22
Дорогой дядя!
После приключения с буравчиком, жизнь нашей дачи стала принимать фантастический уклон.
Было все же что-то нереальное в том, что подмосковный бревенчатый домишко, можно сказать, дача, сложен из броневых плит, а все остальные дровишки - камуфляж. Согласитесь, что такого не бывает. Не то сейф, не то дот. И, главное, не верилось, что такое можно соорудить незаметно. Бульдозеры, автокраны - что-то тут не так, думаю. Лежим мы однажды ночью, отдыхаем, а мать моего ребенка говорит:
- Что-то мне не верится, чтобы этот тип так разочаровался в золоте, что не оставил клад. Давай поищем?
- Это можно, - говорю. - А зачем?
- Четвертая часть наша, по закону, - говорит. - Всего накупим.
- А что именно?
И мы представили себе кооперативную максимальную квартиру, дачу с максимальным участком и максимальную машину-автомобиль, чтобы ездить между квартирой и дачей - туда-сюда, туда-сюда.
- Ну это все наружные объемы, - говорю. - А чем их заполнять изнутри?
Мы стали наперегонки заполнять эти объемы изнутри и остановились только тогда, когда сообразили, что если мы купим все, что хотим, то жить нам будет негде, и нам придется снимать комнату на этой же даче. У Кристаловны. И мы содрогнулись.
Можно было не покупать нашего или привозного промышленного барахла. Можно было, конечно, купить книги, картины, музыкальные инструменты, скульптуры и прочую культуру на дому. Но положение не менялось. Все, даже культура, имело объем. И мы не знали, как быть.
- Все-таки шубу я бы купила, - сказала мать моего ребенка. - Скоро зима.
И мы решили искать клад. Потому что, после того, как мы мысленно купили все, нашей зарплаты на нужную шубу уже не хватало. Нас мог спасти только клад. Дорогой дядя, подробности я опускаю. Рыли, выстукивали, даже пользовались миноискателем - я сам смонтировал, и - ничего. Может быть, миноискатель был неудачный.
И мы пока решили купить шубу подешевле.
Мы купили простую шубу на мурло-парловом меху, которая как зимняя упаковка мало чем отличалась от роскошных парло-мурловых шуб, которые носили среднего качества жены удачливых мужей. Но зато начинке моей шубы эти мужья остро завидовали и хотели бы такую же. В то время как начинка ихних шуб на меня не производила ни малейшего впечатления. И это их оскорбляло еще больше, потому что им вместо жен приходилось утешаться карьерой.
Дорогой дядя, чтобы раз и навсегда покончить с этой проблемой, добавлю - я человек примитивный, меня в женщине всегда интересовало не то, чем она похожа на мужчину, а то, чем она от него отличается. И хватит об этом.
Наступила зима, свадьба была скромная - в квартире моего сослуживца на втором этаже, и только один гость из Прибалтики выпал из окна. Правда, он выпадал дважды. Первый раз его выкинули из окна за то, что он в нетрезвом виде не разобрал, кто невеста, и распустил руки, а второй раз его выкинули потому, что забыли, что его уже один раз выкидывали. И хотя оба раза он падал на клумбу, слабо припорошенную снегом и твердую, как алмаз, но лишь во второй раз он упал на букет алых роз, который вылетел туда по ошибке раньше него, и сломал тазовую кость. Но самое интересное, что когда он лежал в гипсе, то гипс тоже пришлось ломать, так как началось заражение задницы, в которую, как оказалось, впился шип от розы.
Дорогой дядя, ты скажешь - откуда зимой взялись розы? На это я тебе отвечу осторожно - не знаю. Значит, это была не зима, а какое-то другое время года. Потому что, как ни странно, но, несмотря на не очень высокую зарплату всех моих сослуживцев, свадьба эта преувеличенно затянулась, и я вспоминаю все с некоторым затруднением. Интеллигенты. Все у них с перебором.
