Содержание:
Михаил Анчаров - Прыгай, старик, прыгай! 1
От автора 1
Михаил Анчаров
Прыгай, старик, прыгай!
Но тут запутавшийся в своих шпорах Дон Кихот падает. Неизвестный рыцарь уводит Дульцинею. Праздник продолжается.
(Из либретто к балету "Дон Кихот")
От автора
В этой таинственной истории многие вещи так и остались непонятными. Например, куда исчез герр Зибель, откуда Минога узнала, что Васька - предатель, и куда Громобоев и Минога отправились после того, как на берегу расцвёл цветок. И многое другое.
Тайны, тайны… Но что поделаешь? У физиков есть понятие "чёрный ящик". Это устройство, принцип действия которого неизвестен, однако с ним работают. Я, например, не знаю, как устроен телефон-автомат, однако кидаю монетку и звоню.
Всё дальнейшее будет рассказано строго объективно.
Мне рассказали, я - вам. Моё дело - сторона.
Тайны, тайны, понимаете ли.
Бензоколонка на шоссе. Серый день.
Равнина. Высокое небо.
Вдалеке город.
Остановился грузовик. Вылез водитель. Пошёл отдавать талоны. Снял с крюка шланг. Начал заправляться.
Из кабины высовывается девичья физиономия:
- Дядя Паша, гляди…
Водитель обернулся и увидел: по шоссе приближалась странная процессия.
Шесть человек двигались к городу, играя в чехарду. И водитель подумал: откуда они взялись? Когда он ехал по шоссе, никого не было. А теперь, когда они таким манером допрыгали до бензоколонки, стало видно, что пятеро из них молодые, а шестой - пожилой человек в шляпе. Пот заливал его лицо.
- Алё!.. - окликнул водитель.
- Ну? - спросил первый прыгун.
- И давно вы так?
- Второй километр пошёл.
- Может, до города подбросить? - спросил водитель.
- Нам ещё километр скакать…
Потом скомандовал пожилому:
И вся команда удалилась по шоссе. Может быть, лучше было бы сказать "кавалькада". Нет, всё-таки "команда" лучше.
Внезапный порыв ветра поднял полы пиджака у водителя и завернул брезент на кузове.
- Что это ветер вдруг какой? - сказал водитель, влезая в кабину.
И машина покатила вслед за чехардой.
Ветер гулял по улицам городка, со всех концов которого была видна законсервированная стройка.
Однако дождя не было, и облака по серому небу плыли с нормальной скоростью.
Аверьянов говорил по телефону, а секретарша причёсывалась, когда в контору вошёл мужчина лет тридцати в хорошем пиджаке.
- А ты ему что? Что? - говорил Аверьянов. - А ты ему?.. Что? А ты ему на это скажи… Что? Что сказать?.. Не помню… А вот так… не помню… Пока ты тарахтел, я забыл… Что?.. Другой раз будешь умней… Да… А я умный… Да, умный… Я самый хитрый. А ты?.. Что?
- И долго он может так? - спросил вошедший муж чина.
- Весь день может, - ответила секретарша.
Мужчина положил руку на телефонную пупочку и прервал разговор.
- Что? - Аверьянов поднял голову.
- Остыньте, - сказал мужчина.
- Что такое? Что такое? Не мешайте разговаривать!
- Кирпич нужен? - спросил мужчина в хорошем пиджаке.
- Мне?
- Да.
- Мне не нужно.
- Поэтому вас и уволили, - сказал мужчина в хорошем пиджаке.
- Это когда ж это? - деловито спросил Аверьянов.
- Сейчас, - сказал мужчина. - Барышня, печатайте… Я буду диктовать.
- Что такое? Что такое? Кто вы такой?
- Приказываю: Аверьянова Н.И. за развал работы, - сказал мужчина.
Аверьянов подскочил:
- Да вы кто такой? Я вас спрашиваю! - Он подчеркнул "вас".
- Запоздалый вопрос… - сказал мужчина. - А также за систематическое уклонение от своих обязанностей с работы снять… Начальник строительства… Подпись… Число сегодняшнее… Можете называть меня просто "директор".
