– Нет, но надо, говорят, искать настоящих противников…
– Слушай, Алеша. На свете есть добро и зло, и зла еще очень много – не упускай никогда случая сразиться с ним, заступайся за слабых. Бросайся в бой, не задумываясь. Не боясь ничего, никого, никогда. Если враг в тысячу раз сильнее тебя – все равно бросайся в бой…
И Алексей Яковлевич никогда не упускал такого случая.
Читатели шестидесятых годов были взбудоражены фельетоном Каплера "Сапогом в душу", помещенным в "Литературной газете", вопреки угрозам печально известного Медунова, вставшего на защиту тогдашнего начальника сочинской милиции. Начальничек этот засадил свою дочь в сумасшедший дом только за то, что она полюбила простого шофера. А самого парнишку – в тюрьму…
После публикации этого необычного для тех времен фельетона на Каплера завели в милиции уголовное дело… Сам Хрущев, которому поднаторевшие в клевете "медуновцы" донесли, что "Литгазета" якобы защищает какого-то "забулдыгу-сифилитика", топал ногами.
(Алексей Яковлевич никогда не видел Никиту Сергеевича, поскольку не был зван на встречи с творческой интеллигенцией. Но считал высоким гражданским подвигом его речь на XX съезде, подвигом, за который прощал все то, что впоследствии окрестили "волюнтаризмом".)
За многих сражался Каплер и острым пером публициста, и острым словом в "Кинопанораме". Амплитуда его рыцарства была велика.
Так, он вступился за память Раисы Васильевой. Имя это ничего не говорит подавляющему большинству современных читателей. Но вот фильм "Подруги", наверное, знают все. Я приведу большой отрывок из письма Каплера в "Литературную Россию":
"Кто не запомнил храбрую девочку Асю из фильма "Подруги", – писал Алексей Яковлевич. – Милую "пуговку", сыгранную Яниной Жеймо. Сколько благодарных слез пролито в залах кинотеатра, сколько задушевных писем послано и Л. Арнштаму – режиссеру фильма и "автору" сценария? И только один человек не получал никогда благодарственных писем и ни разу не упоминается в статьях, рецензиях и книгах. Человек этот – автор повестей "Фабрично-заводские" и "Первые комсомолки", автор сценария "Подруги"– Раиса Родионовна Васильева. Арнштам был ее соавтором.
Книги Раисы Васильевой и фильм "Подруги" глубоко автобиографичны. Их автор – одна из первых комсомолок города Ленина, героиня гражданской войны, командир санитарного отряда, боец.
К тому времени, когда "Подруги" вышли на экран, Раиса Васильева трагически погибла (расстреляна по постановлению "тройки". – Ю. Д.). Имя ее было снято из титров фильма, о книгах, по которым писался сценарий, тоже не говорилось, и таким образом автором сценария остался Арнштам.
Раиса Васильева была посмертно полностью реабилитирована, но имя ее так и не восстанавливалось.
В дни 30-летнего юбилея "Подруг" мною был поднят вопрос о восстановлении имени Васильевой в титрах фильма. Простейшим путем для этого было бы формальное заявление Арнштама в Главкинопрокат. Такое заявление не поступило.
Через некоторое время писатели Ю. Герман и В. Кетлинская возбудили вопрос об этом через ленинградскую писательскую организацию, к коей принадлежала Раиса Васильева. В 1963 году в "Литгазете" было опубликовано открытое письмо, его подписали Маршак, Чуковский, Ю. Герман, В. Кетлинская и А. Любарская. Дали подписать письмо и Арнштаму.
Наконец, год назад, в одной из передач "Кинопанорамы", – продолжает Каплер, – я обратился в прокат и к "соратникам Васильевой по фильму" с призывом включить имя автора "Подруг" в титры фильма. Прокат ответил, что для изменения титров нужно иметь документальное основание. Таким основанием могло стать заявление того, кто числится единственным автором сценария. Однако и после двукратного выступления ЦТ заявлений не последовало.
