3
Полковник Робуштиану де Араужу привез подарок куме Диве, подарок, достойный того, кто собирает более пяти тысяч арроб какао и клеймит многочисленные стада, баснословного поголовья крупного скота. У него и быки, и коровы, и телки, и бычки, и два быка-гузера, купленных на вес золота в сертане Минаш-Жерайш, отпрыски чемпиона, привезенного знаменитым заводчиком полковником Алфреду Машаду. Подарок крестного представлял собой банкноту в пятьсот мильрейсов, новенькую, прямо хрустящую.
- Изабел просила передать это куме, чтобы она купила крестнику какую-нибудь мелочовку.
Это был праздничный визит по приятному поводу. И все же Тисау заметил в поведении полковника, обычно говорливого и склонного пошутить, скрытое беспокойство. Он не осмелился спросить о причине, но сам полковник, прощаясь на пороге кузницы, сказал:
- Я очень волнуюсь, Тисау. Правда, очень.
- А почему, позвольте спросить, полковник?
- В верховьях реки дождь льет не переставая. Настоящий ливень, и только знай усиливается. В реке вода поднялась высоко, даже не знаю, что теперь будет. Бог даст, все обойдется. Но на всякий случай я принял меры и отогнал скот вглубь, на ферму молодняка, ты знаешь, где это.
Там тоже дождь заливал долину, река набухала. Фазендейру и кузнец замерли на мгновение, глядя на небо, затянутое черными тяжелыми облаками, слушая смутный шум ветра, гулявшего в зарослях. Полковник Робуштиану де Араужу добавил, прежде чем выйти под проливной дождь:
- Больше всего я боюсь за посадки, которые только начинают цвести, - урожай может в тартарары отправиться. Будем молить Господа, чтобы дождь прекратился.
4
Сеу Сисеру Моура, известный в борделях как доктор Перманганат, маленький и хлипкий типчик, был представителем компании "Койфман и Сиу", одного из главных экспортеров какао. Он ездил туда-сюда по долине Змеиной реки верхом на Энвелопе - неуклюжем и трусоватом осле, ступавшем медленно и осторожно: на этих размытых грязью дорогах, полных расщелин и обрывов, безопасность всадника зависела от характера животного.
И даже продираясь по тропинкам сквозь заросли, чтобы добраться в какую-нибудь жалкую дыру на краю света, сеу Сисеру Моура не пренебрегал галстуком-бабочкой, накрахмаленным воротничком и манжетами. Из кармана его пиджака всегда выглядывал уголок сложенного платка, часы на цепочке украшали жилет, волосы, обильно смазанные бриллиантином, блестели и были причесаны на прямой пробор, по последней моде, как будто он ехал на какую-нибудь шикарную вечеринку. В определенном смысле так оно и было, потому что в особняках на фазендах, где он всегда останавливался, как только предоставлялась такая возможность, его приезд всегда приводил в движение кухарок и горничных, и его ждал обильный стол и многочисленная прислуга. Субтильный и тощий, каждый раз он съедал ровно столько, сколько сам весил. Что касается служанок, то у него были особые причины, чтобы оказывать им предпочтение.
Самыми лучшими клиентами сеу Сисеру Моуры были мелкие фазендейру. Они нуждались в наличных, чтобы справляться с сокращением сбыта, и не могли ждать всходов и сбора урожая, когда цена за арробу какао поднимется на желанную высоту, как это делали крупные землевладельцы. Сеу Сисеру Моура оплачивал заранее по сходной цене часть грядущего урожая. На этих небольших плантациях он обсуждал и улаживал дела за чашкой кофе или рюмкой наливки из женипапу, но оставаться на ночь и есть предпочитал на больших фазендах, где его ждал первоклассный прием и хорошенькие служанки, выросшие при особняках.