Секретарша испуганно гремела на машинке. Аверьянов тоже наконец испугался и обещал жаловаться.
- Приехали, не разобрались, - сказал он. - Не того ударили, товарищ директор…
Разве ему здесь развернуться давали?.. А директор - человек столичный, и ему не понять.
- А если бы дали развернуться? - спросил директор.
- Тогда бы все увидели, кто такой Аверьянов!
Тогда директор сказал, что принимает его на работу, и велел секретарше писать новый приказ. Потом эти два приказа он взял себе на будущее, которого мы не знаем, и спросил, нужен ли Аверьянову кирпич.
- Да господи! - закричал Аверьянов. - Позарез!
И директор велел ему выписать командировку, сам же ушёл, предварительно показав документы и предложив начать жизнь сначала.
- Это можно, - сказал Аверьянов.
Когда за директором захлопнулась дверь, Аверьянов сказал:
- Пижон… Ты ещё не знаешь, как Аверьянов работает…
- Напугал до смерти, - сказала секретарша.
- Пижон, - сказал Аверьянов. - Пижон.
Перед будущим начальником будущего строительства лежал город.
Небольшой, домашний, где-то уютный, в чём-то захолустный, периферийный, приземистый, уходящий в прошлое, доживающий свои неинтересные дни и лениво грезящий о перспективах.
Но городок ещё не знал, что его ждёт, а директор знал.
Ему было уже за тридцать два года, и ему не нравилось название его должности - начальник строительства. "Начальник" похоже на начинающего, "руководитель" лучше, но тоже вроде вожатого, который за руку водит. Ему нравилось, чтобы он был "директор".
И городок не знал, что к его воображаемым стенам подошёл директор, у которого в мозгу кипели директивы. Городок застыл в бессистемности своего развития, и потому теперь его ожидали крутые повороты. Полузаросшая речка. Костёр на берегу. Примелькавшиеся очертания полудеревенских домов (низ - каменный, верх - деревянный), имевших традицию, но, как думал директор, явно не имевших истории, стеклянное кафе при дороге, модерное для этих мест, застывшая стройка какого-то несостоявшегося завода и сушь, тишь и шёпот камыша. Облака до горизонта.
- Ладно, - сказал директор сам себе. - Немножко увольнений для начала и много кирпича, бетона, самосвалов, железных конструкций, приезжих людей, новых замыслов в русле генерального плана и ритм, ритм.
Полтора института позади, все мальчишеские увлечения второй половины века, неудачная женитьба на чьей-то дочери и опыт практической работы в развивающихся странах. Война знакома по кинофильмам и периодической печати, грехов ещё нет, энергии - на две биографии. На дне души - болевая точка, ну а с другой стороны, может быть, без любви-то и лучше.
- Ладно, - сказал директор. - Ладно. В конце концов, речка здесь есть. Построю катер со стационарным мотором, камыши надо будет убрать, а русло выпрямим - соберём энтузиастов и русло выправим. Новое место, новая жизнь, и я хочу здесь остаться директором завода, который я сам построю, мне это твёрдо обещали. К чёрту болевые точки! Всё заново. Всё от нуля. И ещё: запретить костры на берегу, опасно в пожарном отношении. Хватит захолустья, хватит безалаберности. Всё заново. Всё от нуля.
Но он не знал, тогда ещё не знал, что в этом городке живёт дикая женщина по прозвищу Минога и что в прошлое воскресенье на реке убили человека.
Где-то хлопнула форточка, лязгнуло и рассыпалось стекло.
Место действия здесь тихое, безветренное, окна маленькие, но стёкла везде стёкла.
Потом Сулин рассказывал:
- Захожу я к Миноге…
…Незначительный Сулин вошёл в комнату и посмотрел на стоявший на табуретках пыльный гроб, которому он не удивился.
- Ваську убили, - сказал он.
Минога запахнула халат:
- Месяц кончается, а машины не приходили.
- Ваську убили, слышь?