К сожалению, по сегодняшний день единственным автором сценария является Арнштам…
Раисе Васильевой уже не нужна слава. Но отсутствие ее доброго писательского имени в созданном по ее повестям и сценарию фильме – безнравственно".
Так заканчивал давным-давно свое письмо в "Литературную Россию" Алексей Каплер…
Время не остановишь – ушли в мир иной все писатели, некогда вступившиеся за посмертно ограбленного человека.
Умер и Арнштам, но, увы, дело его живет. И в последнем энциклопедическом "Кинословаре" (1986) об этом режиссере написано так: "В 1936 году по своему (курсив мой. – Ю. Д.) сценарию поставил фильм "Подруги"". Мародерство продолжается…
Алексей Яковлевич стал беззаветным рыцарем Веры Холодной, светлая память которой была испачкана обывательской грязью. В романе Ю. Смолича "Рассвет над морем" и в пьесе Г. Плоткина "На рассвете" эта звезда экрана, трагически умершая в двадцать шесть лет, патриотка, отказавшаяся покинуть пылающую в огне гражданской войны родину, была выведена как… шпионка и проститутка.
В статье "Холодные глаза" Каплер вступился за двух беззащитных стариков, вышвырнутых из родного, полуразрушенного войной дома, которые, защищая свое достоинство, вырыли рядом землянку и стали там жить. После статьи в "Литературной газете" старикам был возвращен отнятый у них беззаконно домишко…
И обычно в этой нелегкой роли борца за справедливость Каплер оказывался вроде бы случайно.
Приехал, например, в Ульяновск для поисков необходимых материалов, а наткнулся на отвратительный, похабный, оскорбляющий честь какой-то незнакомой женщины пасквиль. Он был вывешен в застекленной витрине "Комсомольского прожектора" на Центральной улице города, с указанием точного адреса жертвы. Другой прочитал бы да и пошел по своим делам – своих-то забот у всякого хватает. А вот Алексей Яковлевич сразу же побежал в комитет комсомола, потом к несчастной, выставленной на всеобщее позорище семье жертвы вандализма, поговорил со множеством людей. В "Литгазете" появился гневный фельетон "Воспитание дегтем", снявший грязное пятно с имени оклеветанной женщины, отхлеставший по щекам виновных в этом моральном преступлении и помогший многим изверившимся душам поверить в торжество справедливости.
А произошло все случайно.
Но так ли уж случайно?
Ведь скольким, к примеру, рассказывала я об истории, происшедшей с героиней Великой Отечественной войны Екатериной Новиковой. (Про "гвардии Катюшу" в войну писали многие, в том числе Евгений Петров.)
У нее посреди толпы людей, сошедшей с дачной электрички, какой-то юный мерзавец пытался вырвать из рук сумочку. Несмотря на жестокие удары по раненной еще на фронте голове, "гвардии Катюша" сопротивлялась отчаянно, потому как в сумочке лежал партбилет…
Я рассказывала об этом многим, все ахали, сочувствовали Новиковой и возмущались равнодушием свидетелей неравного единоборства немолодой женщины с молодым подонком. Все. Но только Алексей Яковлевич поехал в госпиталь, куда угодила "гвардии Катюша". Долго и не единожды беседовал с ней, снова, как и в "сочинском деле", вступил в единоборство с милицией. Виновные были наказаны.
Так родился его "Случай в дачном поселке", тоже вызвавший бурю среди читателей семидесятых годов.
Громко прозвучавшие некогда острые и смелые выступления Алексея Каплера прошли жестокое испытание временем и продолжают волновать современных читателей. Они и не могут не волновать тех, у кого "сердца для чести живы". Не могут, потому что направлены против "отца всех пороков" – Равнодушия. Потому что утверждают главное, что сейчас вынесено народом на повестку дня, – чувство собственного достоинства, справедливость, человечность.