Прелестные горничные манили его своей молодостью и чистоплотностью. С ними он мог быть уверен, что не подхватит дурной болезни. Венерические заболевания - гонорея и сифилис - свирепствовали в борделях, и лечили их всяческими народными средствами и чудодейственными отварами. Едва начав свои странствия по этим забытым Богом местам, сеу Сисеру Моура подцепил гонорею в одном борделе в Такараше. Об этом стало известно всем и вся. С тех самых пор он всегда возил с собой в поездки перманганат в порошке. Если уж приходилось иметь дело с проституткой, он требовал, чтобы шлюха для начала подмылась раствором перманганата, - это было обязательное условие для совокупления и последующей оплаты. А уж если его требования удовлетворялись, то мелочным он никогда не бывал. Впрочем, к услугам проституток он прибегал только в исключительных случаях. В объятиях служанок он чувствовал себя в безопасности, потому что их, как правило, лишали девственности и баловались с ними далее сами полковники, и, следовательно, они должны были быть чистыми и здоровыми. Не гнушался он и женщинами, у которых были сожители, но больше всего жаждал молоденьких девочек с едва порванной целкой. Сеу Сисеру Моура, неуемный коротышка, был сдвинут на бабах.
В долине Змеиной реки он стал популярной фигурой. Во внушительном кожаном портфеле, кроме блокнота для учета покупок и кредитов, он возил с собой пачку маленьких цветных гравюр с изображениями святых и с равной щедростью одаривал ими жен полковников, служанок на фазендах и проституток в борделях. Подарок этот всегда принимался с благодарностью.
Время от времени сеу Сисеру Моура спешивался со своего осла Энвелопе перед заведением араба Фадула Абдалы, чтобы принять двойную дозу коньяка и расспросить трактирщика о женщинах:
- Есть ли новые телочки, друг Фадул? Молоденькие, едва от груди отнятые?
Начав свой путь в сезон дождей перед сбором урожая, скупщик какао проехал через Большую Засаду и вновь задал свой обычный вопрос. Турок указал пальцем на дурочку, стоявшую на мосту, накрывшись мешковиной:
- Кто-то продырявил эту зверушку, и мальчишки тычут в нее напропалую. И этот верзила тоже. - Речь шла о Дурвалину, который мыл бутылки у колодца.
Сеу Сисеру Моура уточнил некоторые детали, касающиеся возраста и давности произошедшего события: приблизительно когда это было? Такая молоденькая, дырочка в самом расцвете, у нее и времени-то не было, чтобы что-то подцепить, и ноги она раздвигает из чистого удовольствия, а не за деньги. Все как он любит. Он проглотил остатки коньяка и с горящим взглядом направился к мосту.
5
Изредка наливая кашасу немногочисленным в эту пору посетителям, Фадул Абдала выслушивал тревожные новости, уставившись в свинцовое небо. Предположения, предсказания, горестные восклицания изливались на засаленный прилавок. Сердце Турка скорбно сжималось.
Прежде чем продолжить путь в Такараш под проливным дождем - с момента его приезда вода лилась с неба сплошной стеной, - полковник Робуштиану де Араужу зашел в лавку араба, чтобы поздороваться с ним, пропустить стаканчик, предвосхищая возможную простуду, и еще раз подтвердить терзавшее его беспокойство:
- Я еду в Ильеус - одна нога здесь, другая там. Я пятнадцать лет такого потопа не видел. Это уже не шутки.
Собираясь столь же быстро вернуться к подвергавшимся опасности посадкам, капитан Натариу да Фонсека приехал после продолжительного пребывания на фазендах Боа-Вишта и Аталайа и привез дурные новости, полученные из Итабуны. Река Кашоэйру вышла из берегов, затопляя фазенды, уничтожая плантации, загоняя работников в селение Феррадас. Огромные убытки - ранние всходы унесены бурным потоком дождевой воды.
