Если принять все это во внимание, становится понятно, каким образом Рихард Вагнер пришёл к идеям о духовном развитии рас, изложенным в его прозаических сочинениях. В статье "Религия и искусство" он говорит о том, что в Азии, в индийском народе, имеется нечто от изначальной силы арийской расы. Там ещё сохранилась часть высшей силы, высшей духовной жизни, но это доступно только элите, только брахманам. Низшие касты отлучены от этих возвышенных учений, но сам по себе брахманизм достиг духовных высот прадревней культуры. Если же мы обратим свой взор к Северу, то встретим там расу наивных людей, которые прошли через четыре ступени развития. Это народ охотников, отличающийся способностью повергать врагов во прах и находить в этом радость. (Для Вагнера убиение живого было симптомом деградации .) Глубокая, оккультная истина заключена в том, что жизнь и смерть поразительным образом связаны с развитием человека в сторону возвышения, очищения и спиритуализации. Все, что добывается ценой мучений, ценой уничтожения живого, отнимает у души её духовную силу. Можно как угодно расценивать отдельные культурные феномены, но любое уничтожение живого связано с умалением духовных сил. Вот почему идущему "чёрным путём" как раз и предписывается уничтожение живого. Это прекрасно выражено, например, в романе "Флита" Мабель Коллинз . В нем излагается история женщины, занимавшейся чёрной магией, которая уничтожала ещё не рождённую жизнь, ибо это требовалось для обретения предосудительных сил. Существует глубокая взаимосвязь между жизнью, смертью и развитием человека. Такое наставление должно быть усвоено всеми народами. Иначе обстояло дело, когда в определённую эпоху человеческого развития убиение происходило совершенно наивным образом; в те времена люди через убиение на опыте ощущали силы, заключённые в убиенном, - в этом положении находились древнегерманские охотничьи племена.
Но теперь - с приходом христианства - все изменилось. Христианское учение содержит запрет на убийство, убивать - это грех. Здесь надо искать истоки строгого вегетарианства Вагнера. Для него мясоедение было признаком расового упадка, и он считал, что единственная возможность прогресса состоит в переходе к диете, которая не связана с умерщвлением живых существ.
Предчувствие близости нового импульса также подвигло Вагнера к его воззрениям относительно влияния иудаизма на современную культуру. Вагнер не был антисемитом в человеконенавистническом смысле слова, как это сегодня стараются представить, но он чувствовал, что роль иудаизма исчерпана, что семитское влияние на нашу культуру должно быть нейтрализовано и взамен должно прийти нечто новое. Этим и обусловлен его призыв к обновлению. И, говоря о проблемах нашей современной расы, Вагнер видел насущную необходимость в её духовном развитии. То есть расовое развитие он понимал как развитие духовное.
Все мы были когда‑то воплощены в атлантической расе; но тогда как души продолжали своё развитие и возвышение, сама раса пришла в упадок. Всякое возвышение связано с нисхождением. Всякий восходящий к свету отбрасывает свою тень. Существует различие между душой, воплощённой в телесности определённой расы, и самой этой телесностью. Чем больше человек уподобляется своей расе, чем больше ему по душе временное, преходящее, связанное с особенностями его расы, тем больше он связан с упадком расы. А чем больше он освобождается, преодолевает расовые особенности, тем скорее душа обретает возможность воплощения более высокого порядка. Такой мыслитель, как Вагнер, который проводил различие между душевным развитием и развитием расовым, в принципе не может быть антисемитом. Ему известно, что деградируют не души, а просто раса может исчерпать свои задачи в масштабах мирового развития. Именно это Вагнер постоянно высказывает в своих сочинениях, когда речь заходит о "семитизме" . Вагнер остро ощущает деградацию, упадок рас и необходимость восхождения душ. Такого рода необходимость ощущали и средневековые авторы вроде Вольфрама фон Эшенбаха и Гартмана фон Ауэ.