Нет, десять лет Инты и Воркуты не сломали Каплера. Он остался таким же "рыцарем непечального образа".
А было ему отпущено еще четверть века. Работал он как одержимый – не только творчески и на "Кинопанораме". Был одним из организаторов Союза кинематографистов СССР, вице-президентом Международной гильдии сценаристов, бессменным руководителем сценарного цеха, горячим защитником кинодраматургов.
Любил молодежь. Преподавая во ВГИКе и на Высших сценарных курсах, заступался за тех студентов, чья самобытность им же вменялась в вину.
И в годы безвременья своеобразие в искусстве пробивалось порой, как упрямая трава сквозь асфальт. Но ее чаще всего затаптывали. Если не встречался умный и сильный Садовник.
Приведу небольшой отрывок из воспоминаний Алексея Яковлевича.
"Дирекция Высших сценарных курсов прислала мне "дело" одного из слушателей на предмет отчисления… Прежде чем подписать постановление, я стал читать непригодную работу… То была история молодого скульптора, который задумал создать образ "матери города", а вместо этого лепил, по заказам вдов обывателей, надгробия, изображая "для интеллигентности" покойных лавочников в пенсне или в шляпе… И кончается сценарий тем, что после очередной гулянки герой случайно забредал на кладбище и, удивленный, оглядывал свои "произведения". – Моя персональная выставка! – горестно восклицал он, поняв, наконец, на что истратил жизнь и талант. Все это написано с поразительным грузинским своеобразием, с мягким добрым юмором. Молодого автора я взял к себе в мастерскую. и, благополучно закончив Высшие сценарные курсы, он стал ныне одним из самых талантливых и своеобразных сценаристов… Имя его – Резо Габриадзе".
Хорошо, что на пути талантливого юноши встретился настоящий "Садовник" (название одного из первых сценариев Каплера, сценария, ставшего впоследствии фильмом "Шахтеры").
Я – не киновед. Моя задача – задача человека, которому выпало счастье в течение четверти века видеть, как появляются на свет "дети" этого художника – киноповести, киноновеллы, очерки, статьи, полемические заметки, – и теперь очень кратко попытаться рассказать об этом. "Если не я, то кто же?…"
На свете немало наивных людей, от чистого сердца стремящихся "подарить" художнику тот или иной сюжет, ту или иную тему.
Не понимают эти добрые люди одного: творчество – процесс неизмеримо сложный, далеко не всегда управляемый, не идущий "от головы", не всегда даже подчиняющийся желанию сердца.
Я бы сравнила его с процессом, ежегодно происходящим в природе, – когда с деревьев начинают осыпаться семена, миллиарды их стремятся пробиться в землю, прорасти в ней. Да и земля жаждет их принять в свое лоно. Но… не всегда может. То она суха и тверда, как асфальт, то превращена бесконечными дождями в жидкое плывущее месиво, то просто нет у нее места для новых "пришельцев"… Да мало ли причин, по которым, например, из густой тополиной метели лишь отдельным пушинкам удается стать зародышами новой жизни?
Так и душа художника. Сколько потрясающих сюжетов "порхает" вокруг него! Сколько кругом удивительных судеб и характеров, так и просящихся на полотно, то бишь бумагу! Но, увы, эта своенравная, неумолимая, часто мучающая своего "хозяина" пресловутая "творческая душа" тоже, как и матушка-земля, способна принять в себя лишь отдельные "пушинки" из тополиной метели сюжетов и тем…
Я постараюсь рассказать, как иногда происходил этот непостижимый процесс у Алексея Яковлевича.
Много лет назад, будучи проездом в Париже, я случайно купила на книжном развале скромно изданную книжку, озаглавленную "Вики".
Так в нашу жизнь, именно нашу, потому что Алексей Яковлевич тоже до глубины души был потрясен прочитанным, – вошла Вика Оболенская, урожденная Вера Макарова, москвичка, увезенная из России девятилетним ребенком, вышедшая в Париже замуж за князя Оболенского, одна из первых парижанок, вступившая в Сопротивление и казненная гестапо.