Последнее, что я смутно помню, было то, как мы с хозяином квартиры продавали его пустую книжную стенку от арабского гарнитура, из которой книги были проданы гораздо раньше мурло-парловой шубы моей жены, и как хозяина квартиры забрали в знакомое мне уже дачное отделение милиции за то, что он ходил по Подмосковью с криком, что он жаждет обновленья.
- Ну вот, - сказал уже знакомый мне милиционер. - Мы начинаем с вами встречаться все чаще и чаще. Интеллигенция. Все у вас с перебором.
И вот именно тут, дорогой дядя, именно в этот момент, я как сейчас помню, меня и озарило.
Мне пришло в голову, что клад мужа Кристаловны упакован именно в дачные броневые плиты.
Теперь, если я был прав, вопрос состоял в том - как? Каким образом этот провинциальный грабитель нужников упрятал в броневые плиты эти немыслимые тонны удивительного металла, за одну пылинку которого любой жрец отдаст душу - чужую, конечно, вместе с чужим, принадлежащим ей телом.
Была иллюзия, что образование воспитывает, а воспитание образовывает. И если теперь эта иллюзия рассеялась, то, значит, дело в чем-то ином. Если что-то неладно, ищи, кому это выгодно. Это "уголок".
Если идет бесконечный процесс превращения "Фреди" в золото, а золота во "Фреди", значит, человек кому-то крупно надоел.
А так как потусторонних сил до сих пор не обнаружено или, может быть, они пренебрежительно не хотят проявлять себя где-то вне человека, то выходит, что человек надоел самому себе.
Дорогой дядя, ты видел ихние интеллектуальные игры?
В то время как некоторые честолюбцы все еще хотят утопить друг друга по всем правилам шахмат или преферанса, уже есть другая игра, знаменитый кубик-рубик. Дорогой дядя, его крутят, чертыхаясь, образованные и воспитанные люди, и уже есть чемпионы и сумасшедшие.
Дорогой дядя, мне надоело. Я начинаю подозревать, что познание мира давно уже есть служанка, проститутка, трехрублевая баядерка, удовлетворяющая извращенные прихоти стареющей Фредиперерабатывающей промышленности.
И значит, второе тысячелетие нашей эры, потраченное на воспевание разума, зашло в тупик.
И надо искать "уголок", мимо которого сплюснутая груша бывшего земного шара все время проскакивает, вращаясь.
Но если это так, а это именно так, то дело уже не в познании, а в творчестве.
Когда кто-то хочет и не может иметь ребенка, то это не потому, что он недостаточно сознательный, а потому, что в его бытии скрыт дефект.
Дорогой дядя, я всегда предпочитал ставить цели в самом общем виде. Ну, например, - чтоб было хорошо, и другое в этом роде, и искать выход из положений, которые складывались по дороге к этой цели.
Как ни странно, дорогой дядя, это и есть творчество. Все остальное - гордыня выбора.
Им почему-то кажется, что творчество - это выбор из того, что уже есть. До них никак не дойдет, что творчество - это изготовление того, чего еще не было. Это и есть творчество. Дорогой дядя, у плохого живописца следующий мазок добавляет что-нибудь к предыдущим. А у хорошего - каждый мазок сотрясает весь колорит картины. То есть каждый мазок обманывает его же собственное ожидание. Это и есть творчество. Кстати, дорогой дядя, формула ожидания звучит так - когда ожидаешь, что что-нибудь пойдет так, выходит эдак, а когда ждешь, что пойдет эдак, то идет именно так, но вот, когда ничего не ждешь, то все равно как-нибудь пойдет.
Короче говоря, дорогой дядя, зная, где спрятан клад, я не мог его добыть, не отыскав способа удалить броневую упаковку. И я понял, что удалять ее надо тем же способом, каким ее явно наносили - электролитическим. Ведь не домну же строил муж Кристаловны! И я почуял какую-то тайну.
Я не рассказываю подробностей, но дело уперлось в самую простую вещь на свете - в тайну.
Для электролиза понадобилось бы такое количество энергии, что счета за свет возросли бы космически, и этого не замаскируешь.
- Кристаловна, - сказал я. - Вы знаете такое слово - электролиз?