- Да мне какое дело! - сказала Минога. - Мне на это дело начхать. Я говорю, месяц кончается, а машины на стройку не приходили.
- Придут, - сказал Сулин.
- А за что убили? - спросила Минога.
- А за мотоцикл.
- Я Зинуле говорила - не давай ему мотоцикл покупать, - сказала Минога и, высунув ногу из халата, маникюрным лаком поставила выше колена розовую точку - чтобы чулок дальше не побежал.
- Придут, - сказал незначительный Сулин.
- А?
- Придут, говорю, машины, не может быть, чтобы не пришли… Новый директор приехал. В магазин шифер привезли, слыхала?
- Не за мотоцикл его убили, - сказала Минога. - А за попа. Ясно?
- Это все знают.
- Ну иди…
- А ты?
- Я поплачу, - сказала она.
Сулин ушёл. Минога открыла немецкий сервант, новый, полированный, и справа, в углу, где столовые приборы, нащупала нож-финку с наборной ручкой - плексиглас, алюминий и медь - пёстрые кольца. Потрогала лезвие крашеным ногтем - не затупилось острие. Она подошла к подоконнику и, отворив створку, кинула нож в окно. Раздался плеск, и нож блесной ушёл в речку с камышовыми берегами, которая там, внизу, бежала и бежала по своим делам, помаленьку становясь полноводной от собственных притоков.
- Ну, Вася… - сказала Минога. - Счёты кончены…
Она проглотила комок горечи, и ещё не понимала ничего в своей жизни, и закрыла окно.
По улице загрохотали телеги, и снова вошёл Сулин.
- Аверьяновские покатили. На шестнадцати телегах. Похоже, правда будут строить, - сказала Минога.
- Язва ты, понятно? - спросил Сулин, тяжело дыша. - Вся твоя жизнь такая… Один я знаю, кто ты есть…
- Знаешь - помалкивай, - сказала она.
- Ничего, - сказал Сулин. - Инспектор приедет - он тебя разберёт. Он тебя керосином промоет.
- Много ты знаешь… Кто я есть, тебе и знать не положено, - с силой сказала Минога первые громкие слова за это утро. - Я этому городу пьяная Богородица, понял?! - И снова крикнула: - Я глазом своим ясным поведу, и тебя нет - понял?!
- Ты что? Ты что? - сказал Сулин незначительные слова и стал уходить спиной к двери.
Она было подошла к нему объяснить, кто он есть, чьи муки горше и козырь старше, но тут на улице пролился молодой женский голос, который пел песню: "А мне мама, а мне мама целоваться не велит", - и они сразу застыли, потому что сообразили, кто поёт, и Минога пригладила волосы.
И Сулин пригладил дыбом стоящие светлые волосы, единственную свою примету на этой земле, тяготеющей к стандартам.
- Аичка приехала? - спросил он.
- Иди… Иди… - ответила Минога, и он опять ушёл.
Она стала метаться по комнате, она стала прихорашиваться перед зеркалом. Она схватила две авоськи пустых бутылок и, оглянувшись на пыльный гроб, подбежала, приподняла крышку и кинула их в грохочущую домовину, так и не дождавшуюся своего покойника.
Аичка вошла в дверь и смотрела на суету, и лицо у неё было такое же удивлённое, как там, на шоссе, когда она разглядывала чехарду.
- Следователь приезжал? - спросила она.
- Аичка!
Они кинулись друг к другу и обнялись.
- Ну что ты… - Аичка погладила её по волосам. - Тётя, что ты?
- Солнышко моё ненаглядное, незапятнанное, незакатное…
- Тётя Дуся, следователь приедет, не бойся…
- Я никого не боюсь… - сказала Минога. - Герра Зибеля не боялась, партизанских батьков не боялась, Ваську не боялась… Никого, кроме тебя, не боюсь, Аичка - синие глазки.
- Тётя… хоть бы кто знал, что ты ласковая…
Минога отдышалась и села на стул.
- Аичка, ты попа помнишь?.. Ты маленькая была, я рассказывала.