Теперь многие советские люди знают ее имя, – кроме ордена Почетного легиона, Военного креста с пальмами и медали Сопротивления Оболенская была награждена и нашим орденом Отечественной войны 1-й степени. Но тогда мы услышали о ней впервые.
"Семя" упало на благодатную почву.
И вот отрывок из предисловия Алексея Яковлевича к его киноповести "В русском Париже": "У нас обоих, естественно, явилась потребность, больше – необходимость написать об этой русской женщине, в которой слилась любовь к России с любовью к Франции, стальное мужество с женской нежностью и обаянием, умение вести светский разговор с умением героически молчать под пытками фашистов.
Каждый из нас по-своему выполнил эту задачу: Друнина в стихах и прозе, я – в той форме, которая мне более близка, – в киноповести…"
Но если в своих очерках я писала об Оболенской строго документально, то Каплер не мог не прибегнуть к художественному домыслу. Это касается и "додуманных" им действующих лиц и самого действия.
Еще живы были близкие Вики – муж, родственники, товарищи по Сопротивлению. Нельзя даже было называть героиню ее настоящим именем – в киноповести она стала Софьей.
Но духовный облик этой Софьи передан с удивительной точностью и тонкостью – такой была Вика Оболенская. И киноповесть "В русском Париже" – обелиск на скромной могиле героической нашей соотечественницы.
Трагическая тема человека, потерявшего, а затем снова обретшего Родину, повторилась у Каплера в последней его, посмертно изданной повести об Александре Вертинском: "Шумят чужие города".
Алексей Яковлевич, конечно же, много раз перечитывал автобиографические записи Вертинского и все связанное с ним, беседовал с его вдовой Лидией Владимировной, но отнюдь не задавался целью стать биографом знаменитого русского шансонье. Каплеру важно было показать духовную биографию Вертинского, его сложный, мучительный и счастливый путь домой, путь к самому себе.
Никогда не забуду первого посещения Аджимушкайских каменоломен – одного из самых трагических мест на нашей многострадальной земле, оставшихся навсегда в истории Великой Отечественной. Весной сорок второго, когда немцы подошли к Керчи, в этих каменоломнях скрылись бойцы, прикрывавшие отход нашей армии и не успевшие переправиться череэ Таманский пролив. А вместе с ними и бегущие от врага мирные жители – женщины, дети, старики. И госпитали с огромным количеством раненых.
Все эти тысячи людей, не желая сдаваться в плен, погибли здесь – кто от взрывов и обвалов, кто от жажды, кто от голода, кто удушенный отравляющими газами, примененными фашистами.
Мы приехали в Аджимушкай, когда там еще не было никакого музея, никакого мемориала. Просто лежала перед нами мертвая, вся в глубоких воронках степь. А если хорошо присмотреться, можно было найти и несколько черных, похожих на громадные сусличные норы выходов из каменоломен.
Мы вползли в одну из таких "нор", рядом с которой валялась проржавевшая, проросшая жесткой травой каска. Темнота сразу поглотила бы нас, если б не припасенные заранее фонарики.
Повторяю – тогда здесь не было и намека на подземный музей. Согнувшись в три погибели, мы прошли несколько метров по этой ледяной могиле, бережно поднимая то полуистлевший башмак, то солдатский котелок или сумку от противогаза, то обломки детских игрушек.
Вначале, случалось, пели,
Шалили, во тьме мелькая,
Вы, звездочки подземелий,
Гавроши Аджимушкая…
Мне стало жутко в этом подземном лабиринте. И казалось, что не крылья потревоженных летучих мышей, а души мучеников касаются нас своими крылами.
Рассказывали, что, случалось, люди, заблудившись, бродили здесь неделями. И я с трудом уговорила Алексея Яковлевича вернуться наверх, чтобы прийти сюда уже с проводником.