- Еще бы, - ответила она. - Любимое занятие мужа. Три года я буквально погибала от кислой вони и постоянного бульканья.
- Видно, процесс шел очень бурно и отчаянно, - говорю. - Обычно электролиз - дело тихое.
- Этого я вам не могу сказать.
- Ну хорошо, - говорю. - Но электролиз требует электричества. У вас были гигантские счета.
Она посмотрела на меня презрительно.
- Это у вас были бы счета, - сказала она, - Мой муж добывал электричество бесплатно.
- Что-нибудь со счетчиком? - спрашиваю. - Или солнечные батареи?
- Господи! - сказала она изумленно. - При чем тут батареи, счетчик? Чтобы добыть энергию даром, надо отыскать человека, который согласен ее даром отдать.
- Кретина, что ли?
Она пожала плечами и сказала:
- Господи, конечно!
- А как мне его разыскать?
- Вам нужен двигатель этого кретина или сам кретин?
- А разве можно по отдельности? - спрашиваю.
- Где этот кретин, я не знаю, - сказала Кристаловна. - Но двигатель этого кретина стоит у вас под ногами, в подвале.
- Ну хоть фамилию-то вы его знаете? - спрашиваю.
- Кретина? А как же, - сказала она. - Сапожников. Павел Николаевич.
Как мне это в голову не пришло?! Экологический, практически вечный двигатель Сапожникова. По-моему, аммиак внутри вращающегося диска. И сопла. Я подумал: а чем черт не шутит?
Муж исчез, имущество ничейное. Пепел сапожниковского идиотизма стучал в мое сердце. По крайней мере, четверть клада принадлежит ему и обеспечит его по гроб жизни и до ушей. А у Сапожникова всегда можно будет запять. Я сказал давешнему милиционеру:
- Лёлик, на этот раз, кажется, от меня для государства будет толк. У меня только одно условие - когда закончится вся операция, позаботьтесь, чтобы дачу Кристаловны реставрировали. Потому что она виновата лишь в том, что содержала мужа на средства, вырученные от честной картошки.
- Какая картошка? - спросил лейтенант.
23
Дорогой дядя!
У нас на Буцефаловке считали, что богатство - это идея идиотская, так как поглотить все, что можно купить, не может никто. Значит, речь идет не о реальном поглощении, а о воображаемом.
К примеру, человек хочет быть монархом. Скука.
Построит монарх дворец в полторы тысячи комнат и сначала бегает по ним, как угорелый псих, в развевающейся горностаевой мантии, и разглядывает картины и лепные потолки, роняя тяжелую корону. Потом устроит десятка три мероприятий с танцами до упаду и кушаньями до несварения, а потом забьется в комнатку с постылой женой, купленной у соседнего монарха, и, поскуливая, заводит дневник: "Вчера был Кока. Он милый. Пора назначить его премьер-министром".
Старуха уезжает. Попрощаться хочет. Ралдугин мне позвонил. Ну, прихожу. Я ей говорю:
- Если что-то в мире неладно, ищи, кому это выгодно. Это и есть "уголок" Апокалипсиса. Без этого "уголка" все остальное - липа, болтовня о политике и генеральские амбиции. Все вранье. Никто давно нас не опасается - мы первые не кинем. Поэтому, если оружие не покупать - его не будут производить. Вот "уголок".
- Мадам, - говорю, - я никогда не мог понять, почему у вас говорят - военные расходы, военные расходы, конгресс утвердил военные расходы! Это же все брехня. Вот у тех, кого хотят убить, действительно - расходы. А у тех, кто хочет убить, - одни доходы.
Есть у вас еще любимое словцо - размещение. Тоже брехня. Ракеты не размещают, их продают. А размещают на них заказы.
И если коммивояжер - большой киноартист, то он разместит заказы и на подтяжки и на ракеты. Просто за ракету больше платят, и это кому-то выгодней. И все знают - кому. Но куда же смотрят лидеры совершенно свободной Европы, которые эти ракеты покупают? А туда же. Лучше купить ненужное, чем дать такой хорошей фирме, как "Гешефт-Махер-компани", лопнуть. Это было бы уже чревато.