Полковник Боавентура Андраде был обеспокоен не меньше и воспользовался случаем, чтобы отправить дону Эрнештину в комфортабельный дом в Ильеусе, но не раньше, чем святая сеньора осветила часовню десятками свечей, зажженными у ног святого Иосифа. Ей помогала барышня Сакраменту, чудная девочка, преданная хозяевам, серьезная и старательная. Она накрепко привязала к себе полковника, в ее нежных объятиях ему было легче перенести эти новые невзгоды, прибавившиеся к старым, горьким несчастьям. Если святого Иосифа не растрогают свечи и обеты, если потоп не прекратится в верховьях Змеиной реки, как это случилось в долине реки Кашоэйру, то всходы погибнут и урожай пойдет прахом.
В набат били не только полковник Робуштиану и капитан Натариу - землевладельцы и фазендейру. Лесорубы и батраки, народ, ехавший к станции и к городам, полчища убегавших проституток - все пели одну и ту же безутешную песню: вода растет, какао под угрозой. Педру Цыгана вода тоже пригнала в Большую Засаду:
- Дорог нет, вместо них одна грязь, караваны уже не пройдут. Я останусь здесь, пока с Божьей помощью все не утихнет.
За прилавком своего процветающего заведения Фадул Абдала слушал наводящие ужас рассказы и дурные предсказания. Все они: фазендейру, батраки, проститутки и гармонист - беспокоились о всходах, о первых ростках какао, о грядущем урожае.
Слушая их, он приходил к выводу, что никого не волновала судьба людей. Подсчитывали сумму убытков, нанесенных разливом реки Кашоэйру, но участью неприкаянных голодных переселенцев, сгрудившихся в Феррадасе, никто не интересовался, и никто даже не сочувствовал им. Фадул спросил, что происходит с этими несчастными, и узнал смутную информацию о случае черной оспы. Отдельные случаи оспы никого не пугали, но когда она превращалась в эпидемию, смерть собирала обильную жатву.
Более двух десятилетий прошло с тех пор, как Фадул Абдала ступил на землю какао и стал грапиуна, сначала душой и утробой, а потом и по закону. В глубине сундука лежал обернутый в бумагу документ из нотариальной конторы в Итабуне, в котором можно было прочесть дату и место рождения ребенка мужского пола, белой расы и так далее и тому подобное, получившего в крестильной купели имя Фадул. Он увидел свет на фазенде Араруама в округе Макуку. Бразилец, рожденный благодаря Убалду Мадурейре, помощнику нотариуса и товарищу по похождениям в публичных домах. Мужчины и женщины, в основном - мальчики и девочки, приехавшие с другого конца света, возрождались бразильцами благодаря каракулям писца. Нотариус, бакалавр Марсиу Кошта ду Амарал, ставил печать и росчерк - гарантии подлинности, - прикарманивая значительную часть прибыли.
И чтобы правда была уж совсем полной, надо сказать, что это были добрые бразильцы. Фадул уже почти позабыл тот день и самые обстоятельства, когда сошел с корабля в порту Ильеуса, подросток, у которого были рекомендации к земляку Эмилиу Калиму, владельцу "Александрийского базара", - за прилавком этого магазина он учился и страдал. Он тогда еще не проникся окончательно своей любимой родиной грапиуна - главную роль здесь играли не люди, будь то мужчины или женщины, а стебли какао.
Неожиданно сеу Сисеру Моура, который должен был по заданию "Койфман и Сиу" ездить с фазенды на фазенду, привязал своего осла Энвелопе к столбу у боковой стены магазина и осторожно, чтобы не испачкать рукава потрепанного, но все же безупречного, несмотря на потоки грязи, пиджака, подошел к прилавку Фадул удивился: комиссионер не поинтересовался женщинами, не спросил о новых телочках. Его мрачное лицо не скрывало беспокойства:
- Плохо дела идут, друг Фадул, никто не хочет закрывать сделки. Пережду здесь, пока дожди не прекратятся.