Наверху, приучая глаза к солнечному свету, долго молчали. Потом Алексей Яковлевич тихо сказал: "Будет преступлением не написать про это".
И вот киноповесть – "Двое из двадцати миллионов".
Она очень своеобразно построена.
Не выдержав мольбы детей и раненых "пить, пить!", юная медсестра подземного гарнизона Маша взяла ведро, выбралась на поверхность и открыто пошла к колодцу, находящемуся под прицелом вражеского пулемета. Случилось чудо – пулеметчик пощадил девушку…
Кончилась война. Маша и ее любимый – "аджимушкаец" Сергей вместе вернулись домой. Началась мирная жизнь, с послевоенными трудностями, с радостями и печалями, победами и поражениями – обычная человеческая жизнь.
И вот уже на земле 9 мая 1975 года. Тридцатилетие Победы. За праздничным столом – Маша, теперь Мария Ивановна, детский врач, и вся ее большая семья.
"Вспыхивали за окном соцветия праздничных огней. Но вот все замерло и осталось неподвижным: повисли, не рассыпаясь, огни фейерверка, застыли сидящие за столом. И возникла цифра: 1942".
Каплер возвращает нас в войну, в тот день, который, оказывается, окончился для Маши совсем не так счастливо.
Снова появляется худющая девушка в старой, прокопченной гимнастерке – тень человека, девочка, что вышла с ведром из стонущего подземного ада. Но чуда на самом деле не случилось – фашистский снайпер не пощадил ее…
"Ручеек Машиной крови стекал по земле и соединялся с ручейком воды, вытекавшим из простреленного ведра…
Убили Машу Королеву. Задушенный отравляющими газами, умер в муках Сергей. Не были, не состоялись эти две жизни, как не состоялись жизни тысяч пленников Аджимушкая, как не состоялись двадцать миллионов жизней советских людей, погибших в борьбе с фашизмом…"
О многом заставляет задуматься эта трагедия. И учит – тонко, ненавязчиво, беспощадно – ненависти к тем, кто грозит превратить весь мир в ад Аджимушкая…
Не вдаваясь в детальное исследование художественных методов Алексея Каплера, не могу все же не привести одно его высказывание из статьи "Кухня характеров", высказывание, служащее, на мой взгляд, ключом ко всей его драматургии, ко всему его творчеству, "…самым существенным в работе над сценарием кажется мне вовсе не случай, но характер и поведение героев… Я действительно убежден в том, что придумать сюжет совсем не трудно – трудно создать подлинный, яркий, реалистический характер…"
И в трагедиях и в комедиях (а их наберется и на еще один сборник – ведь многое писалось "в стол") чувствуется неповторимая личность Алексея Каплера: настоящую индивидуальность не спрячешь…
Он оставался самим собой и перед телекамерой, и в кругу друзей, и в кругу противников. Он никогда не бывал неискренним, просто не умел быть таким – ни в творчестве, ни в свете юпитеров, ни перед начальством. Одинаково держался и с вахтером, и с министром. Нет, с последним, пожалуй, чуточку независимее…
От него как бы исходили флюиды доброжелательства. И в этом, в частности, наверное, был секрет знаменитого "каплеровского обаяния".
Но Алексей Яковлевич, как я уже писала, вовсе не был этаким всепрощающим Иисусиком… Стоило лишь задеть его убеждения.
Мне придется сделать то, что именуют "небольшим экскурсом в историю". Начну его тоже с цитаты из статьи Каплера "Писатель и кино": "Однажды, раскрыв "Историю киноискусства" французского кинокритика Жоржа Садуля, я замер от изумления: оказывается, я попал в историю! Подумать только – во всемирной истории киноискусства даже моя фотография! Так и сказано под снимком: "Артисты Костричкин и Каплер в фильме "Шинель" Козинцева и Трауберга (1926)".
Действительно, был грех: лет около сорока тому назад я снялся в эпизоде "Шинели". И вот это-то и оказалось замеченным французским исследователем мирового кино.