Секты прячутся в горах, специалисты выражают тревогу, Ферфлюхтешвайн одевает свою Гертруду, Гешефт фюреры добросовестно скрежещут, "Гешефт-Махер-компани" гребет калым, коммивояжеры размещают заказы, а гуманисты придумывают термины. Все заняты своим делом. Так и живем с грохотом.
Но вот я прислушался, мадам, и слышу - наступает тишина. Это народы перестают хлопать ушами. А когда народы перестают хлопать ушами - ангелы содрогаются, а дьяволы ныряют в нужники.
Ангелы - это "вестники", порученцы - таков, извините, перевод, - существа с жесткой программой поведения, а черти - взбунтовавшиеся ангелы с антипрограммой, но тоже бесплодные, как и ангелы, - творить им не дано.
Но вся иерархия содрогается, если слышит глас божий - глас народа, просыпающегося творца Истории. Которая с хохотом расстается со своим прошлым. А старуха все молчит. Наверно, записывает сумочкой.
- Я ничего про Америку не знаю, - говорю. - Знаю только, что они говорят - хелло, бой! - и ноги на стол. И еще вертят на пальцах кольты. Я пробовал - не получалось. Все время ствол утыкался в большой палец. Надо специально учиться, а зачем?
- Вы это уже говорили… - сказала старуха. - Вы не знаете о нас ни фига. А я думаю, чем бы ее прожечь, непромокаемую.
- Ралдугин, - говорю, - расскажи ей про открытый тобой феномен России.
- Феномен? - спрашивает старуха. - Какой феномен?
- Он открыл, что Россия дважды, с разбегу, проскакивала через очередную формацию.
- Ну, расскажите, Ралдугин, расскажите, - закивала старуха.
- В чем феномен России? - спросил Джеймс и сам ответил: - В том, что она дважды с разбегу перескакивала через формацию. Когда всюду феодализм был уже в расцвете, в России все еще был даже не прежний ушедший рабовладельческий строй, а совсем предыдущий - родовой. И Россия, сменой веры, из родового, перескочив рабовладельческий, с разбегу влетела в феодальную формацию. То же самое случилось и в революцию. - Она перескочила через капитализм сразу в социалистическую революцию.
- А в чем феномен Америки? - спросила старуха.
- Америки он не изучал, - сказал я. - Он из историков ушел в завстоловые. Старуха захохотала. Остальные - нет. Старуха знала все слова.
- Вы тоже индивидуалисты, как все люди, - сказала старуха. - Но вы индивидуалисты шепотом, а мы индивидуалисты во весь голос… Вы индивидуалисты-накопители, а мы индивидуалисты-предприниматели.
- Мадам, - говорю, - мы накопители общего имущества, общего.
- Но это противоестественно! - сказала она.
- У вас есть аргументы?
- Да, - сказала старуха. - Я этого не хочу… А я такая, как все.
- Не все такие! - закричал Ралдугин. - Не все!
- Погоди, Ралдугин, - говорю. - Ты становишься жалким… Мадам, а что бы вы сделали, если бы вам принадлежало все имущество? Ну, буквально все… Ну, вообще все!.. Что бы вы с ним стали делать?.. Не миллионы и миллиарды, и даже не квинтиллионы, а вообще все…
- Вот тогда я об этом подумаю.
- Нет, - говорю, - придется гораздо раньше… Если на Земле останетесь не вы одна, придется делиться с остальными… Однако речь о том, что вы будете делать, если на Земле вы одна, а все остальные - работающие машины, которые вас содержат? Я вам отвечу. Вы будете метаться по Земле, заглядывая в опустевшие театральные столовые… То есть делать то же, что и сейчас… Ралдугин, закрывай, да мы пойдем… Ключи оставь ей.
- Меня арестуют… - испуганно говорит она.
- Кто? - говорю. - На Земле же никого лет.
- Вы это всерьез? - спрашивает она.
- Пошли, Ралдугин, - говорю. - Пусть предпринимает что хочет.