Фадул снова удивился - ждать в Большой Засаде? Доктор Перманганат останавливался обычно в Такараше, где у него даже жили дальние родственники. Турок не спросил о причине. За прилавком своего заведения рано или поздно он узнавал о причинах всего и вся, не выказывая излишнего интереса, не рискуя прослыть любопытным.
6
Вместе с Тарсизиу Корока направилась на ферму переселенцев из Эштансии, находившуюся на другом берегу, и, проходя по мосту, отметила, как набухла река - вода бурлила, яростная и шумная. Она заметила груды водяных лилий, сорванных бурным потоком. Голубой цветок, возвышавшийся между двумя зелеными листьями, был невредимым посреди буйства воды, хрупкий и высокомерный. Река - добрый друг: она давала рыбу и питу, воду для всех надобностей, в ней купались, стирали, проводили время за шутками и болтовней. Светлыми ночами при полной луне и темными ночами при новой влюбленные парочки предавались здесь сладкому безделью: обнявшись, ныряли в теплую воду, стонали от наслаждения, находили приют в укромных местечках среди камышей. Без всякой на то причины река превратилась во врага, злобно грохотала, бормотала угрозы. Так подумала Корока, но ничего не сказала, чтобы не увеличивать беспокойство своего спутника.
Парень шел быстро, напряженно, и это было нормально - Зеферина, его жена, пожаловалась на первые схватки, на боли, еще легкие и прерывистые. На всех парах он выбежал под ливень и понесся к домику на Жабьей отмели, не собираясь ждать, когда схватки станут сильнее или когда отойдут воды, чтобы потом бегать и в панике искать повитуху.
- Кажется, началось, дона Корока. Пойдем!
"Пойдем!" Сколько уже раз Корока слышала этот повелительный призыв, подчинялась решительному приказу и выходила, тоже терзаемая беспокойством? Она сдерживала тоску и страх, и ей удавалось окончательно успокоиться, только когда приходила на место и принимала на себя командование сражением: с одной стороны она, с другой - смерть. Сейчас сердце еще сильнее сжималось в испуге, потому что в это время - в три часа пополудни - уже казалось, будто жуткие, печальные сумерки сгустились над Большой Засадой.
"Пойдем", - сказала она, успокоив наконец Тарсизиу и накрыв голову мешковиной, и пошла принимать роды у Зеферины. Это был уже восьмой плод того урожая, который начала Гуарасиаба-таманкейра. Или девятый, если учесть, что Динора разрешилась двойней той чудесной, удивительной ночью!
Порывами ветра чахлое тело Короки почти сносило, и на мосту ей пришлось схватить своего спутника за руку. В такой ливень никто носа из дому не казал, но роженицы не выбирают, когда придет их срок. Когда она принимала роды у Илды, и успешно, сеньора Леокадия, поднаторевшая в вопросах религии, объяснила, что час и день, когда ребенок должен появиться на свет, начертан на небесах, предопределен. Повитуха посмеялась над суевериями старухи: "Что ж, скажите на милость, получается? Если ребенок рождается раньше срока, то это потому, что ангел ошибся в расчетах, когда разбирал, сколько времени прошло между днем бесстыдства и днем страданий?" В свою очередь, сеньора Леокадия посмеялась над тем вздором, который несла Корока: мало того что грешница, так еще и еретичка! Обстановка разрядилась, роды, с благословения Господа, прошли легко.
Женщины из Эштансии рожали как надо, по крайней мере Илда и Фаушта. Пожалуй, и с Зефериной все должно пройти гладко. Мужья, наоборот, были настоящими торопыгами - при первых тревожных признаках тут же неслись к дому повитухи. Во время предварительной подготовки Корока узнавала о начинаниях и замыслах этого работящего, дружного и благоразумного народа, такого же, как и семья Амброзиу. Они были еще и веселыми. Какой угодно повод годился, чтобы устроить танцульки. Если получалось, то вместе с другими выходцами из Сержипи и прочими жителями селения. В крайнем случае они веселились сами по себе - ни одно воскресенье не прошло без праздника. И музыка не проблема - четверо мужчин в семье вполне могли образовать ансамбль, пусть и не шибко слаженный, но это и не важно. Вава и Тарсизиу играли на гитарах, Габриэл - на кавакинью, а Жарделину дудел на флейте. Из молодняка двое парней - Зелиту и Жаир - пиликали на виолах, и получалось неплохо. Сиа Леокадия была заводилой, вдохновителем веселья.