Вернёмся ещё раз к саге о бедном Генрихе. Мы должны глубже вникнуть в смысл того, что бедный Генрих был исцелён непорочной девственницей. Болезнь Генриха произошла по той причине, что он сначала жил чувственным. Его "Я" было порождением его расы - того, что было чувственно проявлено в ту эпоху. И это "Я", порождённое чувственно проявленным, заболевает, когда в его достаточно комфортное существование вторгается призыв к высшему развитию, обращённый ко всему человечеству. Его душа заболевает, ибо привязана к тому, что должно жить только в пределах расы. Но теперь из низшей формы любви, связанной с расовым началом, должна родиться высшая любовь. Живущее в расе должно быть вытеснено высшим началом - высшей чистой любовью, готовой к самопожертвованию ради устремлённой ввысь души человека.
Вечную женственность, что влечёт нас ввысь, воспел и Гёте в своём "Фаусте". Вы знаете (я часто говорил об этом), что в каждом человеке живут мужское и женское начала и благодаря их взаимодействию возникает чувственное. Искупление через "вечно женственное" означает, что чувственное преодолено. Это представлено также и в "Тристане и Изольде". Историческим выражением такого преодоления для Вольфрама фон Эшенбаха, равно как и для Рихарда Вагнера, служит Парсифаль; он является представителем нового христианства. Парсифаль становится королём священного Грааля, потому что он приносит искупление тем, кто прежде находился в рабстве у чувственного, и дарует им новый принцип любви.
Что вообще заложено в основе "Парсифаля"? Что значит священный Грааль? Согласно средневековой легенде, священный Грааль - это чаша, из которой пил Христос на Тайной вечере и в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь, пролившуюся из раны Христа Иисуса. Эта чаша, а также копьё, ранившее Христа, были вознесены ангелами и витали в воздухе до тех пор, пока Титурель не построил на горе Монсальват - горе освящения - крепость. Там, на горе Монсальват, и хранилась эта чаша, святыня духовного рыцарства. Двенадцать рыцарей соединились ради служения священному Граалю. Грааль обладал способностью защищать этих рыцарей от смерти и приносить все, что им требовалось на пути к духу. Вид священного Грааля всегда нёс им духовную силу.
Теперь мы можем перейти к той форме, которую Рихард Вагнер придал саге о Парсифале. Она мало чем отличается от той, что была уже у Вольфрама фон Эшенбаха.
С одной стороны представлен Храм Грааля и его рыцари, а с другой - волшебный замок Клингзора и его рыцари, которые являются врагами рыцарей Грааля. Тем самым друг другу противостоят две формы христианства: одна из них представлена рыцарями Грааля, а другая - Клингзором и его рыцарями. Клингзор оскопил себя, дабы не поддаться чувственности. Но ему не удалось преодолеть страсти, он добился только невозможности их удовлетворения. Он так и остался в царстве чувственного. Ему прислуживают волшебные девы. Кундри является своеобразной искусительницей в этом царстве. Она увлекает в область чувственного все, что приближается к Клингзору, а чувственное - это принадлежность прошлого. Клингзор персонифицирует собой средневековое христианство, сделавшееся аскетичным, умерщвляющим чувственность, но по–прежнему не справлявшееся со страстями; такое христианство не оберегает от искусительных сил чувственной любви, которые олицетворяет собой Кундри. А рыцари Грааля стремились к иному, более возвышенному отречению от чувственного, основанному на высокой духовности. Благодаря такому отречению человек изживал в себе страсти не через принуждение, а через облагораживание чувственного с помощью высшего духовного познания, способного возвыситься до царства чистой любви. Туда стремились и Амфортас, и рыцари Грааля, но до сих пор было невозможно проникнуть в это царство. Этого никому не удавалось. И доколе не явилась истинная духовная сила, Амфортас неизбежно поддаётся искушению со стороны Кундри. Высшее устремление Амфортаса постоянно становится жертвой устремления низшего, то есть Клингзора.
