет - нигде не трудился. А когда-то был матросом, да-а-а… ходил на судне "Прогресс" типа речного трамвая, возил колхозниц, рыбаков, туристов вверх по течению; зимой кочегарил в детском саду речников. Но потом пассажирский, да и остальной флот на реке упразднили. "И жизнь моя, как кит-самоубийца, выбросилась на берег", - говорил лопоухий невысокий Аркадий, шмыгая носом. Участковый хотел привлечь его за туне-ядство, но разве он виноват? Если в нем нет духа сухопутной крысы? Аркаше приходилось скрываться у друзей. У друзей захватить его было непросто, они все жили здесь же, в оврагах, в частных домах, и он всегда успевал уйти огородами, как только участковый вывернется откуда-либо со своей папочкой. "Врагу не сдается наш гордый "Варяг"!" - приглушенно восклицал Аркаша, перелезая через подоконник или опускаясь в подполье, пахнущее картошкой. Конец противостоянию положила перестройка, и опальный матрос вышел из подполья, одернул тельняшку, распрямил плечи и при появлении на площади у пивной участкового, сплевывал чешую и повторял уже во весь голос про врага и "Варяга".
На небольшой площади сходились улицы-овраги: Зеленый Ручей и Красный Ручей. И когда говорили: "На Ручьях", - это значило: на площади у Вазгена. В центре там стоял заветный вагончик без колес, украшенный маскировочной сетью болотного цвета, - пивной ларек. Хозяином его был армянин Вазген Правильный: в долг он не наливал, но и не разбавлял пива. "Поди заработай! Принеси яблок!" - кричал он похмельному смертнику, и тот шел и притаскивал авоську яблок или овощей, благо всюду в оврагах росли сады и поспевали помидоры с картошкой, - и получал бокал напитка. Только для Аркаши он делал исключение, считая его пострадавшим от тоталитаризма, и бокал наливал бесплатно.
Мать кормила Аркашу на пенсию и выручку с продажи цветов, которые разводила вместе с подругой, жившей в своем доме неподалеку. Аркаша обещал сразу устроиться на работу, - как только новая власть пустит по реке пароход. А пока ходил под мост с удочками, ловил рыбу, пахнущую керосином, сушил ее на окошке и потом грыз возле ларька Вазгена, угощал соратников.
Соседку их, Зарему, промышлявшую самогоном, это возмущало и, заявив раз и навсегда, что он исчерпал кредит доверия, она Аркадию не наливала ни капли. Матрос, отпустивший волосы и длинные усы, и уже походивший скорее на попа-расстригу или хиппи, пробовал ее шантажировать, но Зарема знала твердо: к своему узурпатору участковому Юсому он не пойдет. Аркадий тогда, поймав новые веяния, поднял национальный вопрос. Но и тут его ждала неудача. "Узнай у Михайлыча, что это означает!" - победоносно откликнулась на претензии женщина, вполне русской внешности, да, но имечко носящая слишком затейливое. Житель угловой комнаты на втором этаже, Валентин Михайлович Грончаков, посмотрел на Аркашу с волчьей ласковостью из-под лохматых бровей и, осклабясь, объяснил, что Зарема - сокращенное "За мировую революцию!".
И с восклицательным знаком? поинтересовался Аркаша.
Знак уже, пожалуй, вопросительный, ответил сосед и добавил, что раньше в ходу были всякие экзотические имена, например, Рим Пролетарский, или Октябрина, или Владлен, - Владимир Ленин.
Блин, не дом, а музей, заключил Аркаша.
Так оно и было.
И самым любопытным экспонатом в этом доме был, конечно, Грончаков.