- Вы хотите свести меня с ума?
- Это никому не будет заметно, - говорю. - Вы на Земле одна. Тогда старуха заплакала и говорит:
- Я хочу домой…
- Не может быть! - говорю. - Я тоже.
Наутро она уехала, оставив Ралдугину фотоаппарат, который он тут же продал. Зачем? Он бы ответить не смог. А жаль. Аппарат был хороший. В нем жизнь отпечатывалась сама и сама проявлялась.
24
Дорогой дядя!
Мои золотые приключения остановились, и сюжет превратился в приключения как бы духа.
Но это не моя вина. Я бы описывал, если бы дело сдвинулось с мертвой точки. Но описывать нечего. Никто не поверил в золотые стены на даче Кристаловны, меня не то высмеяли, не то сочли за пустякового человека и вруна. И золотая дача так и стоит, никем не обследованная. Но слухи все же пошли.
И, главное, никто ничего не предпринимал. Ситуация была странная, если не сказать больше. Ну и хрен с ней.
Золото - не моя проблема, а также - входящая, исходящая, запросы, ответы, в ответ на ваше циркулярное письмо за номером, отто, нетто, брутто, тара, усушка, провес, недолив, принято живым весом, о чем сообщим вам, акт прилагаем и прочая пересортица. Мы переезжали от Кристаловны в городские условия - будущий ребеночек, согласитесь, не мог жить в комнате без окон, где белый свет он видел бы лишь на потолке.
- Все-таки вы, ученые люди, оторваны от жизни, - сказала Кристаловна. - Вы работаете в Академии наук, а не можете повлиять на климат.
- Погода - не моя специальность. - Ею занимается Виктор Громобоев.
- Он тоже антинаучный аферист?
- Ну что вы… - осторожно сказал я. - Он считает, что если человек хочет чему-нибудь научиться - пусть учится. Но он считает, что есть вещи и поважней науки. Жизнь, например.
- А вы?
- И я так считаю.
- Чем же вы от него отличаетесь? Пришлось ей сказать.
- Я художник, - говорю. - По натуре художник, и по многочисленным профессиям. А наука, если отбросить ее комплименты в наш адрес, считает художников аферистами. Мы с матерью моего ребенка уже сняли комнату - светлую, с облаками в окне, где ответственный съемщик был суровый разведенный человек с лакедемоно-цистито-хондрозом мочевого пузыря.
Кристаловна, которая дала нам его адрес, рассказала его печальную историю. Он долго жил холостяком и платил налог за бездетность. Он перестал платить, когда ему стукнуло пятьдесят и он по закону имел право быть импотентом. Но тут он женился на молодой женщине, которая пока не расписалась с ним, имела право не платить налога за бездетность. А как только вышла замуж - перестала иметь это право, так как закон ожидал от нее детей. И получился конфуз. От кого она могла иметь детей, если муж по закону имел право их не иметь? На панель ей было идти, что ли? А иначе - плати налог. Возбужденный несправедливостью, муж пытался бороться и даже достал справку об импотенции. Но из-за этой справки жена с ним развелась и снова перестала платить налог за бездетность.
Но после развода муж, борец за справедливость, напился, упал и сломал ногу, и лежал дома в гипсе, и его спасали соседи.
- А при чем тут болезнь мочевого пузыря? - спрашиваю.
- А при том, что туалет в квартире очень невелик, - отвечала Кристаловна. - И чтобы сесть на сиденье с вытянутой вперед ногой в гипсе, надо открыть дверь в коридор.
Ответственный съемщик стеснялся соседей по квартире и дожидался ночи. И вот результат - острый лакедемоно-цистито-хондроз мочевого пузыря. Весь этот рассказ доносился к нам с огорода, где Кристаловна насаждала картофель. Потом она выпрямилась, приложила прямую ладонь к бровям и стала похожа на скульптуру пограничника без собаки. - А почему наука считает вас аферистом? - спросила она меня.
- Ну, как же! - говорю. - В науке главное - метод. Так, по крайней мере, она говорит. Раньше, правда, было иначе.
- А как?