- Помню.
- Это Васька попа убил…
- Нет! - крикнула Аичка.
- Я дозналась… - сказала Минога.
Она подошла к табуретке, на которой стоял пыльный гроб, и ногой опрокинула его на пол; гроб рухнул, и бутылки грохотали, вываливаясь.
- Тётя!
- Для Васьки гроб ладила… Обойдётся… - сказала она с ненавистью. - Мураши тело сгложут… Ветер кости подсушит.
- Пришли… - испуганно сказала девушка и совсем стала беленькая и седая, как козлёночек.
Топот ног в сенях, топот ног в комнате, и Минога подняла голову. Ясно - милиционер с понятыми и, конечно, Сулин. А также Сергей Иванович.
- Она? - утвердительно спросил милиционер и кивнул на Миногу.
- Ага, - сказал Сулин, выполняя обряд.
Минога встала со стула, сняла с вешалки плащ-болонью и, как есть в стёганом халате, пошла к дверям. Она отстранила милиционера и сказала:
- Пропусти, сопливец…
- Ответишь! - сурово пообещал милиционер.
- Брось… Ответила… - сказала она.
И вышла.
- Ну, граждане… - сказал милиционер. - Как вы её терпите, лохматую?.. Моя бы воля…
- Да ведь не твоя воля, - сказал Сергей Иванович. - А она город спасла.
Господи, духота какая! Как будто тебя сунули головой в заношенный валенок.
Все потянулись на воздух.
На заборе сидела ворона и держала во рту кусок сыра, который ей, видимо, послал бог.
Ну, стало быть, Сергей Иванович вошёл в стеклянное кафе-трактир при дороге - островок цивилизации.
Сергей Иванович сел за столик, рядом возникла официантка Соня - передник, блокнот, карандаш на верёвочке, бюст - всё как у людей.
- Что будем кушать, Сергей Иваныч? Холодец есть, хек жареный, борщок, "Плиска"?
- Суп молочный есть?
- Суп молочный - раз.
- Картофельное пюре есть?
- Я скажу - намнут. Полина! Сделай пюре картофельное Сергей Иванычу!.. Компотик будем на третье?
- На третье давай мне заведующего, - сказал Сергей Иванович.
- Фонин! Сергей Иваныч зовёт!
Из боковой двери вышел Фонин:
- Ну что?
- Разговор есть, - сказал Сергей Иваныч.
Фонин отодвинул стул, присел с краешку. Демонстративно.
- Надоел ты мне, Фонин… Наперёд знаю, что скажешь. - Сергей Иванович вытянул шею и стал Фонина передразнивать: - "Новое время сменяет старое… однако я это время в ладошках вынянчил, а ты пенки снимаешь…" Так, Фонин? А между прочим, герр Зибель за меня награду положил не меньше, чем за тебя.
Полина выглянула из раздаточного окошка:
- Чего это они?
- Да-а! - отмахнулась официантка Соня. - Партизанские батьки счёты сводят… Старые уже, а всё славу не поделят…
Открылась дверь, и на пороге возник человек в летах, тот самый, который на шоссе в чехарду играл.
Человек возникает на пороге, и тут же ветер-сквозняк, пронёсшийся по кафе, сдувает на улицу его шляпу.
- Простите, - говорит он. И исчезает.
А официантка Соня хохочет.
- А надоел я тебе - уходи, - угрюмо сказал Фонин. - Я тебя не звал.
- Не уйду, - сказал Сергей Иванович. - Следователя дождёмся столичного… Мимо ему не проехать. Гляди в оба. Твоя корчма на шоссе первая.
- Это не Минога убила, - твёрдо сказал Фонин. - Точно тебе говорю… Но эту стерву надо спасать.
- Кто знает… Может, и не она… Однако человек приедет для нас новый, но ценный, надо его в курс дела вводить, это вопрос кардинальный… Тут следствием не взять… Тут надо по совокупности обстоятельств… А что, если, не дай бог, это она Ваську кончила?..