Таким образом, сказание о Парсифале сопоставляет два явления: с одной стороны - сделавшееся аскетичным христианство, которое, однако, не в силах пробиться к высшему, духовному познанию через умерщвление чувственности, а с другой стороны - представители духовного рыцарства, которые не смогут противостоять искушению со стороны Клингзора до тех пор, пока не явится спаситель. Парсифаль - это спаситель, который победит Клингзора. Амфортас ранен, святое копьё достаётся Клингзору, и Амфортас предстаёт страдающим королём, хранителем Грааля. Равным образом страждет и томится высшее христианство. Оно должно в муках охранять тайны, мистерии христианства, связанные со священным Граалем, вплоть до явления Спасителя в новом облике, то есть Парсифаля. Но сначала Парсифаль сам должен пройти школу опыта, должен пройти через испытания. И он, пройдя через очищение, возвышается до той духовной силы, которая приводит его к постижению великого единства всего живущего. И опять‑таки совершенно инстинктивно Рихард Вагнер представляет нам в "Парсифале" глубокую оккультную истину. Прежде всего Парсифаль проходит ту ступень, где он учится состраданию - состраданию нашим меньшим братьям, животным. Из‑за непреодолимой тяги к рыцарству он покидает свою мать Херцелейду, которая умирает от горя, он воюет и убивает животных. Но, глядя на умирающее животное, он постигает, что такое убивать. И это стало первой ступенью его очищения.
Вторая ступень состоит в том, что он учится преодолевать страсти без внешнего членовредительства. Он находит доступ к священному Граалю, но ещё не сознаёт своей задачи и постигает её только благодаря посвящению, которое несёт ему сама жизнь. Он тоже подвергается искушению со стороны Кундри, но выдерживает испытание. Искушение велико, но он вырывает из себя силу желания; в нем расцветает новая, чистая любовь, подобно восходящему солнцу. Как молния, в него проникает то, о чем мы уже говорили в связи с закатом богов. "И воплотился от Святого Духа и Марии Девы", то есть рождён от Духа девственной матерью, - такова высшая сила любви, которая рождена душой, незапятнанной чувственным: она очищает все души, освящает и облагораживает их. Человеку надлежит пробудить в себе такую душу, которая облагораживает чувственное, а не предаётся членовредительству, ибо она рождается из девственной материи "Я", из Христа. Рождённая Христом в Парсифале возвышенная, незапятнанная сила противостоит искушениям Кундри. Кундри должна быть отвергнута - то есть должно быть преодолено женское начало, которое увлекает "Я" человека в половую сферу. Кундри представляет собой воплощение притягательной силы противоположного пола, увлекающей к низменному. Кундри явлена не впервые - она уже присутствовала в Иродиаде, которая требовала головы Иоанна Крестителя. (Она была как бы Агасфером в юбке, то есть той фигурой, которая не может обрести покой и повсеместно ищет в чувственной любви своего единственного искупления.).
Освобождение от чувственной любви - вот что Рихард Вагнер инстинктивно включил в сюжет оперы "Парсифаль". Мы также видим, что эта идея пронизывает все его творчество. Уже в "Летучем голландце" Вагнер интуитивно пришёл к этой проблеме: вечный скиталец по морям может быть освобождён от скитаний ценой жертвы со стороны юной девушки. Эта же идея лежит в основе "Тангейзера". Баталию певцов в Вартбурге Вагнер изображает как борьбу между певцом ветхой, чувственной любви Генрихом фон Фрейбергом и Вольфрамом фон Эшенбахом, который воплощает силу обновлённого, одухотворённого христианства. В легенде о баталии певцов в Вартбурге именно Генрих фон Фрейберг призывает на помощь мастера Клингзора из Венгрии. Но они оба повержены силой, исходящей от Вольфрама фон Эшенбаха. Теперь мы можем глубже понять Тристана, поскольку знаем, что речь идёт не об умерщвлении любви, а об очищении и просветлении живой любви.