Перед фермой Алтамиранду, где на каменистом холме привольно и вольготно размножались козы, переселенцы из Эштансии отмерили много саженей и засеяли их маниокой, фасолью и кукурузой, сладким бататом и аипимом. Женщины занимались огородом, выращивали зелень и самые распространенные в этих краях овощи: шушу, киабо, жило, машише, тыкву Сиа Леокадия объясняла: "Я привыкла питаться хорошо…"
Обычаи Сержипи накладывались на меню края грапиуна, задавая вкусы и предпочтения. Они собирались посадить фруктовый сад, чтобы выращивать там апельсины: апельсины-пупки сладкие как мед, ничто не сравнится с ними по сладости, водяной и сухой земляной апельсины - горькие как желчь, но из их корки делается самый вкусный десерт. Еще они хотели насадить лимоны и мандарины - это кроме тех плодов, которые и так росли здесь как бог на душу положит, многочисленные и несравненные на вкус: жака, манго, авокадо, плоды дынного дерева, кажу, мангаба, питанга, кажа, сметанное яблоко, графский плод, графиня и пинья, смородина, жамбу и карамбола, гуава и араса и многие другие, - этот перечень можно продолжать бесконечно. Земляные и водяные, золотые и серебряные, яблочные бананы и бананы Cay-Томе, красные и желтые - отличное средство, чтобы восстанавливать силы больных. Еще лучше, чем в вопросах религии, сиа Леокадия соображала в приготовлении десертов из сиропа и теста. В Эштансии она продавала их множеству покупателей. В тот день, когда переселенцы из Эштансии засеют всю ту землю, которую они себе отмерили, рынок Большой Засады просто не выдержит этого изобилия. Сиа Леокадия планировала продавать остатки на рынке в Такараше. Они жили в огромной соломенной хибаре, поделенной на множество комнат для семейных пар и ребятни, но предполагали вскоре построить отдельные дома - по меньшей мере четыре.
У Зеферины были легкие роды, как у Илды и Фаушты. Не то что у Изауры - та рожала тяжело, хотя и не двойню, как Динора. Относительно родов Зеферины в деревне были определенные ожидания - по поводу пола ребенка даже делались ставки. В Большой Засаде любая мелочь служила поводом для игры и лотереи. Разыгрывали котов и собак, певчих птиц, изящно сработанные клетки, часы без цепочки, старое ружье - да что только не разыгрывали! В течение сезона на свет появились четыре мальчика и четыре девочки, и Зеферине предстояло нарушить равновесие - знатоки делали ставки, ориентируясь на форму и высоту живота.
После девяти вечера родилась девочка, и сиа Леокадия объявила имя новорожденной - Жасинта. "Да, Жасинта, и ничего мне не говорите! Да-да, так зовут куму, которая три раза принимала роды в их семействе, кто же еще этого достоин? Ничего я не достойна, я даже не знаю, что сказать, так не делают". Потрясенная Корока растерялась - наконец и ее удалось чем-то смутить.
Когда прошли все треволнения, Корока вымыла руки куском кокосового мыла - это было еще одно нововведение, привезенное переселенцами из Эштансии, - выпила глоток кофе, процеженного Фауштой, и вдобавок стопку водки, поднесенную Габриэлом. Она отказалась от провожатого по дороге обратно - где такое видано? Проходя по мосту, женщина ужаснулась: вода - бурная, возмущенная, стремительная - захлестывала его, беспрепятственно заливая доски. Еще не дойдя до дверей дома, Корока услышала страшный грохот.