- По совокупности обстоятельств её дело - табак, - сказал Фонин. - Припаяют - никакая амнистия не вытащит.
Тут снова открывается дверь, и на пороге опять тот же дядя. И опять у него ветер выдувает шляпу на улицу, и опять он исчезает с лёгким возгласом: "Простите…"
- Соня, кто это?
- Я почём знаю?
- Надо Аичку вызвать телеграммой, - сказал Фонин.
- Аичка приехала.
- Вот это номер! Вот это весёлый эпизод! - воскликнул Фонин. - Неужели служить решила в нашем захолустном городе?
Сергей Иванович покивал утвердительно и добавил:
- Опять будет со своими пионерами неизвестных героев обнаруживать.
Опять ветер-сквозняк махнул по кафе, и опять тот же мужчина стоит на пороге, придерживая шляпу.
- Дверь! - закричала официантка Соня. - Дверь держи!
Дверь с силой ударила мужчину пониже спины, и он влетел в кафе-столовую.
- Простите… - сказал он.
Никто ему не ответил. Он тихо уселся за столик, достал карандаш и взял меню.
- Гражданин, в меню писать нельзя, - говорит Соня-официантка.
- А мне мама, а мне мама целоваться не велит… Это слова песни, - отвечает тот. - Надо записать, пока не забыл… Вы знаете эту песню?.. Простите…
Все разглядывают его молча, потом с презрением отворачиваются.
- А кто следователь? - спросил у Сергея Ивановича Фонин. - Тут нужен крепкий мужик, иначе - всё. Пришлют мокрую курицу - ничего не втолкуешь.
- Обещали самого лучшего, - сказал Сергей Иванович. - Говорят, король… И фамилия будь здоров - Громобоев.
Человек обернулся.
- Вы меня?
- А вы кто такой? - спросил Фонин.
- Моя фамилия Громобоев, - ответил мужчина и надел шляпу, которую до сих пор почему-то зажимал коленками, от ветра, что ли?
Молчание наступило в кафе-таверне.
Полина высунула из раздаточной пегую причёску.
- Соня, обслужи товарища, - сказал Фонин.
Соня пошла к приезжему.
- Плохи наши дела, Серёга… - тихо сказал Фонин.
Сергей Иванович поднимается, Фонин поднимается, и они оба идут к Громобоеву.
А там уже Соня играет блокнотиком.
- Что будем кушать? - запевает она. - Есть холодец, хек жареный, "Плиска"…
Директор ошибался. Ничего нельзя начать с нуля. Потому что даже если построить завод в пустыне, то работать на нём будут люди. И хочешь не хочешь, придётся применяться к их возможностям и способностям. Хочешь не хочешь.
Городок вроде бы спал, и новым его можно было раздавить, а можно - разбудить.
Тогда этот городок проснётся и окажется талантливым.
Глупо отменять цивилизацию. Нужно просто её очеловечивать. Которая соответствует человеческой природе- та хороша, которая не соответствует - та никуда не годится.
(От автора. И действительно. Простой пример. Когда машина воняет, стараются заменить бензин, а автомобиль пока что не трогают.)
- Ну давай зови, - сказал майор.
Лейтенант Володин отворил дверь и сказал в коридор:
- Копылова, входите.
Вошла Минога и села на стул - нога на ногу.
- Согласно УПК РСФСР по статье… - начал читать майор. - За отказ от показаний и за дачу ложных показаний и так далее… Распишитесь…
- Не-а… - сказала Минога и стала раскуривать папиросу "Север".
- Что значит "не-а"?
- Расписываться не буду. - И пустила дымок.
- Это почему же?
- Не хочется.
- Сядьте как следует, Копылова! - нахмурился лейтенант Володин. - Вы в камере следователя!
- Отстань, - лениво сказала Минога.
- За оскорбление должностного лица!..
- Детёныш ты… - сказала Минога.
- Копылова, тихо… Тихо… - сказал майор. - Володин, иди… Ты выйди пока.
Володин растопырил плечи и вышел.
- Копылова, давай по-хорошему, - сказал майор.