От шопенгауэровского отрицания воли Рихард Вагнер приходит к преображению и очищению воли в высших сферах . Такого рода очищение можно проследить даже в "Мейстерзингерах" - той музыкальной драме, где на первый взгляд оно не содержится. Очищение Ганса Закса от эгоистического искусительного воздействия, которое оказывает на него Ева, прочитывается, так сказать, между строк. Оно выражено не столько словами, сколько самой музыкой: слушая "Мейстерзингеров", вы ощущаете отзвук этого очищения.
Все это сведено воедино в "Парсифале" - опере, в которой Рихард Вагнер не упускал из виду в том числе и прадревний брахманический идеал. Симптомы упадка, наблюдаемые им в современной расе, он воспринимал с болью и страданием. И при помощи своего искусства хотел сотворить новый импульс к возрождению духовности. Искупление расы через обретение нового спиритуального содержания - вот идеал, к которому стремился Вагнер в своих музыкальных драмах. Эту же идею разделял и Ницше, пока был соратником Вагнера . Не кто иной, как Ницше, писал о том, что в торжественных представлениях вагнеровских опер присутствовал обновлённый элемент мистериальных действий Древней Греции. Дионисиды Эсхила и Софокла, уводящие нас к началу четвёртой подрасы, представляли собой нечто сохранившееся вплоть до начала культурного течения пятой подрасы. В святилищах мистериальных храмов Диониса осуществлялось искупление человека. В мистериях представал Дионис, воплотившийся в материи, - он праздновал в людской среде своё воскресение и своё вознесение. В храмах мистерий греческий посвящённый воспринимал нисходящего Бога. Однако в этих греческих мистериях господствовало трагическое настроение, когда говорилось о том, что в будущем Бог воскреснет, но только в сердцах людей. И в нордических сагах посвящённые - друиды - говорили о закате богов, за которым последует появление нового поколения. Таким образом, христианство предсказывалось в древних мистериях троттов и друидов. И Рихард Вагнер видел приближение того времени, когда должно исполниться предсказание о христианстве, которое вышло из четвёртой подрасы и продолжает развиваться в пятой подрасе, - тогда христианство наконец заговорит своим собственным исконным языком. И теперь предмет веры должен снова стать в том числе и объектом созерцания.
Рихард Вагнер, можно сказать, держал руку на пульсе земного развития; равным образом это относится и к Эдуарду Шюрэ , который, повинуясь тому же импульсу, реконструировал древнюю мистериальную драму элевсинских мистерий. Таким образом, в байрейтских представлениях мы наблюдаем слияние двух культурных течений - древних греческих мистерий и мистерий нового христианства. Итак, Рихард Вагнер и его окружение, а также Эдуард Шюре воспринимали такого рода искусство как робкую прелюдию к воссоединению того, что некогда было разделено. В прадревней элевсинской драме органично присутствовали религия, искусство и наука - какими они были ещё до своего разделения. Затем искусство (Эсхил, Софокл) обособилось, а религия и наука пошли своим путём. Но все три параллельных течения выросли из единого корня - из греческих мистерий. И величие этих трёх течений обусловливалось тем, что первоначально каждое из них пошло своим путём. Время требовало для человеческой души особой формы религиозного выражения, для его чувств требовалось художественное выражение, а для разума - научное. Этого нельзя было миновать, ибо только развивая на автономных путях каждую из этих способностей, приводя их к высшему расцвету, можно достигнуть совершенства. Но религия, когда она возведена на высоту христианского миросозерцания, уже готова вновь воссоединиться с искусством и наукой. Поэзия же, скульптура, живопись и музыка только тогда достигнут своих вершин, когда вновь соединятся с истинной религией. Наука, в новейшее время полностью раскрывшая свои возможности, обрела и дополнительные качества, необходимые для воссоединения этих трёх течений.